«Что со мной стало», — размышлял молодой преподаватель университета М, сидя в столовой и вяло ковыряясь вилкой в странного вида салате. Мужчина, выглядящий на свой юный возраст тридцати пяти лет, с тёмными волосами и довольно притягательным телосложением, корил себя за всю прожитую жизнь, пытаясь понять, где он напортачил по самое не балуйся.
— О, доброе утро, Владимир Иванович — поздоровались мимо проходящие студенты, среди которых тоже находилась причина его содроганий. Володя поднял голову и столкнулся с взглядом прекрасных серо-голубых глаз, принадлежащих… студенту. Даже не милой студенточке с очаровательным вырезом у упругой груди, а со студентом, чьи волосы напоминали хаос мироздания, а стиль одежды отзывался лихими десятыми, когда эмо и Ранетки были в моде.
— Эх, молодёжь, и вы правда верите, что оно доброе? — Владимир покачал головой, возвращаясь к полуденному перекусу. — Что, Плямцев, опять ко мне на лекцию припрёшься?
— Да куда же без этого! — Плямцев, тот самый глазастый студентишка, вызывающий во Владимире ненависть к окружающему миру и к себе самому в первую очередь улыбнулся. — Ваши лекции — это самое лучшее время в моей жизни. Мало того, что интересно, так ещё и тише, чем в библиотеке.
— Раздолбай ты, Плямцев, — укор в голосе сделался колким, едким, заставляя Плямцева сморщиться, а сокурсников сдерживать смешинки. — Всё сделаешь, лишь бы слинять с собственных пар.
— Дык у вас правда интереснее, Владимир Иванович. Хвала мирозданию, что есть такая вещь, как «свободное посещение».
— Я тоже приду сегодня, — произнесла девчушка из группки студентов. Владимир попытался припомнить её фамилию, но так и не смог. — Колька так здорово о вас отзывался, что не смогла устоять!
«Да ты сходишь даже к Герберту Арнольдовичу на лекцию полового воспитания для школьников, если туда пойдёт гребанный Плямцев! — раздражённо про себя подумал мужчина, — Тебя ничуть не интересует криминалистка, зайка моя. Тебя интересует исключительно Плямцев!»
— Главное не создавайте анархию на моих лекциях, — только вслух и ответил Владимир. — Иначе Герберт Арнольдович будет крайне рад вас видеть на очередных пересдачах.
— Не хорошо кичиться дружбой с замом декана, — отозвался студент по фамилии Гласников. Забавный, сморщенный, в очёчках. По его педантичному виду и слегка завышенному самомнению и не скажешь, что он курит отменные сигареты с ментолом и весь курс стреляется у него.
— Ты ли мне будешь рассказывать, что здорово, Гласников?
— Если моя стипендия вдруг слетит, я обвиню вас и вы мне будете должны обеды, — пошутил Плямцев, собираясь уводить своих друзей в сторону выхода из столовой.
«Если твоя стипендия слетит, я согласен кормить тебя в своей постели», — Владимир оставался снаружи таким же непроницаемым злым преподом, хотя внутри едва ли сдерживал в себе все похабные желания мужчины на грани кризиса среднего возраста. Просто потому, что его угораздило стать заинтересованным мало того, что в лице мужского пола, так ещё и студента его вуза. Мир узнает, не простит. Ректор выгонит к чёртовой матери, а Герка и так же смеет и насилует мозг всеми возможными способами свахи. Даже Федотия Алексеевича подключил к веселым посиделкам «Как Вовке не попасть на крючок гомофоба и завалить в постель парнишку с исторического направления». Посиделки муторные, матерные, но интересные.
— Плямцев, ты как-то чересчур обнаглел в последнее время, — Володя потёр виски. — Всё же Федотий Алексеевич зря тебе стипендию поднял. Иди-ка ты, к сессии готовься. А то и правда слетишь.
— Фу, злой вы, Владимир Иванович!
— Иди уже, — отмахнулся мужчина и вернулся к своему полднику. Совсем скоро должен был прозвенеть звонок на пару, так что ему, как преподавателю, негоже было опаздывать. А голодный Владимир Иванович — внеплановый семинар с Владимиром Ивановичем. Поэтому никто никогда не позволял ему лишаться возможности покушать. Он не упустил возможности краем глаза попялиться на удаляющегося Плямцева в компании приятелей. И тихо вздохнул, понимая, что его безумно зажёгшееся в голове желание «Валить и трахать до потери пульса» останется несбыточным. Не в их российский реалиях так точно.
Владимир Иванович Шварц, преподаватель академической криминалистики, никогда не считал себя приверженцем гомосексуализма, за его плечами висел нелегкий груз развода, благо обошедшийся без детей. В тридцать пять лет он занимал хорошее положение в своём вузе, штамповал умные головы и наблюдал за веселыми лицами студентов. Конечно, ему было самому куда веселее, особенно в дружбе с ректором Евгением Фёдоровичем Звёздочкиным, зам деканом по работе со студентами Федотием Алексеевичем Визаревым и, звездой всего преподавательского состава, зам деканом образования Гербертом Арнольдовичем Байльшмидтом.
Последние два семестра к нему в рамках свободного посещения стал ходить один паренёк с исторического направления — Николай Плямцев. Именно с него и началась эпопея, о которой знали два человека — Герка, прозванный Гречей, и Федотушка. Владимир просто поймал себя на мысли, что Николай больно на девушку привычками смахивает. А трезво взглянешь — ан нет, мужик, все признаки на лицо, раздолбайство и наглость юности тоже в наличии. Но как-то с Николаем удалось разговориться, поспорить на исторические темы, даже на посвятах первокурсников за глаза немного надраться, пока однажды Володя не проснулся в приятной истоме и не осознал, кто именно ему приснился в пикантном эротическом винтаже.
Володя за собой такого не замечал, от чего жить ему стало вдвойне труднее. Потому что Николай привлекал всё больше, особенно, когда докучал и раздражал, а избавиться от этого жуткого притяжения к нему мужчина не мог. Увы, он не жил ни в фанатской истории — как там… фанфике? — ни в американском сериале с клише на клише и приправленным клише. Владимир просто жил в суровой российской действительности, с трудом принимающих таких как он вне рамок мейнстрима, и искренне недоумевал как быть: трахнуть хотелось, но кололось ожесточённо вилкой в глаз.
Герка говорил: бери его на плечо, неси в лаборантскую Мишани, там дальше разберетесь. В этой лаборантской все разбираются. Это место особое, священное, там всем всегда очень хорошо.
Но Николай слыл мальчиком умным, во всяком случае, выглядел он тупым как пробка, типичным хамоватым парнишкой, застрявшим где-то в пубертате, а когда открывал рот — превращался в интеллигентного питерского молодого человека, который не затыкался ни на минуту, стоило кому-то либо по отдельности, либо в одном предложении упомянуть такие слова как «космос», «Левиафан» и «море». Возможно именно это и привлекло Владимира в нём, но на деле, когда брюнет пытался разобраться А ВООБЩЕ КАКОГО ХЕРА, то к ответу не приходил, тяжко вздыхал и мирился с судьбой, посредством чоканья фуршетом с Геркой. Короче говоря, Коленька мог как и добрым дяденькам полицмейстерам пожаловаться, а мог и чего похлеще учудить, хотя, вроде бы и с репутацией хорошей.
На лекциях Николай вёл себя тихо, не мешал, усиленно конспектировал. Когда ленился — делал вид, что спал или смотрел в окно. Порой залипал в телефоне, отшивал девчонок — по загадочной для Володи причине — и мурлыкал себе под нос английские песенки. В общем, для третьекурсника вёл себя типично обыденно, разве что совершенно не беспокоился о курсовой, от которой у него зависело всё его трепетно оплачиваемое государством образование.
В тот день, когда за окном светило яркое майское солнце, сессия готовилась бить студентов, а Владимир поднимал папки и файлы в компьютере для очередной пары вместе с очень умными и образованными (нет) людьми, случилось непредвиденное: Николай не пришел на лекцию.
Плямцев редко пропускал. Обычно приходил и предупреждал заранее, подробно объяснял причину, виновато краснел, тушевался, в общем делал всё то, что ему полагалось, только с излишним чувством подлого предательства своих принципов. В этот раз Плямцев не только не пришел без предупреждения, но и не появился ни на следующий день, ни через день в институте вообще.
— Забирает документы твой Плямцев, — огласил Федотий, когда они сидели за столом, заваленным ведомостями. — То ли переводится, то ли просто институт бросает. Без подробностей.
— Моя база данных чуть шире, — деловито начал Герка, но Вова поспешил перебить:
— Оно и к лучшему. Мне от этого гораздо легче будет. Я смогу вернуться к привычному ритму жизни без него. Хотя бы избавлюсь от ощущения, что я снова подросток с гормонами через край.
На том и остановились. Владимир сначала радовался: на его лекциях значительно стало меньше вольных слушателей, сосредотачиваться на теме стало заметно проще, потому что белобрысая лохматая шевелюра не отвлекала более; желания поубавились, девушки стали казаться более привлекательными, даже завелся незначительный роман с преподавательницей с курсов. Вот только секс был, разрядку принёс, а желание найти Плямцева и взять с него то, что ему не давали полтора года так и не прошло, а к середине лета начало усиливаться.
Однажды Шварц вышел из института позже обычного. У ворот он заметил худощавую фигурку в кожаной куртке. Светлые кудрявые волосы, однозначно ассоциирующиеся со взрывом на макаронной фабрике, сразу напомнили ему о вездесущей в его мозгах проблеме. А когда Владимир прошел мимо, то увидел, что явно не обознался. Николай, собственной персоной, стоял у ворот и затягивался сигареткой, явно наслаждаясь никотиновым дымом.
— Плямцев, ты что ли? — решил уточнить Владимир, решительно дёргая его за плечо. Николай поднял голову и тут же посветлел лицом — расплылся в глупой улыбке и порозовел.
— Владимир Иванович! А как раз вас я и ждал. Не хорошо вышло, даже не попрощался с вами, когда документы забирал, — он неловко взъерошил свои волосы. — Сигарету?
— Не курю, — Володя выхватил из его рук пачку. — И ты не кури.
Повисло неловкое молчание. Владимир смял пачку в руках и кинул в ближайшую мусорку. Коля посмотрел с тоской вслед и опечаленно вздохнул.
— Так зачем ты меня ждал? — продолжил разговор Вова, кивая головой в сторону тротуара. Николай послушно зашагал рядом.
— Да так, поболтать, узнать как жизнь. Уезжаю я на стажировку в другой город. Подумал, раз такое дело, то мы вряд ли больше пересечемся, так что могу сказать, что на душе. Лицо заживёт, — Коля рассмеялся. Негромко, с надрывным хрипом.
— Оптимистично.
— Я гей, — тихо сказал Николай, уходя немного на расстояние в сторону. — А ещё я ходил на ваши лекции не только от безумного интереса. Мне вы очень нравитесь. Я с самого детства по мальчикам, но на мужчин с разницей в четырнадцать лет меня едва ли тянуло, но… Я не мог не сказать. Знаю, геи должны гореть в аду, и вообще, вы преподаватель, я студент-извращенец и всё в этом духе, но я подумал, что лучше скажу и пожалею, чем уеду ничего не сказав совсем.
Его признание прозвучало простым и понятным. Володя обернулся, наблюдая за застывшим на месте парнем, ожидающим кулака всезнания в лицо. Но кулак справедливости так и не сломал ему нос, только опустился на его плечо развёрнутой ладонью.
— Стажировка временная? — только и спросил Володя. Николай удивлённо проморгался, но задумчиво ответил:
— Да… Через месяц обратно, а потом снова, если мне понравится. Ну и я им понравлюсь.
— Ну, тогда обсудим это через месяц, когда вернешься, — Володя похлопал его по спине и вернулся к изначальной цели — дойти до метро. Теперь к этому ещё прибавилось дополнительное задание — случайно не увезти экс-студента к себе домой исполнять мечту полуторогодовалого срока выдержки.
— Владимир Иванович? Что вы имеете в виду? Вы не разочарованы?
— Если бы я не был преподавателем в твоём вузе, то я бы сказал кое-что неприличное и грубое.
— Но это теперь не мой вуз, — осторожно проговорил Николай, догоняя его. Людей стало больше, и он понизил свой голос, чтобы его плохо слышали окружающие, кроме Владимира. — И для меня вы просто человек, понимаете?.. Я даже могу… если вы позволите… к вам… на «ты».
— Хорошо, Николай, тогда я скажу тебе, как есть, — Владимир повернул в его голову сторону и смерил ровным взглядом без тени смущения. — Я мужик взрослый, с потребностями, на лясы и рюши распоясываться не буду.
Николай намёк отлично понял. Покраснел до корней волос и потупил взгляд в собственные ботинки.
— Ну так и не надо, — буркнул он, на эскалаторе хватаясь за край чужой куртки кончиками пальцев.
«Что со мной стало? — напряжённо думал Владимир, возвращаясь к себе домой не один, а с парнишкой, сводившим его с ума полтора года, так еще и попытавшимся признаться ему в любви. Не до такого после развода пытался докатиться Шварц, но с другой стороны будет, что рассказать Герке. Ему тридцать пять, Николаю двадцать один, между ними пропасть в целые четырнадцать лет, Россия, надежда Владимира, что его страстное желание ограничится одним лишь разом, а после месяца разлуки мозги встанут на место и всё будет так, как надо. Хотя вывод напрашивался сам собой, а в дальнейшем Володю могло ждать только неописуемое веселье и экс-студент в его же кровати. — Со мной стала неведомая хрень. И она мне нравится».