moloko

батареи не греют сердце больше не бьётся

лорди допивает прогорклый чай и обнимает колени. взгляд в обшарканный линолеум. кусает изнутри щёку — раз, два, и уже вся опухшая рожа в кровище. хочется курить до сколопендрового зуда под ногтями — лорди трясёт. он треморной рукой шарит на шее пульс, чтобы вдавить чёрные ногти и успокоиться. у нормальных людей: стук-стук, стук-стук. лорди уверен, что у него почему-то стукстукстукстУКСТУКСТУК. 

никак не может нащупать.

запакуйте мне солнце только чтоб не разбилось

лорди сильнее кутается в лысый глазастый плед и встаёт, чтобы сделать обещанный кофе. в растворимом кофе содержится вещество, нейтрализующее действие кофеина. плюс молоко. технически, после трёх бессонных суток и четырёх кружек этой дряни они держатся тупо на силе воли. всё в этой жизни идёт через жопу. вся его жизнь идёт через жопу. он мешает сахар пять секунд.

меня носит метро по углам по пятам петербурга

в комнате март перебирает ‘вахтёрам’: 

я бухой без вина — твоя вина.

ага. лорди ставит кружку на пол и одёргивает свои липкие воспалённые взгляды. март без очков. боковым зрением лорди ловит, что взгляд чужой — цвета больничных стен, неоновых вывесок в клубе и лого энергоса — опущен под прямые ресницы. 

твои прикосновения плавили мой металл.

ага.

от вокзала до дурки мне осталось немного

он запирается в ванной — вспоминает себя мелкого, который впервые засосался с парнем и порядочно пожрал за это говна от мамаши. 

минут пятнадцать осталось до утра, льётся сипло от дрёмы и сиг в дверную щель. лорди снимает напульсники и уверенно нашаривает в пыли упаковку лезвий. sputnik — наше всё.

людям нельзя ни за что доверять повторяю каждый день

— людям нельзя ни за что доверять, — честно сообщает он своему запуганному отражению в потрескавшемся мутном зеркале. доверять можно разве что марту — всего себя с кожей, костями, потрохами и тайнами. март поёт. лорди лавово-горячо от его голоса. он даже боли не чувствует: сползает на ледяной кафель и режет неровно, глубоко, в одном месте под разными углами: раз-два-три-пять. чуть ниже: четыре-шесть-семь-десять. чуть ниже: восемь-девять-одиннадцать-пятнадцать.

я снова верю каждому слову

стоит вспомнить ту шутку и всё-таки резануть вдоль. лорди смывает кровь из-под крана ржавой водой, холодной до индевеющих костей, и протирает лесенку порезов смоченной водкой ватой, смаргивая слёзы. батареи всё ещё не греют. март всё ещё не знает. а может, знает. с его-то эмпатией. и с его, лорди, кипяточными взглядами. с его драконьими взглядами, с его углями в глазницах, с его поволокой травяного дыма.

завтра меня похоронят к шести

всё как обычно. ничего не меняется. 

сингулярность. константа.

зелёный мне твой нравился зелёный

лорди сплёвывает солёную слюну в раковину и поднимается с замызганного пола. стряхивает с джинс пепел. мартин слишком много для него сделал, чтобы он тут тухлый сидел и ныл. — я за сижками, — и из разрисованного подъезда. у марта невозможные глаза. в которые нельзя 

не

 смотреть. если лорди — дракон, то март — василиск, честное слово.

старый плеер в замазке производит миноры меня носит метро по москве я проворней подростка я вернусь очень поздно и ночую не дома

лорди пинает стену. назвался панком — живи как знаешь. лорди четырежды панк и столько же отброс. и ещё немного — урод. короче, ему насрать. 

кто мы и откуда, откуда.