Намджун пишет картины. Сокджин любит за ним наблюдать. Следить взглядом за каждым мазком блестящих на свету масляных красок по холсту, что заполняют своим особым густым запахом все маленькое помещение. Будто каморка. Намджун называет ее мастерской. Но Сокджин тянет губы в улыбке, положив подбородок на ладонь, и шепчет в тишину: «Дом». Потому что Намджун здесь каждый день свой проводит. И ест. И курит. И пьёт иногда. Разве что только не спит, хоть и такое тоже случается, когда Намджун совсем уж перебирает и не может подняться со своего скрипящего стула.
Его холсты, в основном, отчего-то все грустные. Серые. То море в шторм, то дождь в центре Сеула. Но, когда смотришь на них, почему-то свежестью веет, и жить будто хочется. Только вот не Намджуну и, конечно же, не Сокджину.
Он иногда говорит в темноту, потому что лампочка на потолке давно уже перегорела, и из освещения у них здесь, в маленькой коробочке под самой крышей старого дома, лишь дневной свет да армейский фонарик. Повторяет что-то малоразборчивое, пока малюет мазок за мазком. О том, что вот уйдёт он, испарится, и кому от того пусто будет? Никто ведь и не заплачет толком. Никто не вздрогнет у телефона, получив тревожный звонок. А картины — это другое. Они, говорит Намджун, навсегда. На десять лет, двадцать, а, может быть, и века, если однажды оценит их какой-нибудь старый коллекционер на дешевых торгах. Потому и рисует. Полотно за полотном. Дождь за дождем. Бушующее море за бушующим морем.
Намджун пишет картины. Сокджин любит за ним наблюдать. Скользить взглядом по аккуратным мазкам, сделанным тоненькой кисточкой в чуть дрожащих руках. Это ведь так увлекательно. Это ведь такой труд. Вот, был белый холст, а теперь на нем вместо пустоты маленький домик в эпицентре цунами. С виду он шаткий и ветхий, но стоит нерушимо на крохотном острове, будто бы в землю врос, и протестует против силы небес. И окна в нем выбиты, и дверь, отвалившись, скользит по волнам, но стены все ещё здесь. Все ещё не сломались. Наверное, надеясь, что однажды, когда выглянет солнце, вновь вернётся сюда человек. В небольшой, неказистый, но по-настоящему храбрый дом.
Намджун пишет картины. Сокджин любит за ним наблюдать. И потому все тянет и тянет время, будто резину, не решаясь чужую душу забрать. И толку что ангел смерти. Ведь Намджун рисует не для того, чтобы кто-нибудь о нем плакал. А для того, чтобы однажды, заметив его полотно в огромном музее, какой-нибудь одинокий ребёнок вдруг почувствовал запах масляных красок да сырость маленькой мастерской. Для того, чтобы он ахнул и увидел свет от горящего армейского фонаря, там, в окошке под самой крышей, в котором пьяный художник курит одну за одной, рисует картины и даже не догадывается о том, что плакать по нему будет не кто-нибудь, а самый что ни на есть ангел.
Жаль вот только, что с чёрными крыльями.
Намджун писал картины. Сокджин любил за ним наблюдать.