Судья каждое утро осматривал рану Эсмеральды. Все боялся — не воспалится ли она за ночь? Но лечебные травы делали свое дело: рана не гноилась и даже начинала потихоньку затягиваться. Чтобы Эсмеральда не сопротивлялась, он поил ее сонным отваром, отчего она почти все время находилась в состоянии полузабытья. Судью очень беспокоили трупы, которые остались там, на дороге. Побоище случилось не так уж и далеко от его жилища, и Судья опасался, что, когда тела начнут разлагаться, то ветер будет приносить с той стороны невыносимый смрад. А на случайных путников, которые найдут тела и похоронят их, надежды было мало — не так уж и часто тут ездили.
Следующим же утром, как все это произошло, Судья решил убрать трупы сам. Но при этом ему ужасно не хотелось оставлять Эсмеральду одну. Видимо, ангел почувствовал его метания.
«Я присмотрю за ней, — сказал он. — Ты иди и сделай то, что решил. Если что-то произойдет, я тебе скажу».
— Спасибо, — Судья вполголоса поблагодарил Яхоэля, напоил Эсмеральду порцией сонного настоя и, прихватив заступ, направился к месту, где стояла ограбленная карета.
Солнце еще только-только взошло, висело совсем низко, у Судьи было несколько часов прежде, чем Эсмеральда проснется. Судья достиг того места и увидел, что кто-то уже похозяйничал здесь вчера вечером — ни кареты, ни лошадей не было, их увели вместе с каретой, и Судья не сомневался, что карету пустят на дрова. Но о телах мародеры заботиться не стали, так и оставили их лежать на земле. Судья плюнул и принялся за дело.
С разбойниками он церемониться не стал — покидал их в общую кучу и принялся рыть большую яму возле дороги, предварительно сняв в этом месте дерн.
«Ничего себе! — хриплый голос Сееры раздался в его голове внезапно, и Судья даже слегка дернулся. — Это ты их всех порешил? Ну, ты монстр, а еще Низвергателем быть отказывался. Ты же столько душ к нам низвергнул — это ж просто прелесть!»
В голосе демона слышался явный восторг.
— Ты бы не радовался так сильно! — фыркнул Судья. — По своей воле я убил только некоторых из них. Часть этих мерзавцев была убита не мной.
«А что, было еще и не по твоей воле?» — Судья мог бы поклясться, что, когда демон произносил эту фразу, то еще и глумливо вздернул брови.
— Было… — сумрачно ответил Судья. — Один старик там был. Ему воткнули нож в живот. Он сам попросил меня убить, и я не смог отказать ему. Он бы тогда очень долго умирал…
Сеера помолчал.
«Я вижу, что ты чувствуешь себя виноватым за эту смерть. Не стоит. Ты облегчил ему страдания, только и всего», — наконец сказал он.
— Да знаю я… Знаю, — вздохнул Судья.
Он закончил копать яму, небрежно покидал туда трупы разбойников, забросал землей и накрыл дерном. Пускай себе лежат, прикопанные возле дороги. Там им самое место.
С телами несчастных путешественников он поступил по-другому. Отнес их на живописную поляну и вырыл там три могилы: две для старого врача и владельца кареты, и третью — для убитых слуг. Прежде, чем положить туда этих несчастных, Судья проверил, нет ли у них в карманах каких-нибудь бумаг. Почему-то это казалось ему очень важным. У тех, кто по виду были слугами, ничего не было, но вот у врача и погибшего дворянина Судья кое-что нашел во внутренних карманах одежды — письменные свидетельства.
Старика звали Жиль Бюжо, и Судья когтем нацарапал его имя на поперечной перекладине креста, который сделал из двух палок и веревки — запомнил, как крестьяне хоронили своих умерших, и решил поступить так же. Имя дворянина было Феб де Шатопер. Де Шатопер… Старик Бюжо перед смертью назвал Эсмеральду госпожой де Шатопер. Значит, это ее муж. Судья внимательно вгляделся в покойного де Шатопера.
При жизни тот был настоящим красавцем — правильные черты лица, чистая белая кожа, нос с небольшой горбинкой, мужественный подбородок, густая копна светлых, похожих цветом на золото, волос. Атлетически сложенный и высокий. Обычно с таких людей срисовывают богов или ангелов. Судья перевел взгляд на свою руку с серебристо-серой кожей и черными когтями, и печально вздохнул. Эсмеральда от него точно шарахнется, когда придет в себя…
На кресте мужа Эсмеральды Судья нацарапал «Феб де Шатопер», а на кресте общей могилы для слуг так и вывел: «Слуги». Закончив, взвалил заступ на плечо и быстро двинулся в сторону своей хижины. Документы Судья прихватил с собой, просто на всякий случай.
Время близилось к полудню, солнце уже висело в небе высоко, но Яхоэль не подавал Судье никаких знаков — значит, хороший сонный отвар ему удалось приготовить. Судья ополоснулся в бочке с водой и подумал о том, что ему надо отстирать кровь с рясы. Но сначала надо было заняться Эсмеральдой. Первым делом Судья влил в нее очередную порцию лекарства и накормил жидкой кашей — как чувствовал, что крупа будет нужна, и сделал на днях подмену в одном из крестьянских домов: взял небольшой мешочек крупы, оставив людям взамен пару заячьих тушек.
И таким образом Судья почти две недели ухаживал за Эсмеральдой: лечил ее, кормил бульонами и кашами, содержал ее в чистоте. И все это время он не позволял ей окончательно прийти в себя — она так и лежала в полузабытьи. Очнись она, наверняка ведь испугалась бы. Да ей и так снились кошмары, Эсмеральда частенько плакала во сне, и тогда он садился рядом и напевал ей песню, что подсказал ему Яхоэль. Тогда она почти сразу успокаивалась.
Один раз Судья лег рядом с ней, но его тело отреагировало так, что он сорвался с ложа и отбежал подальше. От прикосновения к ней, от того, что он прижал девушку к себе, его отросток-член вдруг стал таким огромным, напрягся так, что Судья тихонько завыл. Это было крайне болезненно. Он, конечно, знал, что надо делать — насмотрелся, как некоторые крестьянские девки шастают по кустам со своими деревенскими амантами, и что они там вытворяют, но чтобы так сделать самому с ней, с Эсмеральдой… Он просто не мог. Тогда бы он уподобился тем мерзавцам, которых он так жестоко убил, отомстив за ее увечье. Тогда Судья успокоился, вспомнив кровавую расправу, необузданное желание сошло на нет, но больше он рядом с Эсмеральдой не ложился. Устраивался на полу около своего ложа, на котором теперь спала она. Да и сна-то ему особо было не надо, четырех часов вполне хватало.
На исходе второй недели Судья с удовлетворением отметил, что швы с лица Эсмеральды можно снять. Рана затянулась, и теперь на ее лице пролегал глянцево-розовый шрам от уголка внешнего века до нижней челюсти. После этого Судья перестал поить Эсмеральду сонным настоем.
***
Эсмеральда плохо понимала, что с ней происходит. После того, как она увидела ту темную тень, убившую разбойника, который хотел над ней надругаться, дальнейшее она помнила урывками. Даже нет, не помнила, ощущала, чувствовала, слышала. Это были заботливые теплые руки, касающиеся ее. Запах сушеных трав. Низкий глубокий голос, — отчего-то очень знакомый, — в котором звучала такая нежность, какой она уже давно не слышала.
Это была боль в щеке — правда, не такая пронизывающая, как тогда, когда Эсмеральду только что вспороли. Теперь боль была ноющей, притупленной. Бульон и жидкая кашица, которые оказывались у нее во рту. Колыбельная покойной бабушки, напеваемая тем же низким голосом. Прикосновения влажной теплой тряпки к коже.
Наконец, Эсмеральда поняла, что выходит из этого сонного состояния. Не было этой зыбкой дремотности, в которой она пребывала уже, как ей казалось, целую вечность. И в один день она проснулась окончательно. Эсмеральда глубоко вздохнула и открыла глаза.
Первым делом ее взгляд уперся в деревянный, вперемешку с соломой, потолок. Она сразу поняла, что находится в каком-то совсем небогатом доме. «Меня подобрали крестьяне?» — подумалось ей. Но не было слышно ни скота, ни куриного кудахтанья, ни детских голосов, которые изобиловали в крестьянских домах. Эсмеральда приподнялась на локте и огляделась. Это место больше походило на жилье одной из тех знахарок, которых называли ведьмами. Но у горящего очага сидел определенно мужчина. Он был широкоплечий, но это было все, что она смогла понять насчет его внешности. Мужчина был одет в шерстяную рясу, капюшон которой скрывал его лицо.
— Кто вы? Где я? — ее голос был хриплым.
— Я — отшельник, — тихо ответил он. — Ты сейчас в моем доме. Я нашел тебя, израненную, там, где на вас напали. Ты была еще жива, поэтому я подобрал тебя и вылечил.
На Эсмеральду навалилась густая скорбь от потери. Она вспомнила все. Как на них напали, как убили ее мужа. Как над ней пытались надругаться. Про темную тень она спрашивать не стала, она и видела-то ее мельком.
— Мой бедный муж, — всхлипнула она. — Мой Феб.
Ей показалось, что мужчина у очага вдруг как-то поник. Затем она вспомнила еще кое-что.
— Скажите, а что случилось с нашим попутчиком? Старым врачом? Вы его видели?
— Видел, дитя. Он был еще жив, когда я нашел его. Его последние мысли были о тебе, и он жалел, что не сможет тебе помочь. Но и ему помочь было тоже невозможно — рана была смертельной, и он умер.
Эсмеральда со стоном прижала руку ко рту.
— Это я во всем виновата! — прорыдала она. — Он хотел поехать в Грасс навестить друга, и я предложила ему место в нашей карете! Из-за меня его убили! Это все моя вина! Моя!
Мужчина у очага яростно дернулся.
— Глупая девчонка! Считаешь, что ты виновата в том, что на вас напали какие-то мерзавцы?! — рявкнул он. — В смерти твоего мужа, того старика и ваших слуг виноваты именно они, и никто больше! Так что выкинь эту дурацкую мысль из своей головы немедленно!
Его гневный жест был настолько резким, что капюшон сполз с его головы, и Эсмеральда с паническим хрипом забилась в угол. Ее глаза бешено вытаращились, весь ее облик дышал диким ужасом, она излучала страх всеми своими порами, он сочился из нее, Эсмеральда заходилась им. Перед ней стоял сам дьявол. И имя этому дьяволу было Клод Фролло. Да, его кожа была серого цвета, глаза напоминали кошачьи, на лбу, чуть пониже линии густых седых волос, виднелись небольшие рожки, а руки заканчивались черными когтями, но это определенно был судья Фролло! Хижину потряс дикий вопль:
— Клод Фролло! О, Господи, Клод Фролло! Дьявол!
Он метнулся к ней, крепко прижав Эсмеральду к стене, и зажал ее рот ладонью.
— Замолкни, несчастная дура! Ты что, хочешь, чтобы сбежались все местные крестьяне и спалили нас обоих дотла?! — взревел он. — Замолчи сию же секунду!
Она затихла. Из ее глаз катились слезы, на висках выступил пот.
— Будешь еще вопить, когда отпущу тебя? — его ноздри раздулись от раздражения.
Она судорожно замотала головой. Когда Судья убрал руку от ее рта, она, задыхаясь, прохрипела:
— Это вы убили того разбойника!
— Да, и ты могла бы поблагодарить меня за это! — зарычал Судья. — Он чуть не надругался над тобой, а я ему не позволил и воздал ему за то, что он с тобой сделал. Я всем им воздал! И мужа твоего похоронил тоже я! Это я оказал последнюю милость твоему врачу, который молил меня о смерти, потому что у него в животе была рана! И заботился о тебе тоже я… — последнюю фразу он произнес тихо.
— Клод Фролло! — прошептала Эсмеральда, все еще глядя на Судью с ужасом. Ее ужас был для него горше смерти. Он вдруг прерывисто вздохнул и отстранился от нее.
— Я не знаю, что такое — это твое Клодфролло, — горько сказал он, — но я вижу, что ты ничем не отличаешься от других людишек. Я сбежал из ада ради того, чтобы посмотреть на тебя и хотя бы тебя коснуться, думал, что ты другая, что ты добра так же, как и прекрасна, и видишь глубже, чем все они. Но, похоже, я ошибся в своих суждениях. Как только ты придешь в себя, можешь уходить.
Он, разочарованно поморщившись, отошел от нее и опять уселся возле очага.
— Но я уже пришла в себя… — голос Эсмеральды больше походил на комариный писк.
— Нет, — фыркнул Судья. — Ты сейчас настолько уязвима, что, как только выйдешь отсюда, то удавишься на ближайшем дереве от горя. Я не для того тебя выхаживал столько времени, чтобы все мои усилия пошли коту под хвост. Ты останешься здесь, пока полностью не примешь то, что с тобой произошло. А сейчас тебе надо поесть — ты ослабла во время своей болезни.
— Я не хочу! — она пыталась протестовать, но ее желудок был другого мнения и громко взревел.
— Ну да, — Судья ухмыльнулся. — Кого ты обманываешь?
Он налил в плошку бульон и подошел к Эсмеральде, держа в другой руке ложку, луковицу и хлеб.
— Ешь! — строго сказал он, и Эсмеральда не посмела ослушаться — настолько повелительно это прозвучало.