Форточка в кабинете была приоткрыта. Из-за толстого стекла доносились восторженные визги и тянуло холодом. Во дворе резвились младшие. Раскидывали собранные дворником листья, устраивали огненно-жёлто-оранжевый дождь. Прыгали в мягкие шуршащие кучи и теряли в них перчатки, шапки и другие свои мелкие сокровища.
Если верить календарю на столе Януса, уже наступило 31 октября. Рыжему уличная радость казалась издёвкой. Насмешкой над ним. Он сам, как мёртвый осенний лист. Единственный оранжевый листок в его ярко-зеленом вечно весеннем мире. Дети били его ногами. Он взлетал над скучной землёй в дождевых лужах…. И снова падал. Тонул и был не в силах вздохнуть. Хоть раз. Даже тёрпкий запах костёрного дыма и его собственной потрескивающей плоти казался сейчас желанным. К сожалению, никто не удосужился разложить костёр.
Янус собирал гербарий.
─ Ты же понимаешь, что подобные ситуации могут случаться? Это совсем не удивительно, ─ доктор обращался к одному из листьев своей коллекции.
К Рыжему.
Пауку словно совестно было перед крысиным вожаком. Рыжий знал – обман. Янус лжёт. Причём, самому себе. Он выполняет свою работу и будет выполнять, чтобы не случилось. Ему не жаль странноватого мальчика. И других таких же мальчиков и девочек не жаль. Ни сейчас, ни когда-либо прежде.
─ Полежишь немного под нашим присмотром. Тебе ведь не привыкать.
Рыжий ждал, когда закончится это переливание из пустого в порожнее. Громкие голоса детей действовали ему на нервы. Он хотел скорее оказаться в палате, чтобы наглухо закрыть в ней окно и не слышать ничего. Никакой чужой радости. Разве что, только приглушённые голоса других пленных Могильника – чужую боль.
***
Эта ночь была особенной. Больше всего она походила на Самую Длинную, но Рыжий знал, что это не она. Вожак крыс сидел на полу в коридоре Могильника и надеялся, что дежурная паучиха не проснётся до утра. Он не хотел спать в палате. У него попросту не получалось. Почему – Рыжий и сам затруднился бы ответить. Просто так происходило всегда и со всеми.
Зелёные очки остались лежать на кровати. Сегодня Рыжий был тенью былого себя. Смертью. В этот поздний час никто не мог увидеть его, и крыс позволил себе побыть немного другим. Он задумчиво прислушивался к сопению спящих за дверьми палат. Их сны прерывались то приглушённым кашлем, то хриплым криком. Никто не мог спокойно спать в Могильнике. Но к этим вполне понятным звукам примешивалось что-то ещё. Неразборчивое, полузабытое. До ушей Рыжего, будто издалека, доносился стук копыт. Словно кто-то большой и грузный, как лось, медленно и размеренно шёл в его сторону. Звук далёкий… будто с Изнанки. Крыс позволял себе думать о ней. Он – имел право. Ведь он Смерть, и волей-неволей следит за пробравшмися на эту сторону покойниками. К ним он однажды пришёл во сне. Теперь они приходили к нему.
***
Шакалу не по душе была сегодняшняя ночь. Ему не нравилось настроение Луны. Она то раскрывала свой единственный глаз насколько могла широко и действовала всем на нервы, то, будто щурясь, превращалась в тонкий и едва заметный месяц. Тем самым, действуя на нервы уже одному Табаки. В какой-то момент тот не выдержал этой изменчивости, и теперь в полной темноте пробирался по пустынному коридору. Табаки должен был разобраться со своим временем.
Тусклый луч фонарика выхватил из мрака молочно-белый череп. Шакал резко остановился, едва не опрокинув как всегда перегруженного Мустанга. Череп был маленький, наполовину человеческий, клыкастый. Поначалу испугавшийся, Табаки подъехал чуть ближе и осторожно наклонился к полу, принюхиваясь. Под внимательным и суровым взглядом старого шакала череп смутился и, не решившись обогнуть коляску, покатился назад. Табаки поехал по его следу.
***
Стервятнику тоже не давали спать. Тени сегодня было очень весело. Он смеялся без устали и пытался развеселить и брата. Стервятник скрипел зубами и прятался от надоедливого Тени под подушкой, но звонкий смех пробирался и туда. Папа-птиц бессильно отсчитвал минуты до рассвета. Он знал, что призрак до утра точно никуда не денется, и смирился. В конце концов, мог Тень, как и другие привидения, хоть раз в году “погреться у семейного очага”? Стервятник не в праве и просто не в силах мешать маленькому счастью своего брата.
***
Свет взбесившийся Луны едва-едва пробивался сквозь закрашенное стекло. На фоне оконных рисунков и надписей, слегка мерцающих словно вовсе своим светом, обрисовалась крупная фигура. Хитрые жёлтые глаза насмешливо глядели с покрытой густой шерстью морды. Это был волк, но он по-человечески сидел на подоконнике, а в передних лапах удерживал гитару. На потускневшем от времени грифе светлели царапины, оставленные его длинными когтями. Ужасно скаля зубы, хищник неловко перебирал струны. Гитара никак не реагировала на прикосновения своего хозяина, отдаваясь лишь молчанием.
Табаки понял. Этой ночью время шло вспять. Обрадовавшись, старичок покатил обратно в сторону Четвёртой, зная, что к утру всё будет в порядке.