«Нет, он все-таки юродивый! — с возмущением фыркнул Сеера. — Отказался быть ангелом, чтобы продолжать казнить людишек в своем мире!»

«Он отказался, потому что любит эту девушку так сильно, что не может без нее жить. Даже будучи ангелом», — Яхоэль невозмутимо пожал плечами.

«Ну, посмотрим, что у него выйдет. Ему ведь теперь надо быть предельно осторожным, чтобы не пошло все по прежней дорожке», — хихикнул демон.

«Выкрутится! — уверенно сказал ангел. — Я память-то ему всю оставил, не стер».

«Что?! Да ты имбецил! Ты представляешь, что с тобой будет? Тебе твой Господь лично крылья оторвет и пошлет на Землю за такие выходки!» — Сеера с возмущением завопил.

«Ничего. За правое дело и пострадать не жалко, — Яхоэль был невозмутим. — Я с радостью приму свою долю. Знаешь, Сеера, они мне нравятся. И мой несостоявшийся брат, и эта девушка. Мне ради этого не жалко побыть пару сотен лет в том мире».

«Душа твоя голубиная, — вздохнул демон. — Мне тогда тоже пускай рога спиливают. Страдать — так вместе. В конце концов, я к тебе привык за столько веков, уж больно без тебя скучно будет».

Яхоэль хихикнул.

***

— Эй ты, цыганка! Немедленно спускайся! — слова рвались из его рта, словно рот жил сам по себе.

Последним, что помнил судья Фролло, был свет, заполонивший его так, что он почти перестал осознавать себя. А вот теперь он стоит на площади, выкрикивает приказы цыганке, и все это уже с ним было, он отчетливо помнил это и знал, что будет дальше.

— Да, ваша честь! Как только освобожу этого беднягу, — да, это была его девочка. Его Эсмеральда. Ничего ведь не боится, всегда была оторвой. Вот и сейчас спокойно смотрит на него с полным осознанием своей правоты, готовая спорить с ним, идти против него до конца. Судья судорожно вздохнул. Шрам. Ее прекрасное личико было совсем чистым, кожа гладкая и нежная. Никаких шрамов. «Я в прошлом! — понял он. — Верно, это какой-то поворотный момент, и я теперь должен повести себя правильно, чтобы не отвратить ее от себя… И подумать над тем, как расположить ее к себе — для нее ведь не существует того, что между нами произошло, потому что я еще жив и не успел сделать ничего непоправимого». Все эти мысли пронеслись в голове у Фролло всего за какую-то секунду. Он начал свою игру.

Эсмеральда смотрела на перекошенное от гнева лицо судьи Клода Фролло. Верно, сильно она разозлила его, помешав ему издеваться над этим горбатым бедолагой. Судья вон и дышит тяжело, словно пробежался от подножия собора до самого верха колокольни. И что же он сейчас скажет? Наверняка ничего хорошего, велит схватить ее и выпороть… Только пускай сначала поймает! Эсмеральда приготовилась к худшему, но следующие слова судьи ввели ее в состояние легкого шока:

— Пожалуй, ты права… — лицо судьи вдруг из яростного, дышащего ненавистью, стало задумчивым и спокойным. — Этот глупый мальчишка достаточно настрадался из-за своей оплошности и вопиющего непослушания. Ты можешь освободить его!

С этими словами судья величественно опустился в свое кресло. Эсмеральда поперхнулась. Она ожидала чего угодно, только не этого.

— Спасибо, ваша честь, — с удивлением сказала она и вынула из ножен на ноге свой нож. Освободив горбуна, цыганка спустилась с эшафота, но уходить не стала — ей хотелось посмотреть, что еще учудит этот судья. Какой-то он был непредсказуемый, странный, и это ее взволновало.

Фролло смотрел на своего пасынка, тихо плачущего на колесе. Раньше в его душе всколыхнулась только брезгливость, когда он в первый раз увидел, как мальчишка, всхлипывая, спускается с колеса и медленно бредет к собору, но теперь в нем что-то поменялось. Словно сдвинули пружинку в часах, и они пошли наоборот вместо того, чтобы идти как надо. Сейчас судья чувствовал сильную жалость к своему приемышу. Фролло кинул взгляд на небо и отметил, что дождь решил начаться гораздо раньше, чем в прошлый раз. Незачем было тут мокнуть. Судья махнул рукой, и ему подвели его черного жеребца. Фролло легко вскочил в седло и ласково потрепал коня по шее. Он еще помнил, какую боль испытал, когда Эсмеральда сказала ему, что его Снежок угас от тоски по нему за полгода. Фролло тронул коня пятками и подъехал к эшафоту, где сидел Квазимодо. Он опять подумал, что пришлось сейчас вынести его приемышу, и его лицо перекосилось от презрения ко всем этим людишкам и… к самому себе. Квазимодо поднял несчастные, заплаканные глаза на судью.

— Простите меня, хозяин, — тихо сказал он. — Я никогда вас больше не ослушаюсь.

Он соскочил с эшафота и, сильно хромая и горбясь еще больше, побрел к собору. Фролло понял, что просто не может сейчас промолчать.

— Квазимодо! — громко сказал он, и горбун обернулся, съежившись, ожидая какого-нибудь хлесткого слова, которыми так хорошо владел и пользовался его приемный отец. — Мне очень жаль, что я оказался прав.

На лице горбуна отразилось легкое удивление и откровенное облегчение, и он скрылся за тяжелыми дверьми собора. Фролло опять глянул на небо — дождь уже накрапывал гораздо сильнее, скоро польет изрядно. Он окинул взглядом притихшую толпу и увидел Эсмеральду. Девчонка не сбежала сразу же после того, как освободила горбуна, не спряталась, просто стояла и с интересом смотрела на него, Фролло, а возле ее ног притулилась нахального вида коза. Он вспомнил их последний раз, когда Эсмеральда стонала и выгибалась от удовольствия, когда он входил в нее сзади, и вся его кровь сначала прилила к его лицу, а потом сосредоточилась в области паха — судье даже пришлось одернуть сутану.

— Эй ты, цыганка! — Фролло пристально посмотрел на Эсмеральду, и она настороженно встрепенулась, а коза недобро наставила на него свои острые рожки, не ожидая ничего хорошего от этого человека. — Тебе есть, где переждать дождь? Лить будет, как из ведра, а ты слишком легко одета и без обуви.

Ее чудесные изумрудные глаза распахнулись в недоумении, но она все-таки ответила:

— Да, ваша честь! Я могу укрыться в одном из наших шатров!

— Видел я ваши шатры! — судья с пренебрежением скривился. — Заплатка на заплатке, под полог вода затекает, и тогда на полу лужи. Все равно, что стоять на улице.

— Но ничего другого у меня нет… — Эсмеральда вдруг почувствовала себя несчастной. Ей сейчас действительно хотелось согреться, и безрадостная перспектива торчать по колено в луже ее не воодушевляла.

Фролло нахмурился и ткнул пальцем по направлению к церкви:

— В соборе тепло и сухо. Ты можешь переждать непогоду там, — он бы с большей радостью увез ее к себе домой, но сейчас это было бы преждевременно. Она тогда сразу подумает, что он — старый развратник, охочий до женских прелестей, пошлет его во всеуслышание и сбежит. А ему вовсе не нужно, чтобы она от него шарахалась. Еще и коза эта… Наверняка ведь бодаться начнет, защищая хозяйку.

— Но, ваша честь, я ведь цыганка… — ее брови скорбно изломались. — Меня вышвырнут оттуда, дескать, проваливай отсюда, язычница.

— А ты — не язычница? — Фролло позволил себе усмешку.

— Нет, ваша честь, я — католичка.

— Тогда тем более тебе надо в собор. Архидьякон в этой церкви — человек добрый, он тебя не погнал бы, даже будь ты язычницей. Но раз ты — католичка, значит, тебе сам Бог велел. Иди туда, дитя. Нечего тебе тут мокнуть, — он развернул Снежка и поехал с площади, чувствуя, как она сверлит его спину недоуменным взглядом. Что ж, это можно считать маленькой победой. Теперь надо подумать о том, чтобы она была рядом с ним, подальше от капитана де Шатопера. Мысли о том, что его Эсмеральда может выйти замуж за этого недалекого солдата, выводили судью из себя, уж не говоря о том, что он сейчас испытывал жгучую ревность. Когда она выяснит, что несчастна с ним, будет уже поздно, надо было не допустить их брака с самого начала. Да, он хочет, чтобы она была его, но еще больше он хочет, чтобы она была счастливой! А с капитаном это невозможно. Пожалуй, надо предпринять кое-какие шаги… Первым делом — устроить для нее комнату в своем доме!

Погрузившись в эти раздумья, судья уже доехал до своего дома, совершенно не обращая внимания на дождь. Там он переоделся в сухое платье и дал указания слугам:

— Приготовьте комнату для гостей. Там должно быть уютно, да так, чтобы даже знатная женщина была довольна! — он не сомневался, что мажордом сделает все, что нужно. Непонятливые в его доме не задерживались. «Вероятно, она еще в соборе, и у меня есть возможность ее там застать, — подумал судья. — Если же ее там нет — тоже не страшно. Из Дворца Правосудия я видел места, где она особенно любит радовать людей танцами — найти ее будет легко».

***

Судья оказался прав. В соборе было сухо, тепло и очень красиво. У Эсмеральды даже дыхание перехватило от всего этого великолепия. Эти высокие потолочные своды, стремительно взлетающие вверх, тысячи свечных огоньков, слегка трепещущих, когда кто-нибудь приоткрывал дверь, искусная мозаика со сценками из жизни Христа, но главным были цветные витражи, на которые Эсмеральда смотрела, завороженная их красотой.

Дождь уже закончился, и ветер разогнал тучи, но она ходила по собору и рассматривала его, чувствуя, как к ее ноге жмется Джали, обнюхивающая воздух, пропахший ладаном. Наконец, Эсмеральда остановилась перед одним из витражей. Солнечные лучи проникали сквозь стекла витража, и от этого на полу плясали разноцветные веселые блики. Эсмеральда испустила восторженный вздох.

— А ведь я видел тебя на площади сегодня, дитя мое, — сбоку раздался голос с мягкими нотками, и из тени вышел старый священник — архидьякон Собора Парижской Богоматери. — Ты прекословила судье Фролло. Странно, что он оставил это без внимания.

— Да, святой отец, — живо обернулась к нему Эсмеральда, — сказать по правде, я уже была готова к тому, что он сейчас на меня свою стражу напустит. Но почему-то он этого не сделал. И бедолагу того велел отпустить… И еще… Это ведь он послал меня сюда укрыться от дождя. Я от него не ожидала…

— Я тоже… И это настораживает — он с годами стал довольно предсказуем, и я всегда знал, чего от него можно ожидать, — архидьякон покачал головой. — Но теперь… Ты все-таки будь с ним осторожнее, дитя мое. Он — страшный человек.

— Спасибо за предупреждение, святой отец, — Эсмеральда улыбнулась, и старый священник оставил ее.

Эсмеральда опять перевела взгляд на витраж, но тут среди молящихся послышался какой-то шум. Один из богатеев — самый жирный и солидный — вскочил на ноги и завопил:

— Эй ты, звонарь, что ты здесь делаешь?! Мало ты натворил бед?!

Горбатая тень шарахнулась от колонны, с грохотом сшибла канделябр и кинулась ко входу на колокольную башню. Эсмеральда, ахнув, метнулась за ним. Ну почему эти люди такие черствые?! Почему они даже сейчас не дают ему покоя и шугают его почем зря?! Она хотела хоть немного приободрить этого бедолагу и побежала за ним. Квазимодо оказался очень прытким и пугливым парнем. Как она ни кричала ему, ни упрашивала остановиться — он только прибавлял ходу, удирая на самый верх башни. Наконец, она загнала его в угол, и он спрятался за столб. «Ну не буду же я его оттуда силой вытаскивать? — Эсмеральда огорчилась. — Надо его как-нибудь выманить». Она оглядела место, куда ее привел Квазимодо. Судя по всему, он тут жил. Огромное помещение было, тем не менее, довольно уютным со всеми этими портьерами и обломками статуй, живописно расставленными по углам. И еще там, перед выходом на открытую площадку, находился большой стол, на котором стояли искусно вырезанные фигурки и дома. Там был даже Собор Парижской Богоматери, возвышающийся надо всем этим. Эсмеральда в восхищении присвистнула. На краю стола стояло что-то, прикрытое рогожкой, и Эсмеральда ее сдернула.

— Это ведь кузнец! — засмеялась она. — И пекарь!

— Не надо, я их еще не закончил! — звонарь в ажиотаже выпрыгнул из-за столба.

— Ну наконец-то ты перестал убегать и прятаться! — Эсмеральда была довольна. — Слушай, ты уж прости меня, что я тебя так подставила. Вытащила тебя на сцену и все такое. Я не хотела, чтобы тебя мучили, и чтобы тот важный судья на тебя злился.

— Это мой приемный отец, — вздохнул горбун. — Надо мне было его послушать, он ведь раз сто говорил мне, чем могут закончиться такие прогулки.

— Он тебя вырастил?! — у Эсмеральды приоткрылся рот от удивления. — Соболезную. Он мне показался очень жестоким человеком. Несладко тебе, наверное, с ним.

— Это с какой стороны посмотреть, — Квазимодо почесал за ухом. — С одной стороны, у него тяжелый характер, он жесткий и непреклонный. А с другой… Я живу неплохо. У меня есть все, что мне нужно. Даже более того — он меня учит письму и чтению. Не уверен, что у других людей есть такая возможность.

Эсмеральда подумала. Из простых людей немногие в Париже умели читать и писать, в основном это была привилегия богатых людей. «Мир все-таки не делится на черное и белое, — подумала она. — Да и по виду Квазимодо можно сказать, что он живет, как у Христа за пазухой — одежда добротная, выглядит сытым. Хоть и не очень счастливым. Будешь тут счастлив, когда над тобой из-за твоего горба готовы издеваться почем зря».

— Пожалуй, ты прав, — сказала она. — И дом у тебя красивый. Ты один тут живешь?

— Нет! — на лице у Квазимодо расползлась озорная улыбка. — Тут еще горгульи живут и колокола! Хочешь, я тебя с ними познакомлю?

— А давай! — Эсмеральда задорно тряхнула волосами.

Он перезнакомил ее со всеми своими соседями. Каждому колоколу он дал собственное имя, говорил про них, словно они были живые, и Эсмеральда поняла — это единственные его собеседники, кроме судьи Фролло. Она с сочувствием смотрела на этого парня. Такой добрый, смышленый, душа нараспашку, но никто этого не видит за его горбом. Разве что судья — недаром ведь он предупреждал Квазимодо, чтобы тот не выходил на улицу.

— Слушай, Квази, — сказала она, — ты будешь не против, если я буду забегать к тебе иногда?

Квазимодо соскочил с колокола и просиял.

— О, я буду очень рад! Мне так охота поговорить с еще кем-нибудь живым, кроме Фролло. С ним особо-то не поболтаешь, уж очень он строгий.

— Ну и прекрасно! — Эсмеральда хихикнула.

— А хочешь, я тебе еще кое-что покажу? — Квазимодо был так счастлив, что решил поделиться с ней поистине прекрасным зрелищем.

— Спрашиваешь! Хочу, конечно!

— Тогда пошли!

Он завел ее на самый верх башни. Эсмеральда подошла к балюстраде, и перед ней раскинулся весь Париж, как на ладони, освещаемый красным предзакатным солнцем.

— О! — вздохнула она, потрясенная этим зрелищем. — Держу пари, у самого короля нет такого вида!

— Этот вид до чрезвычайности убог! — густой низкий голос прозвучал крайне брюзгливо.

Эсмеральда всполошено обернулась, а Джали, которая тоже умудрилась забраться сюда, испуганно взблеяв, спряталась за Эсмеральдой. На крыше стоял судья Фролло собственной персоной. Квазимодо заметно скукожился, а Эсмеральда даже оскорбилась за эту красоту.

— А вы, ваша честь, совсем не умеете видеть вокруг прекрасное? — возмущение вырвалось из нее так сильно и мгновенно, что она даже не успела прикусить язык. Да она и не хотела молчать, вот еще!

Судья приблизился, встал рядом и оперся ладонями о перила балюстрады.

— Наоборот, прекрасное я вижу весьма и весьма хорошо. И я повторюсь — это крайне убогое зрелище, — он сказал это тоном, не допускающим сомнений в его словах. — Оно не стоит даже мизинца на твоей ноге, цыганка.

Он пронзительно взглянул ей прямо в глаза, и Эсмеральда подумала — как это странно, они у него вроде карие, но кажутся золотистыми. Наверное, из-за солнца. Она затрепетала.

— Это вы сейчас так пытаетесь сделать мне комплимент, ваша честь? — она недоуменно нахмурилась.

— Господь с тобой. Я просто говорю то, что вижу, — ответил судья и перевел взгляд на Квазимодо. — Оставь нас, мой мальчик. У меня к этой девушке есть важный разговор.

— Да, хозяин, — тихо откликнулся горбун и быстро исчез с крыши.

Эсмеральда выжидающе смотрела на судью. Коза настороженно выставила рога из ее юбок, за которыми она спряталась.

— Скажи мне, ты когда-нибудь работала? — судья опять внимательно вглядывался в лицо девушки.

— Я каждый день работаю, ваша честь! — обиженно заявила она. — Танцы — вот моя работа.

— И много ты зарабатываешь? — хмыкнул он.

— Когда как… Бывает и много. А бывает, что и есть нечего, — угрюмо сказала она.

— Я хочу предложить тебе работу, — он улыбнулся, и Эсмеральда подумала, что у него довольно приятная улыбка, если он не исходит злобой или сарказмом.

— И кем же? — девушка насторожилась. Она была наслышана о некоторых видах работы, которую предлагают люди в возрасте судьи молоденьким девушкам. Себе она такую не хотела ни за что, это отдавало чем-то очень грязным, непристойным.

— Видишь ли… Я уже какое-то время за собой замечаю, что стал слишком высокомерен. Меня обуревает гордыня, а это — смертный грех, — вздохнул он.

— И что вы хотите, чтобы я сделала?! — Эсмеральда уже совсем перестала понимать его.

— У тебя длинный и острый язык, дитя. И ты совсем меня не боишься. Мне кажется, ты — единственная, кто может меня приструнить. Остальные людишки трясутся от страха, завидев меня, — он презрительно сморщился.

— Ну да, ляпну вам чего-нибудь, а вы меня тут же в застенки! — фыркнула Эсмеральда.

— Мы можем составить договор, где будет подробно прописано, что я не имею права наказывать тебя за твои слова никоим образом, — судья выглядел таким серьезным, что Эсмеральда поняла — это не шутка. — Взамен, тебе больше не придется мерзнуть из-за отсутствия крыши над головой, голодать от того, что у тебя нет еды. У тебя будет добротная одежда, и я буду тебе щедро и регулярно платить.

Все это было очень странно. Эсмеральда нахмурилась, обдумывая его предложение.

— И больше ничего? — с подозрением уточнила она. — Только говорить вам гадости, когда вы зарветесь?

— Если ты имеешь в виду определенные услуги, которые оказывают эээ… куртизанки своим покровителям, то — нет. Этого я от тебя не потребую. Мне нужны только, как ты очаровательно выразилась, гадости. Меткие замечания, когда тебе покажется, что я захожу за грань в своем высокомерии и гордыне, — судья был совершенно спокоен. — Я просто не хочу оказаться в аду после своей смерти, которая, как я надеюсь, наступит еще нескоро.

— Я должна буду все время находиться с вами? — а не решил ли он запереть ее в золотую клетку?!

— Нет, только когда я не нахожусь во Дворце Правосудия. Я буду предупреждать тебя с вечера о распорядке своего дня, и свободным временем ты распорядишься так, как сама захочешь. Так ты согласна? — судья уже начал выказывать нетерпение.

Эсмеральда закусила губу. Его предложение было очень заманчивым. Говорить гадости самому страшному человеку в Париже и не иметь за это никаких последствий, где бы это записать! Эсмеральда решилась. В конце концов, от нее не требовалось ничего непристойного, если судья, конечно, не врет. Но если врет… Ему же хуже!

— Я согласна, ваша честь! — сказала она.

Его глаза мягко вспыхнули.

— Тогда идем со мной. Я нанимаю тебя прямо сегодня, — по его губам пробежала легкая улыбка. — Да, о козе своей не беспокойся. Полагаю, что в моей конюшне ей будет удобно.