Ожидание смерти хуже самой смерти. Вот и Марью изнутри всю скрючило узлом, да так, что она даже по виду скукожилась. Она нервно покусывала губы, вся как-то осунулась, а ее серые глазищи распахнулись широко, и сквозила в них тоска лютая. Кощей, сидевший рядом, скрипнул зубами от напряжения, обнял Марью за плечи и прошептал ей на ухо:

— Ты не трясись так, девонька, авось обойдется… Илья у нас за добро, да за справедливость.

— Ага… Только я ведь в его глазах — зло во плоти, — буркнула Марья. — Да и ты тоже. Еще не известно, кто хлеще… Пожалуй, все-таки, это я. Потому что тебя за мной послали, доверились тебе.

Кощей тихонько укачивал ее в своих руках, и, на удивление, Марью слегка отпустило.
Избушка вбежала во двор белогорского крома, и ее тут же окружили стражники. Первым наружу выпрыгнул Иван, чтобы показать, что ничего с ним и Василисой в компании Кощея, Яги и вампирши не случилось. Затем вышли все остальные. Стражники уже приготовили для Марьи веревку, но остановились, когда Кощей пренебрежительно сказал:

— Что, девки испугались до мокрых штанов?

Десятник побагровел.

— Тварь кровососущую девкой называешь? — возмутился он.

— Девка и есть, — хмыкнул Кощей. — Силы ее сейчас запечатаны, и пока на ней браслет этот медный, назад их она не получит. Слабая она. А вы ее веревкой вязать хотите, аки татя. Нешто думаете, что богатыри наши с девкой одной не управятся?

Он так ехидно ухмылялся, что десятник, в конце концов, плюнул и отшвырнул веревку в сторону.

— Идем, Марья, — Кощей потянул ее в кром. Марья вцепилась в его руку и, настороженно глядя на злющего десятника, мелкими шагами пошла за Кощеем.

Илья Муромец уже ожидал своего сына и его спутников в главной палате богатырской. Когда Марья его увидела, то у нее затряслись поджилки: огромного роста мужик, в плечах косая сажень, смотрит на нее грозно. Все-таки она вышла вперед. Не хватало еще за Кощея прятаться.

— Ты, что ли, кровь у людей пьешь? — спросил богатырь.

— Я! — Марья вздернула голову, смотря прямо в его глаза, не пытаясь оправдываться.

— В темницу ее! — устало вздохнул Илья. Стражники уже нацелились схватить вампиршу, они медленно подходили к ней, окружая, но…

— Как бы не так! — рявкнул Кощей и выхватил меч из ножен, одновременно заталкивая Марью себе за спину.

— Кощей, ты что творишь? — ахнул Илья. — Кровососа, убившего столько людей, защищаешь?! И где была моя голова, зачем согласился, почему забыл, что ты прабабку у меня двоюродную украл?! Вот чуяло мое сердце — нельзя тебе было верить!

— Твоя прабабка женой мне была! — прорычал Кощей. — Сто семьдесят лет с ней жили душа в душу! Тебе твой прадед не рассказывал, как она их навестить пыталась, а они ее в подклети заперли?! Мол, окрутил тебя проклятый Кощей. Если бы я не почувствовал, что что-то с ней случилось, просидела бы она взаперти до скончания дней! И теперь ты хочешь то же самое с этой несчастной девкой сотворить — в темницу ее швырнуть без суда, без разбирательства?! Хороша же твоя правда, богатырь!

Кощея душил гнев, его лицо перекосилось в злобную гримасу, глаза недобро сверкали. Илья выглядел не лучше. Но уж очень сильно на этот раз Кощей своей правотой исходил. А раз так — надо было его выслушать, как бы ни хотелось этого делать.

— Чем докажешь свою правоту? — выдохнул Илья.

— С того момента, как твоя прабабка со мной начала жить, я на твою деревню ни разу не ходил. И никто туда не ходил, спокойно вы жили и привольно. Думаешь, просто так все это? Это я запретил, чтобы Любаву не огорчать. Чтобы горя она не знала.

— Не верю! Ты опять решил морок на всех навести?! Знаю я тебя, Кощей!

— Придется поверить, бать, — вдруг подал голос Иван. — Свидетель у него есть один надежный. Нет, даже два свидетеля. В его дворце они побывали, портрет его жены видели в его покоях. Кощей веками его хранил, пока его в темницы не заточили.

— И кто же эти свидетели? — сердце у Ильи вдруг застучало быстро — подспудно он уже понял, о чем и о ком Иван говорит.

— Я и Василиса. Уж нам-то ты веришь, бать? Ну не хранит никто портрет чужого ему человека. Зачем его тогда вообще было делать? А Кощей — сделал. И на стенку в своих покоях повесил.

Илья с шумом выпустил воздух сквозь зубы. Почти всю жизнь он считал Кощея источником всех зол. Но ведь Добрыню остановил Кощей. Ивана не дал убить Кощей. Девку эту сейчас защищал Кощей, требуя — кто бы мог подумать! — справедливости. И сейчас, через столько лет выяснилось, что Кощей, оказывается, был его, Ильи, родственником по прабабке, которую любил и о которой заботился. Очень трудно было Илье признавать, что Кощей не так уж и плох — с мальчишества ведь внушали о его злокозненности, но… так было справедливо. И девку эту пойманную надо было выслушать.

— Ну, хорошо. Оставим мою прабабку в покое, — сказал Илья. — Не в ней сейчас дело. А дело в том, что видок сказал про девку, которую ты, Кощей, так яростно защищаешь, что она людей убила.

— У страха глаза велики, бать! — это опять взял слово Иван. — Видок тот — атаман разбойничий. Разбойники на нее напали, ограбить, да изнасиловать хотели. Вот она с ними и расправилась, но не до смерти. Потому что, когда мы сюда ехали, эти недоумки опять нас ограбить пытались. Все живы-живехоньки, жизнь их ничему так и не научила. Только атамана с ними не было, потому что он в темнице сидит. Так что никого Марья — так ее зовут — не убивала.

— Хоть она и нечисть, но нет в ней зла, Илюша, уж поверь мне, старой, — сказала Яга, а Марья вдруг всхлипнула.

— А зачем же ты пила кровь у людей, которые тебя не трогали? — строго спросил Илья у Марьи.

— Простите меня! — Марья заплакала. — Когда я сюда попала, за мной гнались. Я устала, была голодна, не знала, где нахожусь… Я… Если бы у меня деньги были, я бы им заплатила за пару глотков из их вен — мне человеческая кровь для поддержания сил требуется. Но ведь до смерти я никого у вас тут до сих пор не довела, даже разбойников! Я отслужить могу! Я сильная! В волка могу обернуться или в кошку, или в летучую мышь. Дождь и туман наслать могу. В любую щель проскользну, если кандалы с меня эти проклятые снимете! — она умоляюще глядела на Муромца-старшего.

Илья продолжал недоверчиво хмуриться.

— Я на поруки ее могу взять, Илья, — сказал Кощей. — Если упущу — сам к тебе приду, делай со мной, что хочешь, хоть опять на части раздели, заморозь и в самый темный подвал упрячь.

— А за Кощея я отвечу! — выступил вперед Иван.

Илья некоторое время смотрел на них на всех молча, затем усмехнулся:

— И что с вами делать? Ведь со всех сторон обложили. Ну, тем лучше. Завелся у нас тут разбойник один — Соловьем его кличут, — проходу никому не дает. Свистит так, что люди без чувств падают, а он, тем временем, грабит их. Надобно это прекратить.

— И прекратим, — спокойно сказал Кощей. — От кандалов освободи только.

Илья вынул из-за пояса меч-кладенец.

— Протягивайте руки, — велел он.

Браслеты рассыпались в труху в тот же момент, как Илья коснулся их кончиком меча. Марья потерла руку, а Кощей прикрыл глаза, пытаясь понять, что он сейчас чувствует. Марью он ощущать так и не перестал, но уже не было той отчетливости, которая приводила его в такое смятение. Так было значительно легче. Он теперь хотя бы мог отделить свои чувства от ее. Его губ коснулось что-то приятно-прохладное. Марьюшка. Целует его. Тоже понять пытается. Он прижал ее к себе и приоткрыл рот, впуская в себя ее язычок. В богатырской палате вдруг стало очень тихо, но ни Кощей, ни Марья не обращали на это никакого внимания. Кощей отстранился от нее и заглянул ей в глаза.

— Ну, что? — тихо спросил он.

— Хорошо! — она облизнулась, и по ее лицу растеклась блаженное выражение.

— Вот и хорошо! — он со смешком прижал ее к себе, зарываясь носом в ее волосы.

Илья тщательно прятал улыбку в бороде. Как знал, что неспроста Кощей так за эту девицу вступается. Вон оно что, по сердцу она ему пришлась. Тем лучше.

— Сегодня-завтра передохнете, да и за Соловьем вам пора, — сказал он.

Покои Кощею и Марье сначала пытались отдельные дать, да они воспротивились.

— Да бесполезно это, — ухмылялся Кощей. — Она все равно ко мне придет. Или я к ней.

Поздним вечером они после бани устроились в отведенных им покоях. Кощей развалился на широкой постели, а Марья расчесывала свои влажные волосы. Она уже почти закончила, когда услышала хриплое:

— Долго еще будешь томить меня, славница?

Марья обернулась. Кощей пожирал ее взглядом и трудно сглатывал, его руки судорожно вцепились в простыни. Марья с удовольствием смотрела на него, любуясь его обнаженной крепкой фигурой, его лицом, обычно таким суровым, на котором сейчас застыло такое выражение, словно он видел перед собой нечто совершенно удивительное. Может, и видел. Наверное, Марья для него такой и была. Она улыбнулась ему, и Кощей издал полустон-полувздох.

Марья позволила ночной рубашке стечь со своего тела, не спеша забралась в постель и улеглась на бок лицом к нему. Кощей провел ладонью по чувствительному месту на ее боку, и она затрепетала. Он медленно притянул ее к себе и накрыл своим ртом ее губы. Теперь уже Кощей томил Марью своими поцелуями, такими нежными, неторопливыми. Оглаживал теплыми руками ее бедра, его губы легко касались ее шеи, ключиц, и когда он прильнул к ее груди, Марья начала тихо постанывать. Кощей мягко перекатился и уложил ее на спину, продолжая зацеловывать ее соски, дотрагиваться до них языком, слегка прикусывая зубами, и ее тело вспыхивало, и жар волнами расходился по нему.

Он опускался все ниже, осыпая поцелуями ее животик, добрался до бедер, лаская их, волнуя и будоража ее все сильнее. Наконец, он раздвинул ее бедра и поцеловал в благоухающую плоть. Его язык раздвинул нежные складки, и Марья выгнулась со стоном — он надавил в самом чувствительном месте, там, где ей было приятнее всего. Марья поглаживала теплую кожу на его затылке, а Кощей все целовал ее там, заставляя извиваться от наслаждения. Она вывернулась из-под него и заставила его самого лечь на спину, и уже сама ласкала его возбужденный орган, пульсирующий от ее прикосновений, поглаживая руками его бедра, чувствуя, как Кощей дрожит от неистового восторга.

— Марьюшка… не могу больше… — взмолился Кощей, и тогда она опустилась на него, вцепившись в его плечи. Марья медленно двигалась на нем, пока Кощей не потерял терпение и не подмял ее под себя. Его толчки были грубоватыми, он почти выскальзывал из нее и снова входил до основания, вызывая в ее теле дрожь от накатывающего желания. Она бешено задвигалась ему навстречу, и в этот момент Кощей неосознанно коснулся ее сознания своим, и они опять слились в одно целое, взрываясь, становясь яркой вспышкой…

Проснулись они поздно. Кощей поцеловал Марью в плечо и проурчал:

— Там, внизу, уже верно завтракают во всю…

За трапезой Иван все хитро поглядывал то на Марью, то на Кощея.

— Вань, ты долго на меня так пялиться будешь? — наконец буркнул Кощей.

— Да вот, соседи ваши жаловались, — хихикнул Иван. — Всю ночь, говорят, кровать у вас там скрипела и крики за стенкой доносились.

Марья поперхнулась свиной кровью.

— Неслух! — выругалась она, вытираясь рушником. — Обязательно за едой издеваться?

— Это скорее вы над своими соседями измывались! — Иван ржал уже во всю глотку.

Кощея, судя по его виду, это вообще не смутило, он сидел и ухмылялся.

— Ничего, им полезно, хоть вспомнят, как это бывает, — хмыкнул Кощей.

После завтрака у Кощея был разговор с Ильей Муромцем. Они стояли над картой Белогорья, и Муромец показывал Кощею, где Соловья-разбойника видели в последний раз.

— Значит, недалеко от свейских земель он устроился, прямо рядом с границей, — проронил Кощей.

— Свеи к нам с большей охотой по морю ходят, но там, на границе, деревенек много — с той и с другой стороны. Очень он местным мешает, нехорошо, наказать надо.

— Тебе он в целости и сохранности нужен? — уточнил Кощей.

— Живым его привези. Сначала судить будем.

— Ну, как скажешь. Только… Марье моей надо в силу прежнюю войти.

— Хочешь сказать, что ей нужна человеческая кровь?! — Муромец нахмурился.

— Так ведь немного совсем надо. Зато не придется двух лошадей брать — мышкой летучей обернется, у меня на плече поедет. У тебя ведь есть какие-нибудь ражие ребята, чтоб кровь с молоком. Пару глотков у одного, пару — у другого. Думаю, за плату сами шею подставят, — Кощей пожал плечами.

— Ой, не уверен, — Илья покачал головой.

— А ты проверь.