тебя эти раны красят

— чонгук, сиди смирно, — грозный указ сопровождается толчком в плечо, но чонгук даже не думает делать вид, что почувствовал это, и продолжает ерзать на своем месте в поисках наилучшей позиции. звонкое "ауч" становится следующим звуком, раздающимся эхом по тесной ванной комнате, когда юнги все же надоедает ловить и так скользкие пряди и грубо тянет за изляпанные краской волосы, надеясь хоть как-то приструнить непослушного ребенка.

— но мне неудобно! — продолжает возмущаться младший и предпринимает последнюю попытку закинуть ногу на ногу, которая оказывается неудачной и вынуждает смириться со сложившимся положением. признаться, со стороны он выглядел феерично: спина прислонена к одному краю ванной, в то время как другой еле вмещает в себя длинные ноги парня, которые он уже в который раз пытался уложить как-то по-новому, дабы поубавить количество нытья на тему затекших мышц /получалось откровенно ужасно, правда/ — попробуй сам посидеть час поперек ванной. 

— ты знаешь, сколько я могу в ней плескаться, так что сомневаюсь, что у меня были бы какие-то проблемы с этим. — юнги в свою очередь прекрасно устроился на старой потертой табуретке, прислоненной к керамическому краю, и методично выполнял свою работу, а именно ловил вечно норовящего поскользнуться чонгука и тщательно покрывал пряди краской, стараясь минимизировать урон, хотя с младшим это было невозможно. еще до начала процедуры у мина формировалось стойкое подозрение, что ни одна из их футболок не переживет сегодняшний вечер, что уж там говорить про открытую кожу и кафельные стены. тесная и грязная комнатка напоминала место преступления, повсюду были размазаны ярко-алые разводы, а на стенах тут и там маячили отпечатки рук после того раза, когда чонгук все же наебнулся, едва не свалив за собой попытавшегося спасти его юнги. — я все. сиди так еще минут тридцать и будем смываться.

облегченно выдохнув, чон все же решает по-барски разлечься в предоставленной ему посудине и потягивается довольным котом, вытягивая мыски стоп, пока юнги делает вялые попытки прибраться и выкидывает упаковку от дешевой краски, которую им великодушно подогнал намджун с работы. однако, о тишине и спокойствии можно было только мечтать. вытянувшись наружу из своего убежища, чонгук хватает проходящего мимо юнги за бедра и тянет на себя под сопровождение парочки лестных в сторону мелкого. старший кое-как приземляется, умудрившись избежать знакомства головы с кафелем, и возмущенно смотрит на виновника его падения, выглядевшего более чем довольным собой. проворчав что-то про "этих обнаглевших детей", мин бросает попытки зрительно укорить и усаживается лицом к чонгуку, еле уместив колени по сторонам от мощных бедер.

младший воспринимает поговорку «в тесноте да не в обиде» буквально и еще шире растягивает собственную улыбку, наповал сражая цундэрящегося юнги. да так, что в итоге он первым тянется ниже, обхватывает чужие губы своими и позволяет руке чонгука измазать ему шею красными оттенками. юн прекрасно знает, как правильно прикусить чужую губу и притянуть ближе за талию, чтобы далее шею ему раскрашивали уже губы младшего, оставляя за собой глупые собственнические рисунки, водой которые уже не смыть. ну а чонгук в свою очередь знает, как сделать так, чтобы его недавно /притворно/ сопротивлявшийся хен едва не мурлыкал под властью крепкой хватки на бедрах и невозможно смущался до порозовевших щечек и кончика носа. 

все бы прекрасно

но

— юнги-хен, ты заебал красть мои футболки!.. — дверь ванной громогласно распахивается, а в нее влетает совершенно разъяренный чимин, который, не теряя ни минуты, принимается разминать /очевидно своей/ скрученной футболкой спину старшего. тот, признавая свое поражение, смиренно утыкается носом в ключицы чонгука и заметно только для последнего усмехается. — какого хуя я нахожу свои футболки в твоей куче для стирки, а?

— кгхм.. — подняв руку, как первоклассник на уроке, чонгук решает прервать экзекуцию своего парня и вынуждает чимина оторваться от ежедневной традиции. — это я взял твою футболку, когда оставался на ночь, помнишь? ты сам мне разрешил же. 

— правда? — конечно же нет, но чонгук натягивает одно из самых благопристойных выражений лица и усиленно кивает, зная, что все обожают младшенького и безоговорочно ему верят. чимин по виду усиленно напрягает извилины, но, очевидно, приходит к мысли, что доказательств обратного нет, и обращается уже к мину. — ну ладно, живи на сегодня. — чимин собирается уже ретироваться, но замирает на пороге, подбирая слова. — а еще в следующий раз запирайте дверь, хорошо? мне хватает тэхена с намджуном и их утренних ритуалов на кухне. 



— сто лет уже здесь не был, а ничего не изменилось, — рассеяно бормочет юнги и, миновав снующих туда-сюда учителей-надсмотрщиков под предлогом «да, я учился тут раньше, да, к другу», поднимается по лестнице, ведущей на третий этаж. коридоры и приоткрытые двери кабинетов выглядят так знакомо, но в то же время не покидает ощущение чуждости, словно он случайно забрел на съемочную площадку очередного посредственного сериала, словно он не провел здесь большую часть своей жизни, а лишь видел где-то мельком по телевизору, оттого и знает, куда идти. мин проходит мимо настежь распахнутых дверей зала, демонстрирующих колышущиеся из стороны в сторону потерянные тела и приглушенно-красные блики последних уцелевших прожекторов, и направляется сразу в манящую темноту и пустоту мужского туалета. 

тот встречает его гоготом парней вперемешку со звоном только что разбившейся бутылки где-то около подоконника и плеском воды неподалеку. судя по смс-ке, полученной от тэхена, ему именно туда. 

юнги осторожно крадется дальше в темноту и, уткнувшись во что-то теплое и слегка мокрое, обвивает руки вокруг родной талии. подбородок находится свое место на вздрогнувшем плече, где-то впереди раздается поломанный вздох. 

— зачем ты пришел. — жестче, чем хотелось, но все так же надрывно. чонгук и не делает попытки обернуться, но выключает воду и опирается руками о сколотую раковину. юнги прислушивается к грохочущему громче, чем музыка неподалеку, сердцебиению и едва весомо оглаживает чужие бока. 

— тэхен написал, что ты опять поцапался с кем-то. — легко отвечает он и, выждав возможность чонгука объясниться, уже не так нежно разворачивает его лицом к себе, толкает в сторону кафельной стены, игнорируя шипение и одобряющие подобные проявления страсти выкрики с подоконника. 

— нет… перестань. не смотри на меня. — бледные пальцы намертво цепляются за ткань хосоковой любимой красной и непомерно огромной футболки, пока чонгук пытается вырваться или хотя бы отвернуться. юнги, конечно же, ему такой возможности не дает и жмется ближе, подозревая, что очередной сорвавшийся с губы вздох связан не с близостью парня, а с ноющими синяками на ребрах. потерпит, и хуже было. 

несмотря ни на какие отговорки, внимательный взгляд выдергивает из темноты узоры кровавых ссадин на скулах и тёмный ручеек из-под носа прямо на футболку, оценивает сегодняшний урон и останавливается на разбитой губе. кто юнги такой, чтобы удержаться от соблазна? он сталкивает их зубы, размазывает бордовое по подбородкам и уговаривает чонгука ласковыми прикосновениями к лопаткам перестать драться хотя бы с ним. 

— не закрывайся, тебя эти раны красят, — наконец роняет юнги в вынужденном перерыве на воздух и ухмыляется виновато-смущенному взгляду чонгука. он-то горазд: подерётся с первым попавшимся задирой, а потом жалеет обо всем, возвращается побитым псом к старшему и носом в шею тычется, пока тот нежно пропускает через пальцы багряные пряди эти. но юнги его за это и любит, любит за пылкость на грани с вспыльчивостью, за отчаянную преданность, не знающую меры, потому что «они опять говорили о тебе». 

да, каждый день юнги проходит в тревожных сомнениях, не будет ли следующий звонок из полиции или хуже того больницы, да, ему уже осточертел запах перекиси и стерильных бинтов, но что ещё поделать? кто он такой, чтобы лишать чонгука шишек, которые можно набить только по ещё не выветрившийся детской наивности? чем еще прекрасна юность, если не бездумными авантюрами и неизбежными последствиями, дешевыми сигаретами с кнопкой и краденным папиным виски, приторными признаниями и неумелыми поцелуями?