Вся поездка была распланирована от и до ещё за полтора месяца, со всей присущей Бьякуе скрупулёзностью. Итак, сверяясь с его записной книжкой: поезд отбывал во вторник, 24 ноября в 07:35, время в пути составляло ориентировочно шесть часов (сам Тогами, безусловно, предпочёл бы более скоростной вид транспорта, но в данном случае приходилось оглядываться на мнение большинства) с двумя остановками. После прибытия на станцию им предстояло проехать ещё немного на автомобиле (его решено было взять в аренду на месте), таким образом, с учётом всех возможных задержек, к 14:05, самое позднее к 14:20 они должны были добраться до пункта назначения. Три одноместных номера на одном этаже секретарь Бьякуи забронировала заранее. В небольшом, но довольно-таки приличном отеле на горнолыжной базе они должны были провести в общей сложности четыре дня (три с половиной, если уж точнее), и в 11:30 28 ноября (суббота) сесть на обратный поезд.
Честно говоря, эти четыре дня не виделись Бьякуе достаточно веской причиной вообще куда-то ехать. Одно дело – деловые командировки и разъезды, но учитывая, что эта поездка носила исключительно увеселительный характер, вначале подобная идея не слишком его проняла. Но чем дальше, тем яснее становилось, что та состоится, с ним или без него: настолько всем хотелось развеяться. Тут у него самого внезапно открылись глаза на то, насколько ему, оказывается, опостылел вид его офиса. В итоге естественнейшим образом, будто иначе быть не могло, он взял дело в свои руки.
Во всяком случае, это оказалось куда проще, чем организовать работу целого штаба, чем Бьякуя занимался буквально каждый день, в сущности же процесс проходил аналогично, с теми же подводными камнями. В деле по-прежнему были замешаны люди – главный элемент, благодаря которому всё обычно шло наперекосяк. И действительно, практически сразу же, стоило перейти от идеи к действиям, из него выбыли Хагакуре с Асахиной: что-то у них не сложилось с отпусками. Но трое из пяти – всё ещё большинство, так что смысла затея не теряла. Всё же остальное с этого момента шло настолько гладко, что впору было забеспокоиться. Конечно, у Бьякуи было предостаточно реальных поводов для беспокойства, чтобы отвлекаться на домыслы и мифическое шестое чувство. И вещи просто шли своим чередом.
24 ноября, на часах 14:47 (на две минуты больше, чем было чётко видно на наручных часах Тогами). Они стоят в вестибюле гостиницы с единственным чемоданом (во-первых, на четыре дня у них не настолько много вещей с собой, чтоб тащить десять сумок, а во-вторых, этот придурок Макото бы непременно что-нибудь забыл, так что Бьякуя настоял, что всё необходимое, кроме поместившейся в небольшой рюкзак на спине Наэги его собственной одежды, он соберёт сам... соберёт его помощник, конечно же). Они ждут заселения уже минут десять. И потихоньку в голову Бьякуи начинают закрадываться сомнения.
В самый последний момент, когда переносить или даже отменять что-то уже стало бы дурным тоном по отношению к себе, от поездки вдруг отказывается Киригири. У Бьякуи не остаётся выбора, кроме как верить, что у неё была на то действительно веская причина, ибо от таких людей, как она, подобных каверз обычно не ожидаешь.
Из всей троицы водительские права есть только у неё, но до базы мужчины с горем пополам добираются на такси. Они забрались не настолько далеко, чтоб в такой глуши это оказалось невозможным, но достаточно для бомбил, чтобы задрать ценник до небес. Деньги для Бьякуи не проблема, но неприятный осадок остаётся.
И он продолжает скапливаться внутри на стенках его черепа, где-то в районе темечка, пока они ждут своей очереди у ресепшена. У стойки толпится человек шесть и ещё по крайней мере столько же бродит поблизости, кто-то из них явно приехал вместе; по холлу носятся дети, где-то среди баррикад из багажа вообще лает собака – и в конечном итоге непонятно, сколько в точности человек перед ними. При этом Бьякую не слишком утомила дорога, а вот Наэги выглядит каким-то заполошенным, но именно он пытается разговорить его всё это время, хотя у самого уже заплетается язык.
— Здесь так много народу, – негромко восклицает тот.
— И без тебя вижу, знаешь ли, – отмахивается Тогами. При том, насколько его расположение духа в данный момент не подходит для светских бесед, ещё меньше он хочет обсуждать то, от чего его настроение прямо сейчас портилось на глазах в том числе. Думая об отеле в горах, представляешь себе тихое местечко. Если бы Бьякуя предвидел, насколько столь естественные ожидания могут его подвести, он бы выбрал какой-нибудь другой вариант. Или выкупил бы заранее на эти четыре дня всю базу.
Затем возникает ещё одна проблема. Когда они наконец добираются до ресепшена, выясняется, что вместо одной брони отменили почему-то все три. Неизвестно, на чьей совести лежит этот недочёт: секретаря Тогами или здешнего персонала, но это всё равно никак бы не повлияло на тот факт, что к моменту их прибытия на четыре дня они смогли выкупить один-единственный номер. На повышенных тонах пообещав непременно во всём разобраться, Тогами идёт по коридору, сжимая стоивший ему слишком многих усилий ключ в руке, но, по правде говоря, желание действительно в чём-то разбираться у него практически тут же пропадает. Наэги едва поспевает за ним, волоча чемодан.
На этаже внезапно так тихо; если немного шума, доносившегося из вестибюля, и можно расслышать, сосредоточив на этом всё своё внимание, то как если бы он доносился откуда-то из подвала. За закрытой дверью номера не поймать уже и его, и Бьякуя практически слышит толщину стен. Банальный, но довольно просторный, в светлых тонах гостиничный номер в европейском стиле пахнет чистотой. Противоположная от двери стена выходит на гигантскую лоджию, но необязательно даже стоять на ней: через панорамные окна открывается удивительно умиротворяющий вид на горный массив. Да и неважно, если подумать, сколько в отеле сейчас постояльцев, если территория самой базы была, судя по всему, огромной, а за её пределами лишь мёрзлая трава колосилась на ветру. Может, Бьякуя поторопился, и в конечном счёте им всё же удастся здесь отдохнуть.
Они с Макото разбирают часть вещей, немного приходят в себя, но время близится к ужину, а ведь они ещё не обедали. Обед или ужин – даже Бьякуе уже всё равно, и они просто отправляются на поиски местного ресторана.
Обратно в номер они возвращаются уже затемно. К концу дня у Бьякуи ощущение, словно этот день у него украли. А ещё к тому моменту становится ясно, что одна проблема с отелем, в котором они остановились, всё-таки имеется. Очень мало тех, кто держался бы поодиночке, и в то же время, за ужином ни за одним из столов не было ни одной шумной дружеской компании, которой они сами изначально собирались сюда приехать. Вокруг, куда ни глянь, одни семьи да парочки – даже Бьякуя, обычно не обращавший внимание на других людей без крайней необходимости, улавливает необычную, вполне определённую местную атмосферу, как если бы на двери гостиницы чёрным по белому было написано: "Одиноким людям номера не предоставляются".
— Как-то аж неловко немного, – признаётся, тоже подметив это, Макото.
— Ты сам себе это придумал, – упрекает его Бьякуя. И он врёт.
Он не дурак. И он – единственный хозяин своей судьбы, если допустить, что Тогами вообще верит в существование подобной концепции. Но что-то очень похожее на то, что обычно называют "судьбой", тщательно сводило одно к другому все последние сутки. После первой попытки Бьякуи завязать с Макото тот самый разговор прошло уже четыре месяца. И с тех пор, неважно, как хорошо была спланирована каждая новая возможность – что-то в итоге шло не так. В последний момент какая-нибудь случайность заталкивала нужные слова обратно ему в глотку, не давая тем быть произнесёнными.
И вот, когда он был совершенно не готов к чему-то подобному, обстоятельства вдруг сами собой начинают складываться как нельзя лучше для свершения того, что и так уже непростительно затянулось. Настолько, что им предстояло провести четыре ночи в одной постели. В напоминаниях о том, что гибкость – залог выживания, Тогами не нуждался. Но его и никогда не поднимали в пятом часу утра, требуя предоставить отчёт за месяц. Он этого не планировал. Даже гипотетически.
— Поверить не могу, что едва не пришлось ехать назад из-за чьей-то глупейшей ошибки. По крайней мере, последний оставшийся номер оказался двухместным, – думает он вслух, пытаясь заглушить ход совсем других мыслей в собственной голове.
— Ну, я всё-таки бывший Везунчик, – неловко смеётся Макото, надеясь, наверное, что так удастся развеять напряжение.
— Ты так и думаешь, что поучаствовать в двух играх на выживание – это везение?
День начался слишком рано для обоих, чтобы оставить простор для соблазна оттянуть его завершение. Под монотонный шум воды, доносящийся из ванной, Бьякуя задвигает плотные шторы.
— Бьякуя-кун...
Чего-то ради Наэги продолжает звать его "Бьякуя-кун" (спасибо хоть не "-сан"), словно боится каждый раз наткнуться на осуждающий взгляд. Будто обычно Тогами смотрит на него как-то иначе. Выйдя из ванной, тот сразу окликает его, вроде бы, собирается что-то спросить, но замирает в беспричинном ступоре, уставившись на Бьякую.
— Что?
— Ты так выглядишь без очков.
Упомянутые очки давно лежат на тумбочке, о чём сам Бьякуя к тому моменту успевает позабыть. Он и без них ясно видит перед собой Макото и то, как он виновато отводит взгляд, сообразив то ли насколько бестактно это прозвучало, то ли насколько бестактно просто пялиться подобным образом на человека, который всего-навсего снял столь обыденную вещь, как очки. У Тогами не самое плохое зрение, тут речь скорее о том, сколько психологического неудобства причинял ему сам факт, что он может видеть небезупречно.
— Я просто, кажется, никогда не видел тебя без них, – поправляется Наэги; жалкая попытка, но Тогами даже как-то нечего на это ответить. По нему невидно – он верит, что невидно, – но ум Бьякуи до сих пор блуждает где-то, куда у него, скорее всего, не выйдет отправить открытку.
На кровати легко поместился бы ещё один человек. Да и в темноте, в которой перед Бьякуей лишь шершавая поверхность обоев, его недавние тревоги вдруг все разом перестают иметь значение, стоит ему дать себе припомнить, казалось бы, очевидную вещь: он здесь на отдыхе. Пускай всё вышло совсем не так, как задумывалось изначально, но нет смысла пересматривать план. Кровь Тогами в нём означала, что Бьякуя так или иначе возьмёт своё. Сам, своими руками, не полагаясь на волю случая – тогда, когда нужно ему, а не когда предлагают. А эти четыре дня пусть пройдут тихо. Как и должны были. И нет ни одной веской причины, почему не могли бы теперь.
С этим решением засыпается Бьякуе куда спокойнее.
И следующие три дня он успешно следует ему. Он никогда не ощущал, будто привычный ритм жизни был ему в тягость, но просыпаться утром и понимать, что тебя нигде не ждут, что за этот день вообще не произойдёт по большому счёту ничего существенного, и просто плыть по течению – у пары таких дней, пожалуй, действительно был терапевтический эффект. Тогами спал, ел, дышал горным воздухом и давал мыслям течь свободным потоком, вычищающим по пути из головы всякий накопившийся в ней мусор. Он даже позволил себе отключить телефон. Вместе с местным воздухом его наполнило осознание, что во внешнем мире не было ничего, что не могло бы подождать до следующей недели. Случись вдруг очередной конец света, которому хватило бы и часа на то, чтобы воцарился хаос – это не его чёртова проблема. Он сделал и продолжал делать слишком много для предотвращения подобного, чтобы любая сила имела моральное право пренебречь его стараниями.
Тогда как Бьякую не тревожило вообще ничего, Макото же почему-то с каждым днём вёл себя всё рассеяннее. О чём вообще можно волноваться в таком месте, где б даже правитель всего мира усомнился в важности своего существования, Тогами было невдомёк. И тем не менее, к вечеру последнего дня нервозность его товарища достигла своего апогея.
— Да что с тобой такое? – с лёгким раздражением спрашивает Бьякуя, когда за ужином он на ровном месте роняет на пол ложку. Та проваливается аккурат в слишком широкую щель между досками.
— Как-то не очень себя чувствую.
— Сходи к врачу. Здесь есть медкабинет.
— Да нет, ничего такого... Думаю, это из-за того, что мы в горах.
Макото неловко отмахивается, утверждая, что у него всего лишь немного болит голова. И Бьякуя понимает, что тот лжёт. Бьякуя терпеть не может, когда ему лгут подчинённые. Но Наэги – не его подчинённый. А вообще, он, наверное, просто... не так уж и хочет знать правду. Так что Макото лжёт, но это, что бы там ни было, уже его личные проблемы.
У Бьякуи никаких проблем нет, и он ложится спать, готовый полностью вобрать в себя пятничную, последнюю, ночь.
Просыпается он с ощущением, что до настоящего утра ещё порядочно. Но блеклый свет уже пробивается тонкой полоской в комнату. Это странно, потому что сделать это через плотно зашторенные Бьякуей окна шансов у него не было. Тогами встаёт и отдёргивает её полностью. Простыня на противоположном краю кровати чуть примята в месте, где на ней лежал Макото, только самого Макото там больше нет. Зато на нижней ступеньке на лоджии, укутавшись в плед, которым они днём накрывали застеленную постель, сидит определённо Макото.
Снаружи не слишком холодно, но стоит Бьякуе приоткрыть раздвижную дверь – стылый воздух окатывает с ног до головы, а стекло покрывается испариной. У Тогами нет выбора, кроме как стянуть с кровати пуховое одеяло.
При ближайшем рассмотрении ещё в первый день эта лоджия показалась ему крайне спорным архитектурным решением. Получалось так, что она фактически соединяла между собой три соседних отдельных номера: их и ещё два одноместных. В таких условиях не то что о полной приватности можно было забыть – даже насчёт их безопасности и сохранности их вещей возникали справедливые опасения. Но по факту дверь, выходящая на лоджию, запиралась изнутри. Занавески с блэкаут-эффектом со своим делом справлялись. А видя, что укромное местечко уже занято кем-то из их соседей, туда можно было просто не выходить.
В такой-то час там, конечно, никого больше нет. Больше в глубину, чем обычная лоджия, она вскоре уходит чуть вниз. Напоминает смотровую площадку. А уж посмотреть здесь есть на что. Подёрнутый густым туманом величественный горный массив проступает в небе, уже высветленном надвигающимся рассветом. Но внизу, без сомнения, мир, по-прежнему погружённый в глубокий сон. Они вдвоём-то не то чтобы должны сидеть здесь, выдыхая облачка пара, которые затем так и застывают в невесомости, словно само время остановилось. Легли мужчины где-то в одиннадцать, а сейчас был только шестой час (удивительно, что в это время года здесь вообще начинало светать так рано), о здоровом восьмичасовом сне не шло и речи.
— Бессонница? Из-за головной боли? – спрашивает Бьякуя.
Макото отрицательно качает головой, но никакой своей версии, даже такой же неубедительной, взамен так и не предлагает.
— Немного не так я себе это представлял, – произносит он с какой-то меланхолией.
Сложив руки на прижатых к груди коленях, накрывшись шерстяным пледом с головой, Наэги сидит с каким-то странно серьёзным и в то же время слегка отрешённым – иными словами, совершенно ему не свойственным выражением на лице. Бьякуя едва сдерживает порыв пощёлкать пальцами у него перед глазами: ведь он не в курсе, а что если и правда Макото из тех, кто "лунатит", но с другой стороны, речь у него довольно осмысленная и присутствие Тогами он как будто вполне осознаёт.
— Надо учиться работать и отдыхать в своё время, – изрекает последний. — Иначе всё смешивается в одну кучу: не можешь ни работать продуктивно, когда надо работать, ни отдохнуть как следует.
Должно быть, у "главного маскота" Фонда Будущего осталось что-то в городе, что не давало ему покоя – иного Бьякуя просто не мог предположить. Тот корчит на его слова почти гримасу, и Тогами принимает её за последствия замечания, угодившего в цель, хотя не то чтобы он ставил себе цель пожурить Наэги: возможно, в немалой степени просто делился тем, что сам "переоткрыл" для себя только на днях. Наэги он мог лишь попытаться посочувствовать, ведь уже через пару часов, когда этот "сонный туман", заморозивший мир вокруг них и даривший иллюзию безопасности, рассеется, всё начнёт возвращаться на круги своя. Возможность упущена.
Чего Бьякуе не хочется упускать самому, так это ещё пару часов сна перед тем, как это начнёт происходить. Убедившись, что его присутствие здесь ничего не изменит, он встаёт и направляется обратно в комнату.
— Ты ведь совсем не понимаешь намёков, да?
Бьякуя застывает на месте в нескольких шагах от двери.
— Или всё понимаешь, но нарочно делаешь вид, что нет, потому что... Скажи, иначе я так и не смогу решить, как мне лучше поступить.
Понимает Бьякуя намёки или нет, но он не понимает, о чём Наэги толкует ему сейчас. Не понимает, но что-то заставляет его оцепенеть, как если бы некая его часть помимо самого разума знала; если бы он на каком-то особенном, обычно неиспользуемом им уровне почувствовал, о чём идёт речь. Только осмыслить это он по-прежнему не способен.
Не смотрит на него, избегает смотреть, но тем не менее Макото слегка поворачивается вслед за ним.
— Это я попросил Киригири-сан, – вдруг выпаливает он. — То есть, не совсем попросил, но мы случайно заговорили об этом, и всё как-то пришло к тому, что мы... договорились, что она не поедет.
Тогами молчит.
— Я подумал, что, может, тогда ты... Ладно, неважно, – бормочет он, когда вместо того, чтобы подобно самолёту уверенно лететь вперёд по курсу, его слова начинают терять высоту. — Нет... Нет! Это важно, но... – тут же мотает он головой, но выглядит всё более и более беспомощным.
Впору было всерьёз обеспокоиться таки его самочувствием, если бы только самому Бьякуе резко не сделалось так дурно. Почему – он не понимал до сих пор; что-то приближается, а он в упор не может разглядеть, что именно, и вряд ли смог бы, даже если бы надел очки.
Этот глупый мальчишка далеко не в первый раз ведёт себя нелепо, но никогда раньше Бьякуя не видел в нём столько растерянности и отчаяния (будь неладно это слово), и это как-то пугает, и Бьякуя вдруг осознаёт, насколько он сам, оказывается, был подвержен влиянию этого Макото, чей непрошибаемый оптимизм помогал им держаться в непростые времена.
— Скажи уже что-нибудь.
Глядя на него снизу вверх, этот мальчишка теперь стоит прямо перед ним, слишком близко, и он пытается улыбнуться, будто от этого станет проще, будто этим он сможет убедить сам себя, что не всё так плохо; но замирает в беззвучном ужасе, стоит только Тогами открыть рот.
— Макото.
Бьякуя едва отдаёт себе отчёт, что происходит и что ему с этим делать. В глубине души он сам напуган до смерти. Но он заставляет себя звучать спокойно. Всё то же что-то в нём подсказывает ему, что кто-то из них сейчас должен хранить спокойствие.
— Скажи ты, – выдыхает он. — Сначала скажи всё, что хочешь сказать.
Позже он расценит это как собственное бегство, но в действительности это было лучшее, что он мог сделать для Макото в тот момент.
Трепыхающийся взгляд Наэги неожиданно проясняется.
— Я просто... Мне кажется, что я всё правильно понимаю, но потом начинаю сомневаться, – выдавливает он не без жалобных ноток, но наконец уверенно. — По тебе никогда ничего не видно. Я надеялся, что здесь что-то наконец прояснится само собой, потому что у меня... ну, ладно, у меня просто не хватает духу, и честно говоря, мне проще было бы не говорить ничего, чем ставить нас обоих в неловкое положение, если всё-таки...
— Хватит называть меня "Бьякуя-кун", – вдруг вырывается у Бьякуи, и он не верит, что голос в его ушах действительно принадлежит ему. Наэги замолкает.
У Бьякуи не откладывается в памяти, что тот говорит затем. Произнёс ли кто-то из них вообще ещё хоть слово до того, как их языки оказались заняты совсем другими вещами, он, хоть ты тресни, не помнит.
Его нога ёрзает об ворс несуразно свисающего с кровати пледа. В том же сбивчивом ритме покачивается на его бёдрах тело Макото, и у Бьякуи перехватывает дыхание каждый раз, когда он пытается вдохнуть. Возможно, кислородное голодание и спровоцировало в его полностью дисфункционирующем мозгу все странные реакции: что то, что он видит, даже кажется ему красивым.
Подобного, он, конечно, ещё не планировал.
Всё, что происходит, проносится перед ним стремительно, как сумбурный (но ослепительно яркий) сон. Макото сопит, свернувшись калачиком, на его половине постели, и настоящий сон к Бьякуе уже не идёт. Сам ненамного лучше лунатика, он в конце концов быстро принимает душ, надевает очки и выходит из номера.
Он слоняется по первому этажу вечность. По крайней мере, только вечностями получается измерять время, когда в голове пустота и ничего не происходит, хотя ты ничего и не ждёшь. Всё ещё закрыто, и кажется, что даже если позвонить в колокольчик на стойке ресепшена – тот не издаст ни звука.
Угнездившись на диване неподалёку, Бьякуя не менее получаса бездумно листает какую-то потрёпанную брошюру. Затем встаёт и снова бродит. Постепенно привычный поток мыслей возобновляется. Но намного легче ему от этого не становится.
Вскоре он начинает слышать звуки открывающихся и закрывающихся дверей. Утро медленно "прогревается" у него на глазах: как двигатель промёрзшего за ночь автомобиля. В конце концов всё мало-помалу приходит в норму, и он приходит в норму, и с тех пор Бьякуя ещё долго не может заставить себя подняться обратно в номер. Словно на входе его ждёт невидимая преграда. Пробиться через которую не легче, чем шагнуть в Зазеркалье, когда убеждён, что поверхность зеркала – это всего лишь Na2O·CaO·6SiO2. Или вернуться в сон, который уже закончился. Из-за того, что случившееся теперь казалось его почти что ясному уму сном, в сон как будто превратилась вся комната, само место, где всё происходило.
— ...Доброе утро. Теперь-то уж. Наверное, – выпаливает Макото слова одно за другим, не пытаясь даже сгладить их нескладность неуклюжим смехом. Он сидит на кровати с мокрым полотенцем на голове; Тогами застаёт его в самый разгар утреннего ритуала по превращению в человека, готового к новому дню. На бессознательном уровне Бьякуя испытывает облегчение: он всё ещё в этом мире. Но теперь ему придётся бросить все ментальные ресурсы на то, чтобы свыкнуться, что всё случившееся в нём несколько часов назад действительно случилось.
— Знаю-знаю, выглядит так, будто у меня вообще ничего не собрано, я уже в процессе – не очень убедительно, но отчаянно оправдывается Наэги. — Дай мне ещё где-то полчаса и...
— Я продлил номер на день, – перебивает его Бьякуя. И снова звучит так, будто это произнёс его ртом кто-то другой. Макото так и замолкает на полуслове, хлопая глазами. Тогами разговаривал с администратором будучи абсолютно в здравом уме, уже взвесив и обдумав своё решение вполне логически, но озвучив его Наэги, почему-то растерялся.
Однако само решение, уже единожды принятое, от этого не теряло в весе. Свыкнуться Бьякуе ещё предстояло. Но уже признал то, что произошло между ними.
Макото ещё некоторое время остаётся в ступоре, но затем неуверенно улыбается. Они смотрят друг на друга, и Бьякуя не видит ничего неуместного в том, чтобы это длилось немного дольше, чем считается приличным в обществе, но тот первым – слегка нервозно – отводит взгляд.
Но остаток этого уж точно последнего дня он, кажется, сможет провести с лёгким сердцем.