Больше, чем кто-либо

Холодный ноябрь забрал остатки пусть уже давно не греющих, но хотя бы освещающих днем лучей солнца. Над каменным замком нависли тучи, все никак не решаясь выдавить из себя и капли дождя. Мокрый ледяной ветер сдул все листья с деревьев, но ему будто не хватало напора очистить небо. В итоге все прятались в стенах своих теплых комнат и ждали ливня, или пусть даже бури, которая могла бы дать надежду на изгнание обессиливающего своей меланхолией воздушного свинца.

Он давил. Вжимал в кровать, впитывался через кожу и обездвиживал саму жизнь в твоем теле. И мысли только об одном.

Поскорее бы это кончилось.

Возвращаясь после ужина к себе, Рон заметил, что дверь в его комнату приоткрыта, а свет включен. Он знал, что Гарри находился в кабинете у Дамблдора, поэтому уже выбирал у себя в голове пару внушительных угроз для гостей, пока добирался быстрыми грохочущими шагами до прохода. Он уже набрал в легкие воздуха, чтобы закричать, но в следующие несколько секунд вся ярость улетучилась.

На кровати Уизли сидели две подруги его бывшей девушки, Лаванды. Одна в руках держала что-то в гибком переплете, другая склонилась рядом и читала вслух, иногда останавливаясь из-за накатывающих приступов смеха. Когда обе заметили присутствие Рона, то внезапно замолчали. В их глазах застыла насмешка.

— Бедный Уизли, влюбился в саму Гермиону Грейнджер!

Ящик у кровати был открыт, замок от него валялся сломанным на полу. Девушки читали дневник Рона.

— Сам понимает, что ему с такой ничего не светит, поэтому и хранит все в запертом ящике. Жаль, правда, что такая защита против волшебников совсем не надежна… - одна из них демонстративно захлопнула дневник и положила себе в сумку.

Рон кинулся к ней, чтобы отобрать свою вещь, но девушка сразу отскочила к кровати Гарри.

— Какого черта вы роетесь в чужих комнатах? Отдай сейчас же!

— Ты еще пожалеешь, что бросил Лаванду!

В следующую секунду девушки телепортировались. Внутри Рона что-то необычайно жгучее и тяжелое пробежалось от головы до пят и кончиков пальцев рук, отняв этим все имевшиеся силы. 

Ноги перестали держать. Хотелось упасть. Голова в неистовой панике опустела, не предлагая ровным счетом ничего.

«В саму Гермиону Грейнджер…»

Дыхание сбилось. Он схватился за бледный лоб.

«Бедный Уизли…»

В глазах неприкрытая усмешка. Так смеются не над любимым другом, чтобы через минуту обнять его. Это презрение. Они нашли твое уязвимое место, твою секретную слабость. Они нашли способ, как сломать тебя, и теперь не упустят возможности использовать шанс. Еще не случилось того, чего ты так боишься, но тебе уже становится больно, все больше и больше с каждой секундой.

Рон побежал к комнате Гермионы, не теряя надежды на то, что он успеет вовремя. Он чувствовал, как все горело в груди, как легкие переполнялись кислородом, как ноги взлетали, едва касаясь пола.

Было еще слишком рано. Она к этому не готова. Все должно было случиться совсем не так.

В комнате Грейнджер собралось по меньшей мере десять человек, которые поднимали гул на весь коридор. Из шума выделялся возмущенный голос Гермионы, умоляющий прекратить. Как только Рон показался в дверном проеме, все повернулись в его сторону. Он понял, что опоздал.

Они не осуждали, но им было любопытно. Ты со своими чувствами не казался чем-то до смешного нелепым – скорее обезьяной из зоопарка, на которую хотят поглазеть. Вы оба теперь два зверька, которые не должны были сойтись в одной клетке, и теперь всем интересно, что из этого выйдет. Пары глаз бегали от тебя к ней и обратно в ожидании дальнейших событий. Тишину прервала она сама.

— Может наконец отдадите Рону его дневник? Я могла бы поверить в то, что подобное могло произойти в отделении любого другого факультета, но только не Гриффиндора. Где ваше пресловутое благородство? Убирайтесь из моей комнаты!

Виновато переглядываясь, все поспешили к выходу. Кто-то всунул в руки Рону его дневник и буркнул еле слышное «прости». Кажется, это был голос Лаванды.

Когда вся публика удалилась, Гермиона закрыла дверь.

— Любопытных глаз на сегодня хватило.

Рон заметил, что она боялась поднять на него глаза. Ей тоже было неловко от ситуации.

— Послушай, я могу уйти, и мы просто забудем про эту глупость, - могло показаться, что Уизли произнес это легко, однако голос все-таки предательски подрагивал.

— Но ведь это совсем не глупость, Рон. Я тоже все слышала.

В пасмурных сумерках Гермиона выглядела суровой, хотя на самом деле всю свою злость она оставила за дверью и сейчас старалась быть как никогда осторожной. Она боялась сказать что-нибудь не то, и поэтому теперь молчала, подбирая нужные слова. От тишины становилось все тяжелее: чем больше она продолжалась, тем труднее становилось выносить обстановку. Обоих вдруг внезапно погрузили в воду на темное дно, где нечем было дышать, и всплыть наверх к солнцу не хватало сил. Хотелось уйти, но обстоятельства приковали ноги к полу – если все бросить, то потом будет только хуже. Кто-то уже разорвал ниточку их дружбы, и теперь ее придется либо воссоединить, завязав два конца в едва заметный узел, либо попробовать неизведанную альтернативу. Оба варианта требовали усилий, насколько бы весь процесс ни был болезненным.

— Мои чувства не должны досаждать тебе. Я все понимаю, тебе нужен другой.

Гермиона сжала кулаки и подошла к Рону, все еще не поднимая головы.

— Кто тебе сказал, что мне нужен кто-то другой?

— Всем и так ясно, что я тебе не подойду. Ты такая умная, гордость всего Гриффиндора, а я…

— А ты чем хуже? – она внезапно перебила, взглянув на него слезящимися глазами. – Эти дуры наговорили тебе какую-то чушь, на которую даже внимания обращать не стоит! Это ведь не какая-нибудь крыса, которую ты можешь спрятать в кармане, Рон, — это твои чувства! Почему ты мне обо всем раньше не рассказал?

— Я не мог представить, что ты откликнешься, — Рон перевел взгляд на свой дневник и потер обложку большими пальцами.

Гермиона обхватила его руки своими и притянула дневник к груди.

— Я давно готова откликнуться. Я ждала этой возможности.

— Тогда почему сама не пришла?

Девушка нервно вздохнула. Мысль, которая крутилась у нее на языке, с трудом выходила наружу.

— Потому что ты был занят другой.

Пальцы ослабли и соскользнули с дневника, и теперь его держала одна Гермиона. Рон не знал, как продолжить разговор: он лишь видел, как Грейнджер нежно прижимала к себе все то, что он старался от нее скрыть. Она вновь стояла с опущенной головой, потеряв всю уверенность и, казалось, исчерпала все свои силы и передавала своим молчанием инициативу.

Не сделала этого страшного шага вперед, но дала зеленый свет. Остается лишь ему ступить. Бояться нечего, темнота развеялась и больше не таила в себе пугающей неизвестности.

— Так я могу сейчас… рассчитывать…

Гермиона положила дневник на стол и подошла к Рону. Затем она обхватила его лицо руками, ласково посмотрела в напуганные голубые глаза, поцеловала в лоб и обняла за шею, притягивая к себе.

— Больше, чем кто-либо другой.

Рон наконец позволил себе обнять Гермиону в ответ, уткнувшись носом в копну пышных волос. Чувство всеобъемлющего счастья разливалось по всему телу и замедляло кровь. Он улыбнулся и взглянул сначала на дневник, потом в окно.

Дождя не было. Вместо него в воздухе закружились снежинки.