forget-me-not

от тебя до меня
оставалось так мало, так близко.
мы взлетели, упали так низко.
у тебя, у меня
в волосах проросли незабудки
своим запахом скромным маня.



бросив взгляд на часы, юнги тихо вздыхает и осторожно свешивает ноги с постели. позади него раскинулись холмы из пышного одеяла, так и манящие остаться в них, но сон как назло ускользнул из протянутых к нему рук, оставляя старшего коротать оставшиеся до рассвета часы в одиночестве. тихо поднявшись, он натягивает валявшуюся на полу не его толстовку и, стараясь особо не шуметь, открывает балконную дверь. выходит, правда, не так гладко, как он планировал, ведь ворвавшийся в комнату ветер не собирался спрашивать разрешения и первым осенним морозцем прокатился по комнате. мин тут же оглядывается, заслышав копошение позади, но выдыхает с облегчением: чонгук не проснулся, а лишь глубже закутался в облака из одеял и сквозь сон очаровательно нахмурился.

ступив босыми ногами на холодный камень балкона, мин рвано выдохнул и оперся локтями о железный заборчик, не дававший ему выпасть наружу. ночные улицы были пропитаны той самой тишиной, которую можно почувствовать только в четыре утра, когда мир еще спит, прячась под покрывалом темноты, когда ни одна душа даже не думает куда-либо торопиться. даже одинокие пешеходы и припозднившиеся автомобилисты словно бы согласились подыграть всеобщему спокойствию, незаметно странствуя по улочкам. такие ранние пробуждения давно уже стали для юнги вынужденной привычкой, иногда серьезно отягощавшей жизнь, но в такое мирное утро он бы соврал, если бы сказал, что не любит это всей душой. достав из небольшого железного ящичка со стершимися цветами пачку сигарет, парень обхватил губами одну из них и, поднеся к кончику спичку, захлопнул их укромный ларец, хранивший от непогоды потрепанный блокнот чонгука и одинокую пачку сигарет юнги «на всякий случай». 

едва успев сделать первую затяжку, старший вздрагивает от невесомого ощущения чужих рук у него на талии и невольно тянется к теплой груди, греющей даже сквозь слой ткани. он позволяет себе тихо насладиться этим моментом, прикрыв глаза, вдыхая словно бы тут же разлившееся в воздухе спокойствие, прежде чем укорительно произносит: 

— ты чего проснулся? — повернув голову и, едва не столкнувшись с чужой сонной мордашкой, очень даже удобно по виду расположившейся у него на плече, растягивает губы в умиленной улыбке. вокруг чонгука обернуто одеяло, которое сейчас волочется за ним по полу, а сам он помято смотрит на него даже не до конца открытыми глазами, и сердце юнги определенно пропускает удар от самой любимой картины на всем белом свете. — иди в комнату, замерзнешь же…

развернушись в чужих руках, он почесывает итак растрепанные волосы чона и оставляет короткий поцелуй на кончике его носа, в то время как младший уперто качает головой и утыкается носом в его шею. иногда юнги сам удивляется тому, как он может забывать самые очевидные вещи в мире. потому что, как можно иначе объяснить то, что он рассуждает о такой прекрасной тишине, укрывавшей ночь, пока существует чонгук, одним своим присутствием воцаряющий умиротворение на душе старшего? ему кажется, словно кто-то могущественной рукой мгновенно убавляет громкость мира, и уже не имеет значения, что творится вокруг, ведь во всей вселенной остаются только они вдвоем.

затушив о перила истлевшую собственными силами сигарету, юнги слегка отстраняется, но лишь для того, чтобы потянуть этот до невозможности милый и сонный кулек одеяла в комнату. на небе за окном начинает разливаться персиковая краска, разбавленная вкраплениями красного; чонгук цепляется пальцами за промерзшую толстовку и, сталкиваясь контрастирующими по температуре коленями, наконец притягивает старшего ближе, крепко сцепляет руки на талии. проведя носом по бледной шее, он недовольно кусает ее где-то неподалеку от ключиц и бормочет что-то вроде «тебя не было рядом, вот я и проснулся…», прежде чем посмотреть в глаза напротив. 

ничуть не скрывая обожающего взгляда, скользившего по смуглому лицу, юнги шепчет «дурачок» и мягко накрывает чужие губы своими, оставляя на них ленивый поцелуй, но нетерпеливый в своей жадности чонгук на этом не останавливается, наваливается сверху. старшему становится жарко, но теперь он уверен, что отнюдь не из-за одной из огромных толстовок чона, а от того, как родное тело прижимается к нему, блуждая руками под тканью, так что, вынуждено оторвавшись на несколько миллиметров, он самостоятельно скидывает ненужный предмет и возвращается к ухмыляющемуся младшему. мягкий утренний свет проливается на деревянные полы сквозь распахнутые ставни балкона, ознаменовывая начало нового дня. 

здесь слова не нужны.
все понятно и так.