учёные жёны

У Франи ручки такие нежные и мягкие, такие маленькие; она всегда держит их в рукавах свитера, и ни работе, ни ветру до них не добраться.

Белла тоже хотела бы не выпускать рук из рукавов. Но нельзя — она целыми днями валяется в своей комнате и запускает стилетами в окружающие предметы — кисти крепкие, пальцы цепкие и мозолистые, стены утыканы ножами вдоль и поперёк.

Такие руки никто целовать не захочет — обидно! Ведь это, кажется, её в некотором роде фетиш, который она подцепила из какой-то франовской книжки.

Обиднее ещё потому, что одна конкретная лягушка тоже не захочет такие руки целовать.

Но Белла всё-таки говорит в один из своих маниакально-самолюбивых моментов:

— Целуй принцессе ручки, принцессы созданы для того, чтобы им целовали ручки, — и тянет элегантно ладонь в сторону Франны.

Та смотрит на неё скептически.

— Не пиздите, вы не настоящая принцесса.

Что и требовалось доказать.

Бель ощущает такое стальное бешенство, что из него можно делать новые стилеты, так что имеющиеся щедро разлетаются во все стороны. Фран вытаскивает их из плеча, из шапки, из бедра — и гнёт. Безэмоционально. Так, будто это её работа 5/2 — вышла из офиса и забыла.

— Тощая дрянь, тупая жаба, сколько раз я говорила тебе не портить мои вещи? — рычит с кресла Белла.

— Они в мое-ей ляжке, значит они мои-и, — сообщает Франна и перелистывает страницу.

У Франны такие тонкие ноги, будто она персонажка того мультика про Землю после атомной войны. Белль не может смотреть на это дольше пяти минут, и, когда Франна приходит с миссии, всегда запускает в неё намеренно-мажущий стилет и говорит:

— Жаба, пойдём покушаем, ты такая тощая, я в тебя попасть не могу.

Франна смотрит на неё иронически:

— Вы можете попасть в летящую со скоростью тридцать километров в секунду муху, не придумывайте.

По бёдрам Беллы пробегают мурашки, и в животе становится тепло.

— Нет, ну правда. Пойдём покушаем. Я угощаю.

На пятый раз Франна соглашается:

— Я не собираюсь есть лягушек, мух, комаров, вообще любых насекомых и жаб.

— Но это ассортимент моих любимых ресторанчиков в городе! — делано возмущается Белла. — Не представляю, чем тебя теперь угощать, — хотя сама уже поджидает в дверях в своих жутких ботфортах и варийском плаще.

Солнце плещется в улицах, жёлтое, жаркое, жареное.

Когда солнце бледнеет по-осеннему, Фран всё ещё тонкая, как проволока, хотя Белла исправно угощает её вкусной калорийной едой. Какое-то колдунство сатанинское здесь замешано, не иначе.

Ну, вот именно то, которым Франна пользуется на миссиях. Этим колдунством она ликвидирует врагов — и своим мерзким языком, конечно.

Белла не отстаёт, её язык, кажется, стал длиннее за годы знакомства с Франей.

(— Ух, как сцепятся вечерами языками и давай упражняться в остроумии, два сапога пара, блин, — говорит Скуало.)

Из Беллы выскакивает бравада, одна дерзкая реплика за другой. Она пристаёт к незнакомцам и говорит мистическим голосом:

— Опасайся Варии!

— Кто, блядь, такая Вария?

— Это не просто «кто блядь такая», это целых семь «кто блядь таких»!

— И?

— И мы отпиздим тебя, если ты не…

Франна не слышит, что не — битва начинается раньше, чем кончается шутка, и вокруг мельтешат пули, кинжалы, животные из коробочек, огни, искры и стилеты. В какой-то момент Фран чувствует, что кровь не доходит до мозга, вместо этого фонтанируя из шеи, и зажимает себе горло руками, будто пытаясь задохнуться раньше, чем умрёт от обескровливания. Лес, особняк и склока гаснут…

…и вместо них загорается жёлтый павлиний свет.

Франя отнимает руки от заживлённой расторопной Луссурией шеи — ещё в крови — и слабо машет бледной и огорошенной Белле, а та вдруг злится и хватает ладони своей подопечной.

— Маленькая тонконогая ты дрянь, — рычит Белла, не выпуская франовских ладошек из своих рук, а потом поднимает их к лицу и прижимает тонкие, любящие книжки пальцы к губам.

— Ой, сенпай, — шепчет Франя, дёрвнув руками и заодно притягивая к себе принцессу. Та отпускает её, полагая, что Франна вырывается, но Франна не вырывается, она просто не ожидала, но скоро соображает, что к чему, и опускает ладошки на мягкую беллину талию, а рот — на мягкие беллины губы.

Мимо пробегает довольная жизнью Луссурия:

— Я бы рекомендовала Франнушке постельный режим!

Белла пялится ей вслед.

— И никаких поцелуев в шею! — добавляет павлиниха из гущи раненых тел.

— Эй! Я люблю поцелуи в шею! — возмущается Франна.

Белла взглядом скользит с Луссурии — по местности — и оказывается на лице младшей.

— Правда?

Франя смущается:

— Не знаю.

— Иши-ши-ши, так это же отличный предмет для исследования!

Белла хватает её в охапку и уматывает в варийский особняк — аривидерчи, госпожа капитанша, госпожа босс и вообще все!

— Никаких поцелуев в шею я сказала!!! — кричит им вслед Луссурия и обессиленно машет рукой.

— Врой! Ну что за тупые дети! — поддакивает Скуало.

Франна, завёрнутая в чистые простыни, вымытая и накормленная вкусной пшённой кашей, тянет:

— Не-ет, сен-пай, это всё соверше-енно не обяза-ательно.

— Молчи, прирежу, — Белла сидит у лягушачьей постели, сосредоточенно начищая стилеты.

— В таком слу-учае не стоило даже меня спаса-ать.

— Я тебя не спасала.

— Ну-у, вы явно были рады моему спасе-ению.

— Начинаю сомневаться в своей адекватности.

— А вот это, конечно, соверше-енно не напра-асно, я давно-о говорю, что вам пора сходить к психиа-атрке.

— Молчи. Или ты не можешь молчать? Да, пожалуй, твой язык слишком огромен для твоего рта, ши-ши-ши.

— Мхмфх, ну тогда пускай он полежит у вас во рту, я не знаю.

— У, новый вид остроумных реплик, — резюмирует Белль. — Нет, в мой рот он тоже не поместится, тебе нужна целая пасть синего кита или что-нибудь такое.

— Вы предлагаете мне целоваться с синим китом? — вызывающе осведомляется Франна.

Бель не находит, что ответить, и просто удаляется из помещения.

Развести Беллу на второй поцелуй ужасающе сложно:

— Сенпа-ай, спорим, что мой язык такой огро-омный, что вы не сможете запихать мне в рот ещё и сво-ой?

— Сенпа-ай, вы собирались проводить исследование с моей ше-еей!

— Сенпа-ай, а правда рот другого человека не имеет вку-уса?

— Сенпа-ай, попробуйте этот новый соус, он у меня во рту.

В один мерзкий дождливый вечер Франна в очередной раз отрывается от книжки и тянет так медленно и раздражающе, как только умеет:

— Се-н-па-ай.

— Ну, чего ты, блин, хочешь?

— Хочу, чтобы вы меня поцеловали.

Белла пырится на неё сквозь пшеничную чёлку.

— Хм. Ладно.

Белла её целует.

— У, аттракцион невиданной щедрости! Можно ещё?

— Валяй.

Франна обхватывает свой подбородок ладошкой и облокачивается на спинку дивана.

— Хочу быть вашей девушкой.

— Будь.

Франна улыбается.

— Хочу трогать ваши ляжки.

— Трогай.

Франна оглядывается на пустую гостиную.

— Прямо тут?

— Иши-ши-ши… Трогать ляжки — это был какой-то эвфемизм, что ли?

— Возможно… — неуверенно отвечает Фран. — Это тема для исследования!

Белла хватает её в охапку — книжка соскальзывает с коленок на диван, но остаётся проигнорированной — и они поднимаются в комнату потрошительницы, утыканную стилетами.

Ночь валяется на особняке и затем уползает.

Бёдра у Беллы мягкие, как булочки, и белые, как сахар, с едва заметными, поблёскивающими от солнца волосками. Франя водит по ним ладонями — сверху, снизу, сбоку, сжимает пальцами иногда и скользит выше на живот, на грудь — по мерзкому кружевному лифчику (кто и зачем их вообще выдумал) — гладит ключицы, плечи, предплечья, сенпаевы крепкие пальцы.

Они лежат в прямоугольнике золотого утреннего света — ужасная рань, но они ещё не ложились, потому что гораздо интереснее сна целоваться и трогаться.

Проводить исследования. Ах, наука!

Белла лениво сползает к краю и опускает ноги на пол.

— Эй, проволочина, пойдём позавтракаем.

— Такие предложения меня не впечатляют, сенпа-ай, — отзывается Франна.

— А что тебя впечатляет? — Белла, чувствуя ледяное бешенство в селезёнке, падает обратно на взволнованное одеяло.

— Ваша способность, — Франна копошится, переворачивается и ползёт к белым беллиным бёдрам, — выдержать мою тушку, — и усаживается на них костлявой, даже немного острой, задницей.

— Ши-ши-ши, было бы что выдерживать, — шипит Белла, совершенно не впечатлённая.

Она вытягивает руки над животом и хватает верхнюю часть тощих лягушачьих ляжек, где чувствуется тончайший у Франны жировой слой — единственная, наверное, женственно-мягкая часть её тела. Не считая груди и щёчек.

Белла перетягивает Франну к себе на живот и заставляет её по-неудобному согнуться, чтобы поцеловать и укусить за нижнюю губу.

Франна отстраняется и цокает недовольно языком, и за это время Белла выделывает какой-то акробатический манёвр и подминает младшую под себя.

— О нет, — произносит Франна совершенно безэмоционально. — Кажется, я в ловушке.

Белла задорно скалится и без предупреждения лезет к головке франиного клитора, и трогает её пальцами как-то очень хорошо, так что Франя наконец-то теряет способность извлекать из себя членораздельную и раздражающую речь, и издаёт только волнительные вздохи.

Она дрожит от завершения и замирает на целую минуту, а потом двигает рукой в сторону Беллы, но тут же получает шлепок по тыльной стороне ладони.

— Ай!

— Куда ты свои культяпки тянешь? Пойдём завтракать.

— Какой же вздорный и омерзительный у вас характер, сенпа-ай, — ворчит Франна из бессильной неги.

— Иши-ши-ши, — Белла смеётся. — И это сейчас говоришь мне ТЫ‽ Пойдё-ём, пойдём.

Франна сдаётся — вылезает из постели, вползает в длинную сенпаевскую рубашку и плетётся за ней в кухню.

— Вы разве умеете готовить, сенпа-ай? — Франя прыгает за стол.

— Нет. Готовить будешь ты, — Белла со всей своей грациозностью опускается напротив.

— А.

Франна вздыхает.

— Поднимаю ещё раз тезис, выдвинутый в спальне: характер у вас так себе, — и движется покорно к плите.

Завтрак проходит и сменяется сном — женщины возвращаются в спальню, переплетаются ногами и засыпают.

Утром Беллу ждёт одиночная миссия — внезапная, как домашний репетитор, и Белль натягивает брюки, ботфорты и блузу с самым злобным выражением лица в мире. Когда она втискивается в плащ, из спальни спускается Франна, очень сексуальная в молчании и бельфегоровской рубашке, и прислоняется к стене рядом с вешалкой с немым вопросом во взоре.

— Поручили добить кого-то там на Сицилии. Это быстро и легко, зачем вообще меня дёргать, не понимаю.

Бель стынет недоумённо, как бы не решаясь, что теперь делать (прощания и поцелуи на дорогу — это ведь совсем как у нормальных людей!), так что Франя сама берёт её за руки и звонко нежит губами в уголок губ, а потом — о, богиня — оставляет десять поцелуев на каждом из выточенных стилетами сенпаевских пальцев.

— В добрый дальний, — желает она щеке Беллы и исчезает так быстро, будто испаряется.

Нет, может быть, одиночная миссия — это не так уж и плохо — теперь можно тысячу раз подряд прокрутить эту сцену в голове, пока кромсаешь плоть врагов — и разве это не лучшее времяпрепровождение в мире?

Не считая, конечно, объятий в прямоугольнике рассвета с самой раздражающей девушкой на свете и целования её в жилистую тонкую шею.