иные

Солнечные зайчики плавно проскальзывали по толстому не затонированому стеклу. Джисон специально сел именно с левой стороны, чтобы полюбоваться переменными дальними видами в течение всего времени, что они в пути. Странно как-то получилось, что у родительской машины было только два затонированых окна: правое во втором ряду и то, что позади. Но Хану нравилось. Может это было задумано как раз для него. Джисон не любил занимать передний ряд пассажирского места, а о водительском и речи не шло — прав нет. Некий страх заползал в подсознание — находиться так близко к дороге, хоть и весьма глупая причина, учитывая, что с остальными пассажирами они всё равно оказывались бы в одной лодке. Но таков был его принцип, с чем спорить было бы бессмысленно. 

Юноша медленно, аккуратно касаясь прозрачной поверхности, провёл ладонью, чертя какие-то незамысловатые узоры на представшей перед ним картинке пейзажа. Что-то необычное представлялось в его голове вместо скучного дорожного поля. Оно было бесконечно большим, почти что не имеющим начала и конца. И если бы Хан резко остановился посреди этой запылённой серой дороги, на миг замерев в воздухе, упуская из виду то, что он мчался на большой скорости в уютной машине, то возможно, так бы и не смог узнать об этих самых существующих границах. Если бы они с братом не начали свой путь из многонаселённого города, столицы Южной Кореи, и не проехали бы столько тысяч километров, он бы действительно никогда о них не узнал. Но он видел, а потому, очевидно, знал. Что оно не бесконечно, каким могло показаться. Но если бы… Он будто находился где-то в середине бескрайнего океана, такого спокойного, глубокого, из-за чего его цвет обретал тёмно-синие краски, прямо под палящим солнцем. Он чувствовал себя таким ничтожно маленьким, беспомощным, не видящим спасения ни в чём абсолютно. Страх накрывает с головой и Хан поспешно отбрасывает ненавязчивые мысли, возвращаясь к раннее нарисованным видимым только ему одному картинкам. 

Вот то одно большое дерево стоит так одиноко, как если бы только что воспроизведённые кадры с океаном оказались реальностью, но только не для юноши, а для этой скромной растительности. Все остальные проезжают мимо, секунду залипают на встретившегося «жителя» раскинувшегося поля и едут дальше, забывая, отбрасывая, как ненужное то, что предстало пред их взором. Задевает. Вызывает некоторое сочувствие и лёгкое волнение. Но Хан не был в том положении, чтобы как-то заботиться о подобном. Он был весьма далёк от этого. Эта небольшая печальная картинка была слишком ничтожной по сравнению с его, казалось бы, серой историей жизни. Но она была далеко не серой… Скорее, до глубины чёрной, липкой, «грязной»… запятнанной в лужах крови; раскрашенной всеми оттенками въедливого страха; громкой, суетливой и разбереженной до уровня штормовой грозы; скрытой за толстым, должны заметить, «тонированным» стеклом купола, не имеющим ни входа, ни выхода, хранящим в себе все эти противоречивые колошматящие явления. Хан Джисон скрывал в себе необузданный тёмный мир, который оставался и останется (ли?) только в пределах этого прочного (ли?) купола.

 — Что-то ты притих, — донеслось с водительского места. Джисон перевёл усталый взгляд и поймал ответный брата через небольшое салонное зеркало. Его глаза пристально уставились на джисонов потрёпанный вид. Стало немного не по себе. Хан знает это выражение лица, но до сих пор не знает, что именно оно подразумевает. Глядеть в его проницательные, пылающие опасным огнём глаза становится пыткой, и Хан, пару секунд спустя, первым отводит взгляд на всякие детали в салоне — подмечает как потрёпанное годами кожное покрытие пассажирского сиденья перед ним уже начало облазить — куда угодно, лишь бы больше не смотреть в ответ. Даже если таким образом он демонстрирует свою слабость. Старший ловит замешательство со стороны младшего и невольно усмехается припугнутому поведению Хана. Словно маленький грызун, забившийся в уголочке прямо в логове дикого зверя. Сделаешь что-то не так и рискуешь быть съеденным заживо, оставляя в память о себе лишь горстку маленьких хрупких обглоданных косточек. — Неужели не рад? Я думал, тебе понравится.

 — Я рад, — наконец рискует ответить младший, не подавая виду, что его колошматит изнутри, и что он не хотел бы отвечать этому человеку даже под дулом пистолета. Но мир — театр, и Хану следует придерживаться своей роли, чтобы никто не пострадал. Кроме разве что… него самого. — Наконец-то не нужно будет скитаться и прятаться ото всех в жутких местах. 

Казалось, сейчас Хан позволил себе с некоторой иронией и издевкой дерзнуть этому человеку. Но тот не стал воспринимать его слова всерьёз и как-либо реагировать, только еле заметно улыбнулся и сказал: — Действительно, больше не придётся. Но разве тебе не было весело?

 — Весело?! Ты считаешь, это забавным?! — к концу голос дрогнул и тон его увеличился, почти сломался. Младший опасливо глянул на крупное тело брата и его стойкое положение, руки, крепко сжимающие руль, съежился от страха, и поняв свою ошибку, поспешил сгладить нарастающее напряжение более тихим: — Я так не считаю. Но спасибо, что прислушался к моим словам.

 — Это будет моим тебе подарком на шестнадцатилетие. Помни мою доброту, — тихо и так холодно, до трясущихся хановых колен, с толикой ироничной теплоты в голосе. — И никогда не забывай. Потому что больше таких поблажек не будет, ты знаешь, — будто угроза. 

Хан никогда не забудет. Не сможет. Это преследует его всю его жизнь. Словно в кошмаре, но, к большому сожалению, наяву. Не забудет ни слов, брошенных на этой длинной и долгой пустынной дороге, в атмосфере стойкого знойного дня, ни событий минувшей давности. Ничего не забудет, но попытается начать сначала. Скрыв мрачную историю за весёлыми летними песнями в окружении новых знакомых, сельского настроения, июльских праздников, свежего загородного воздуха и растительной местности; за пряными булочками с клубничным вареньем и нелюбимым яблочным повидлом; за резвистыми купаниями в тёплой водице ближнего озера и речки; за уютными и наполненными яркими впечатлениями ночами с гитарой у костра; за новой, не лишённой цветных красок жизнью. Эти самые цвета, — Хан постарается, — должны будут далеко откинуть тот душный купол, что затормаживает в парне всю радость и желание к жизни. Это будет его исцелением. Он правда надеется и верит… 

Часы, минуты капают, проходят — за ними не угнаться. Сколько времени уже прошло? Часов восемь? Может больше? Джисон не уверен, но ориентируется на такое примерное его количество, исходя из его нецеленаправленного наблюдения за текущей стрелкой наручных часов с тонким коричневым ремешком на правом запястье и сменившимся временем суток. Они выезжали не совсем рано, но утром. А уже близится ночь, солнце отдаёт последними лучами, озаряя всё ещё пустынное пространство дальней пыльной и уже не такой шлифованной и ровной дороги. Красное зарево ярким пятном бросается в глаза и привлекает внимание не до конца проснувшегося парнишки. Тот со всем своим заспанным видом вмиг преображается и прилипает ближе к окну, разглядывая расплёсканные краски природы. Удивительно красиво и завораживающе. 

Брат вытягивает руку в окно, сбрасывая пепел с почти докуренной сигареты, и выпускает дым, невольно запуская его маленькие струйки в салон автомобиля, что не остаётся без внимания младшего, ведь тот на дух не может переносить его. В воспоминаниях всплывают сцены их бывших съёмных комнат (квартиру они себе позволить не могли), если же их вообще можно было бы так назвать, потому что у Хана даже язык не поворачивается. Тех «комнат», что изрядно потрепались за многие года; пропитались непереносимыми запахами; запечатлели немало постыдных моментов жизни других людей, возможно уже покинувших этот свет; получили невообразимое количество более нестираемых грязных пятен от чего-то неизвестного, — Джисону и не хотелось бы знать от чего. Все они, прокуренные, замулёванные вызывают лишь тошноту, плохой настрой, холод и страх. Ни капли теплоты, никакого изящества. Это ни разу не создавало уюта, к этому не было никакого желания возвращаться — только забыть, стереть из памяти. И Хан обещает самому себе, небу, закатному солнцу, прощальному дню — он постарается. Сколько уже сделано таких обещаний в пути? Страшно представить. Этот долгий путь будто мостик к чему-то более светлому, к новой жизни, чистому холсту, который мальчику придётся разукрашивать заново, но с более позитивным настроем и благими намерениями. Разве после всего пережитого он этого не заслуживает?

 — Эй, ты там не спишь? — выкинув окурок в окно, спросил Ёнхён. Джисон устало мотнул головой, отсчитывая последние секунды до полного ухода солнца за горизонт и начала новой главы его истории жизни. — Мы уже скоро приедем, так что, давай там, приводи себя в порядок, — кинул он, разворачиваясь на перекрёстке и заезжая уже на более разросшуюся растительностью местность. Хан зацепился взглядом за наклонившуюся табличку с предполагаемым названием поселения, но либо из-за темноты, либо из-за его не достаточно идеального зрения так и не смог разобрать. Очевидно, она не могла быть пустой, но в этой неясной картинке младшему показался прямоугольник абсолютно чистым, нежели на нём было вообще хоть какое-то очертание букв. Наверное, он еще не до конца проснулся. 

Джисона мелко знобило от холода, отчего его тело машинально завернулось в мягкий широкий свитер горчичного цвета, который брат однажды притащил после удачного выполнения «нелёгкой работёнки». Тогда, он помнит, тот пришёл ещё с еле ощутимым перегаром и в хорошем настроении. Таких случаев было немного, потому данные воспоминания по крайней мере не заставляли Джисона съёжиться, закутываясь в вязанную вещь с большим усердием. Мелкие пальчики натягивают длинные широкие рукава, полностью погружаясь в кокон тепла. Ноги подгибаются, они уже совсем затекли в этой длинной поездке, находясь практически в одном и том же положении. Хану уже не терпелось хотя бы просто постоять на твёрдой поверхности земли и разогнать кровь по организму. К счастью, оставалось уже недолго до момента исполнения этого пожелания. 

С наступлением вечера всё больше различных насекомых тянулось на свет и липло к оконцам машины. По-прежнему оставалось только одно открытым, — возле места старшего. Но даже то, от мельтешащей твари, он поспешил закрыть. Лесистость приближающихся локаций становилась всё богаче. Деревья стали чаще встречаться на пути, а кусты между ними заполнять мелкие пробелы. Хан даже может поклясться, что увидел необычайной красоты цветы, которые даже с картинками в Интернете сравниться не могли. Он бы хотел протянуть руку и сорвать столь прекрасное создание, да не мог, ну и не рискнул бы скорее всего, ибо совесть не позволяла загубить маленькую жизнь. 

Вот уже стали показываться небольшие деревянные домики. Начало деревушки, название которой Хан так и не выяснил, но нужно будет спросить об этом у брата или у её жителей. Представшая атмосфера поражала своей необычной реальностью и девяностопроцентной схожестью с домиками из книжек. Всё так, как описывалось в сказках, как порой мелькало в фильмах пятидесятилетней давности. Хан, широко разинув рот от удивления, с восхищением разглядывал сменяющиеся постройки. На глаза попался одинокий колодец, уместившийся в одном из мимо пролегающих переулков. Он будто из того записанного на касету ужастика, который Джисон однажды смог посмотреть у одноклассника в гостях. Жутко, но знать его расположение не будет лишним в случае, если тётушка отправит своего названного племяша за водой (а она отправит). Младший не успевает схватывать на лету все попадающиеся места, которые он бы хотел посетить, но несколько штук точно приметил. В особенности, небольшую травянистую площадку, больше смахивающую на игровое поле с натянутой сеткой. Возможно, там ребятишки или уже молодые люди находят себе развлечение в виде игры в волейбол? Хан не сторонник активной деятельности, но хотел бы посмотреть. 

Удивительно то, что по пути ни встретилось ни одного местного жителя. Джисон предположил, что ко сну готовятся здесь довольно-таки рано, да он и не против, ибо сам не любитель ночных блужданий. Но всё-таки… совсем ни одного? 

Подъезжая к предполагаемому дому тётушки, Хан не мог не заметить затмевающую его соседскую махину в два этажа и большой крышей, что стояла напротив. К сожалению, наверняка такого же удивительного дворика парень рассмотреть не мог, так как его ограждал раскинувшийся на большое расстояние высокий забор изумрудного цвета, из-за которого кроме кирпичных стен дома, больших зашторенных окон, балкона второго этажа и уложенной керамической черепицей крыши ничего не было видно. Наверное там живут богатеи, — подумал Хан и вернулся взглядом к домику, в котором ему и предстояло прожить следующие пару летних месяцев. Вот его убежище и заглядываться на другие, даже одним глазком, не рекомендовалось, — такую установку он конечно придумал себе сам. 

В тётушкиных окнах виднелся тусклый тёплый свет настольных ламп, что кстати, должен заметить Хан, присутствовал только у неё одной, потому как мало того, что они не встретили ни одной живой души по дороге, так и свет в окошках обнаружен не был, из чего младший и сделал вывод, что все жители этого поселения уже легли спать.

 — Приехали, — дал знать старший, глуша мотор машины и открывая дверцу на улицу. Парнишка взволнованно потёр руки о колени и поторопился повторить действие брата, наконец меняя затёкшее положение. Свежий чистый воздух сразу же ударил в нос, прочищая лёгкие, стоило Джисону только вдохнуть его поглубже. Он отряхнул с себя несуществующие пылинки, сглаживая образовавшиеся складки на свитере. Ночью довольно-таки прохладно, стоит поскорее зайти в помещение, что Хан и торопится сделать, хватая свои тяжёловесные сумки из рук брата. Тот тоже не отстаёт и, блокируя машину, идёт вслед, захватывая оставшиеся. 

Младший подходит к калитке, просовывая руку через широкие промежутки пошарпанных дощечек, и открывает её изнутри. Быстрым тихим шагом проносится по каменной укладке, обступая подвернувшиеся на пути клумбы, и забегает на крыльцо, нервно стуча косточкой указательного пальца по выкрашенной в зелёную краску двери. Ёнхён следом выкрикивает:

 — Тётушка! Это братья Хан. Открывай! 

В быстро накрывшей деревушку темноте ясно светила настенная уличная лампочка, к которой с удивительным усердием стремилось всё больше мелких насекомых. Они шли на нечто прекрасное, на этот свет, кажущийся им целью их существования, их жизни, касаясь чего обжигались, но не бросали попыток быть ближе. Продолжали делать себе больно, убиваться. Такие глупые… Напряжение росло, её свет показался непозволительно ярким, что Хану слепило глаза. А в следующую секунду та лопнула, погружая всё в кромешную темноту, что не разглядеть и под лунным освещением. Благо, осколки не достали до напугавшихся гостей. И не успели они с облегчением выдохнуть и переварить произошедшее, как послышался быстрый топот маленьких ножек с другой стороны двери, которая сразу же открылась, выпуская тонкий луч света на осунувшиеся лица.

 — Ёнхён?! Джисон?! — переводя свой взор с одного на другого, начала сетовать пухлая женщина в разноцветном платье со смешным фартуком, держа в руках очки с толстыми стёклами без одного ушка, тут же кстати их надевая, дабы рассмотреть приезжих гостей повнимательнее. — Ох, наконец-то, я уж вас тут заждалась. Проходите, чего стоите на пороге. Итак уже поздно, — быстренько подгоняя, она пропустила их в дом, дожидаясь когда те полностью войдут, и оглядела ночные окрестности на поиск чего-то подозрительного, после чего быстро закрыла дверь, запирая её на множество замков и защёлок. 

Джисона такая встреча слегка смутила. Он вместе с братом, разувшись и аккуратно поставив обувь на пороге, прошёл вслед за хозяйкой. Та, провожая, негромко предлагала выпить травянистого чаю, дабы утолить накопившийся дорожный голод и успокоить утомленную голову перед сном. 

Внутри тепло. Почти уютно. Местами захламлённо ненужными вещами, но это не портит картинки. На стенах чёрно-белые фотографии в узорчатых объемных рамках, вышивки красивых необычных цветов (как тот, на который Хан успел обратить внимание по дороге). Старые ореховые тумбы и столы накрыты кружевными тканевыми салфетками, на них аккуратно выставлены стеклянные вазочки со свежесорванными цветами и недавно сменянной водой. Всё в лучших традициях книжных деревень. Ни соринки, ни пылинки, видимо тётушка хорошо следит за своим убранством. Только клубки шерстяных ниток раскиданы по дому, что говорит о продуктивном процессе ожидания своих гостей. Тётушка зря времени не теряла. 

По дому витает приятный запах еды, что невольно заставило Джисона сглотнуть слюну от желания полакомиться чем-то вкусным. Кроме этого ощущался лёгкий аромат женских духов. В доме тишина, только громкое тиканье главных часов с кукушкой у входа нарушало её. Хану бы хотелось к этому поскорее привыкнуть.

 — Для бани время позднее и опасное, так что, ополоснётесь завтра по утру. Хоть погляжу вы и успели зачуханиться в дороге, — негодовала женщина. 

Хан спорить не стал. Сил даже опрокинуть на себе ведро воды не оставалось. Ему просто хотелось снять всё с себя и наконец улечься на мягкую чистую подушку в цветастой наволочке, пропахшей деревенским бытом и природной свежестью. Даже на предложение выпить чаю он отозвался тихим «Спасибо, не нужно». На что хозяйка дома тяжело вздохнула и продолжила настаивать на своём.

 — Тебе же хуже будет, если откажешься! Потом не жалуйся, что не выспался из-за кошмаров, — не успокаивалась она и всё-таки добилась измученного согласного кивка. Хотя с последним, кажется, ему уже ни что не могло помочь. 

Удивительно, но старший даже не стал припираться, да и сонным особо не выглядел, несмотря на то, что всю дорогу он не спал и вёл машину.

 — Тётушка, я поужинаю с вами, а после мне нужно будет обратно уезжать, — как-то нервно отозвался он.

 — Как же так?! Совсем не отдохнешь? Может отоспишься ноченьку, да утром сполоснёшься в баньке, а там и отправишься в дорогу, — предложила свою альтернативу она.

 — Нет. Мне уже нужно возвращаться. Я привёз Джи, а в городе меня уже ждут. Так что, как бы ни хотелось, остаться я не могу.

 — Ну, как знаешь, дорогой. Повторяться не хотелось бы, но предупрежу ещё раз: сейчас неподходящее время — очень уж опасное. Как бы неприятностей ты на себя не навлёк.

 — Не волнуйся, тётушка. Мы пока сюда заезжали, никого даже не встретили. Все уже спят давно. Чего им ночью по улицам шарахаться. Диких зверей я тоже не приметил. Так что, обещаю, всё будет хорошо. А завтра пусть Джисон отзвонится мне, когда связь поймает.

 — Ладно, Бог с тобой. Раз уж такое дело, давайте скорее ко столу, не будем тратить времени понапрасну.

✞✞✞

Раннее утро было окутано плотным туманом, через который вряд ли можно было хоть что-то разглядеть. Даже самые высокие верхушки елей были скрыты в нём. А реки и озёра будто бы вообще исчезли, испарились. На лес опустилось нечто тёмное, холодное и вместе с тем не лишенное загадочности и обворожительной доли мистики. 

Хан очнулся от очередного кошмара в липком поту и смятых простынях. Воздуха катастрофически не хватало. Лёгкие горели. Ладони чесались и неконтролируемо тряслись. Какая-то внутренняя паника заселилась в душе. Первым желанием после пробуждения стало необходимостью осушить стакан воды. Однако того не оказалось рядом, и Джисону потребовалось несколько минут, чтобы принять решение двинуться на кухню. Колени слегка подрагивали, и прежде чем встать с разворошенной кровати, молодой человек перевёл дыхание, оглядев свой внешний потрёпанный вид в зеркале, что висело напротив кровати. Кажется, он где-то читал, что зеркалам не стоит находиться напротив спящего человека, якобы оно поглощает душу и тревожит здоровый сон. Стоит ли придавать этому значение в связи с недавним отвратительным пробуждением и сводящим с ума сном, где творилась какая-то чертовщина? Это было что-то новое и совсем непривычное. Если из раза в раз мальчишку беспокоил один и тот же кошмар, одна и та же сцена, одни и те же ощущения, к которым по-тихоньку он начал привыкать, то сейчас было что-то непохожее совсем, невразумительное и сбивающее с толку. 

Джисон медленно поднялся с нагретого места, ступая голыми ступнями по холодному полу. Претерпевая колющие ощущения, он первым делом подходит к окну, дабы расправить тонкие, слегка скрывающие от дневного света куски ткани. Потому что шторкой это назвать язык не поворачивался. Он приоткрыл форточку, пропуская в помещение летний утренний морозец. На часах, что висели над комнатной дверью, только стукнуло пять. Очередной ночной кошмар заставляет Джисона просыпаться в такую несусветную рань. Хотя может быть здесь, в этой маленькой загадочной деревушке это будет только на пользу. Кто знает. 

Глотнув свежего воздуха, Хан неспеша побрел на кухню, все еще морозя молодые пяточки. Но это только приводило в чувства и отгоняло непрошеные мрачные события из сна. В доме громкая тишина. Видимо, тётушка всё ещё спит. А старший брат всё-таки не стал оставаться с ночёвкой и отправился в путь, как только они выпили вторую кружечку чая. За длинными разговорами Джисон не замечал, как действительно сильно ему хотелось спать, а как только сделал последний глоток ароматного напитка, тут же вырубился, плюхнувшись прямо в одежде на чистую одноместную кровать в небольшой тесной комнатушке. 

На улице, казалось, тоже не было ни звука, ни души. Даже птиц не слышно. А ведь они самые первые дают о себе знать. Тем более в кругах сплошной природы. Действительно громкая всепоглощающая тишина, что заставляла Хана съеживаться от подступивших страха и тревоги. Эти чувства прямо-таки следуют за ним по пятам, не оставляя в покое ни на секунду. Наконец, дойдя до кухни и осушив наполовину наполненный графин с водой, Джисон мог полноценно воспринимать окружающую его обстановку. А потому его поспешным решением стало выйти из дома. К слову, не догадаться взять что-нибудь, чтобы накинуть сверху дабы не замерзнуть было в духе Хан Джисона. Поэтому уже на второй минуте нахождения на улице его одолело сильным желанием вернуться поскорее в тёплое помещение. Не успел он сделать и шага, как его взгляд зацепился за что-то движущееся за невысоким забором их дворика. Разглядеть, что именно это было, пареньку не удалось из-за густого тумана. Однако он продолжал сверлить взглядом это что-то или может быть кого-то, пока неизвестное не скрылось из виду за ближайшим переулком. Интерес брал верх над чувством самосохранения, и мальчишка ступил по ступенькам вниз, следуя за скрывшейся тенью.

 — Ты чего это встал в такую рань?! — прикрикнул знакомый голос тётушки, от чего сердце Хана чуть было не остановилось в туже секунду и не отправилось путешествовать до все еще голых пят. — Чего забыл на улице? Да и еще босиком! А ну быстро давай домой! Заболеть захотел?! Я потом бегать ухаживать за тобой не буду! 

Джисон не на шутку испугался неожиданного появления родственницы, когда будто в дурмане уже было хотел выйти за калитку. Поэтому резво ринулся к двери, шлёпая босыми ногами по выложенному в тропинку гравию, тем самым доставляя самому себе неудобства. 

Женщина, запуская того внутрь, настороженно глянула в сторону того самого таинственного переулка и недовольно цокнув, захлопнула дверь.

✞✞✞

Скованность движений, колошматящий все внутренности страх разлились по телу, парализуя конечности и одновременно с этим побуждая использовать адреналин для побега. Дышать тяжело, разглядеть что-либо не получается, будто воды в глаза налили. Острые колючие ветки царапают местами грубую от тяжелой работы кожу, прорезают насквозь, оставляя отвратительные шрамы. Кровь сочится из ран, что щиплют от попадания в них лесной грязи. Сколько это будет продолжаться?

 — А ты молодец. Долго продержался. Видимо, не в первой тебе убегать, — ехидный насмешливый голос пробирается в уши и кажется самым страшным звуком, услышанном на последних годах жизни. В том, что они последние, сомневаться особо не приходится. Вслед за борьбой приходит крепкое осознание своего неустойчивого положения в роли жертвы. А ведь когда-то это он позволял себе доминировать и смеяться над скомканными чувствами, облепленными страхом, других. — Ты своё дело сделал. Ты знаешь, что здесь не любят чужаков. И что при этом это место никто не может покинуть живым. Хм, — мальчишка в тёмных, скрываемых его личность длинных одеяниях замедлил шаг и задумчиво глянул на предрассветное небо, — что же в таком случае нам остаётся? Давай-ка подумаем.

 — Прошу, — жалобный скулёж не наводил чувства удовлетворения и восхищённости, наоборот, его хотелось как можно скорее заткнуть. — Я ведь сделал. Сделал всё, как вы и просили.

 — Расскажи, какого это? Какого быть одним из нас, а затем пасть ниже, чем те, кого ты позволил себе скинуть в ту яму, как ты выразился, во благо нашего Всевышнего?

 — Но… ведь… — омерзительно. Сочившаяся, грязная, как и его душа, кровь, смешавшаяся с размазанными по лицу слюнями. Разорванная в попытке бега, запачканная одежда. Униженная гордость. На это было противно смотреть. И ранее загоревшийся интерес резко сменился отвращением.

 — А знаешь, можешь не говорить. Мне всё равно не нравилась твоя актёрская игра. До моего уровня точно не дотягивает. Может быть, в следующей жизни попытаешь удачу, хотя, сомневаюсь, что она тебе достанется, я имею в виду — жизнь. 

В глазах заиграл огонёк. И пугающий блеск их приводил в ужас.

 — Подозреваю, у тебя уже есть ответ на первый поставленный мною вопрос, — он скучающе распахнул полы своих одежд, нащупывая что-то в карманах, и подошёл ближе, перекрывая все пути к не имеющему смысла побегу. — Что ж, было почти весело иметь с тобой дело. Временами ты меня конечно жутко бесил, что не будь твоей задачей привезти этого мальчишку, ты бы уже давно попрощался с этим миром. Но ты всё ещё молодец, хорошо постарался. Надеюсь, мы не встретимся с тобой в аду, не хочу снова видеть твою рожу. 

До этого мирно спящие на ветках толстых деревьев птицы сорвались со своих мест, напуганные глухим жутким звуком, коим заполнился весь лес. Начало для одного, конец для другого. Купол дал трещину, запуская ещё больше тьмы в чужие владения.