Квентин просыпается после нескольких часов самого лучшего сна, которого у него не было на протяжении многих лет. Он не ожидал, что когда Питер попробует воспользоваться сделанным им кулоном, он почувствует такое. Тепло другой души, такое близкое по ощущениям к тому, что дарила ему Гея… он не думал, что когда-нибудь почувствует это снова. По его лицу текли слёзы чистейшей радости, пока он буквально купался в волнах любви, которую подарила их краткая связь.

Он зацепился за воспоминание о тепле Питера, которым тот поделился с ним тёмной ночью, и провалился в блаженные объятия сна без кошмаров. Он просыпается отдохнувшим и с нетерпением ждёт нового дня, такого с ним не было с тех пор, как погиб его мир. Он поворачивает голову к стоящей на прикроватной тумбочке фотографии, его любимой, где Питер смотрит на него, словно забыв, что они фотографируются.

Каждый раз, когда по утрам он открывает глаза и видит её, его сердце болезненно сжимается. Эта фотография заставляет его желать то, чего он не может. Не должен желать. То, чего у него не может быть, не должно быть.

Эти чувства росли в Квентине с того самого момента, как он прошёл через портал и встретил Питера. Чем больше он узнавал этого юного Мстителя с золотой душой, тем сильнее крепли его чувства, и, как бы он ни старался проигнорировать их, они не оставляли его. Кроме того, они становились всё сильнее и сильнее, чем больше он пытался спрятать их глубоко внутри.

Долгие месяцы он обманывал себя, говоря, что это всего лишь гормоны, разыгравшиеся из-за того, что у него давно никого не было, и что он бы чувствовал то же самое к абсолютно любому человеку, потому что несколько лет он был одинок. Но тогда почему только улыбка Питера заставляет его сердце сладко сжиматься? Почему только прикосновения Питера пробуждают в нём давно забытые желания?

Когда ночью он сердцем почувствовал Питера, он понял, что отрицать чувства бесполезно. Они терзали его, они были сильны, и, Гея помоги, они были настоящими. Он не ощущал подобного с тех пор, как погибла его жена, и он был уверен, что больше никогда этого не испытает.

И вот.

Отрицать их больше нельзя. И закрывать глаза на то, <i>как</i> Питер смотрит на него день ото дня, — тоже. Квентин поначалу хотел играть в его жизни ту же роль, что и Тони, и думал, что, может, поэтому Питер временами смотрит на него с таким восхищением. Но он никогда не смотрел так на Тони, этот взгляд предназначался только ему, Квентину, словно Питеру несказанно повезло быть с ним рядом, словно он хочет быть с ним ещё ближе.

Квентин крепко зажмуривается, потому что вина сводит его с ума, когда он смотрит на улыбающееся лицо Питера. Это не очень помогает — напротив, перед его глазами предстаёт образ парня со вчерашнего вечера, в нарядном костюме, и чувство вины становится невыносимым.

Он был прекрасен.

Одетый, как настоящий мужчина, не в подростковую одежду, он свёл Квентина с ума. «Нельзя, он ещё ребёнок» и другие аргументы растаяли, словно дым.

Ради Геи, он чуть его не поцеловал! Он был так близок к тому, чтобы сократить разделявшие их пару дюймов, о, как он этого хотел. Хотел Питера. А то, как Питер так сладко закрыл глаза, словно тоже желал этого и ждал. Он приложил все свои силы, чтобы отстраниться, хотя он был готов уже сдаться!

Что ему теперь делать? Он же не может всерьёз рассчитывать.?

Квентин проводит ладонью по лицу, чувствуя под пальцами жёсткую бороду. Питер слишком молод, это неправильно — хотеть быть с ним, так ведь? Он слишком стар для него, у парня не было никакого опыта в отношениях, а он уже женился и обзавёлся семьёй. Как он вообще может думать о том, чтобы привязать Питера к себе ещё больше, чем сейчас?

Его внутреннюю борьбу прерывает громкий настойчивый стук в дверь. Квентин хмурит брови, не понимая, что происходит. Он сбрасывает одеяло, оглядывает себя, удовлетворённо замечая, что он благоразумно переоделся в свой поддоспешник, в котором лёг спать, и идёт открывать дверь. В его грудь что-то резко врезается, отчего он отклоняется назад под напором Тони.

Квентин пятится, пытаясь поймать стопку… бумаг? Но его реакция ещё замедленна, поэтому те падают на пол.

— Что это за чертовщина? — Тони едва сдерживает гнев, который накатывает на него волнами, и зло смотрит на Квентина. Тот с секунду недоуменно глядит на него в ответ и наклоняется, чтобы подобрать один из упавших листов бумаги. Когда он переворачивает его, он понимает, что это фотография.

На ней он и Питер с прошлой ночи. Медленно, словно пробираясь сквозь дебри, он просматривает остальные фото, на которых Питер и он улыбаются друг другу. Последнее окончательно решает его судьбу, словно проклиная его. На нём запечатлена его слабость — тот момент, когда он едва не поцеловал Питера.

— Что. Это. Такое, — повторяет Тони, тыкая пальцем в Квентина на каждом слове.

— Это не… — начинает Квентин.

— Если ты скажешь, что это не то, на что похоже, клянусь богом, я тебя прикончу. Я не вчера родился, я не идиот, не пытайся меня провести. — Квентин закрывает рот, стискивая челюсть. — Я спрашиваю ещё раз: что это? Когда я рассказывал тебе об этом месте, моём месте, я думал, что ты пригласишь кого-то особенного, но не ребёнка. Не МОЕГО ребёнка! — Квентин снова хочет что-то сказать, но Тони смотрит на него уничтожающим взглядом. — Если ты сейчас скажешь, что он больше не ребёнок, то твоё тело никто не найдёт. Я скажу тебе, на что это похоже, это похоже на то, что ты привёл МОЕГО ребёнка в его восемнадцатый день рождения на свиданку и подарил ему что? Какое-то украшение? Что? Думаешь, теперь, когда ему восемнадцать, вам можно не скрываться? — Квентин поднимает на него шокированный взгляд. — Да, я знаю обо всех ваших «встречах», Пепс говорила мне, чтобы я не волновался, что ты относишься к Питеру так же, как и я, и, видит бог, я верил ей. Я доверял тебе. Мы все доверяли тебе. И как ты оправдал это доверие? Ты плюнул мне в душу! Как давно это переросло из дружбы в нечто изощрённое? Или ты увивался за ним с первого же дня? — Тони едва не извергает огонь, чеканя эти слова.

— Всё было не так! Уверяю тебя, Тони! — умоляет Квентин, чтобы Тони всё понял. — Я не… Клянусь, я не хотел, чтобы это произошло, и я не… я ничего для этого не делал, это случилось само собой.

— О, ты думаешь, я поверю, что ты случайно начал встречаться с кем-то, кто вдвое тебя младше?! Не угадал, ты только оглянись вокруг! — Тони машет руками на фотографии, расставленные по комнате. — Не похоже, что ты смотришь на него, как на друга, ты должен был следить за ребёнком, а не подбивать к нему клинья!

— Я не подбивал к нему клинья! Я бы никогда этого не сделал!

— Чушь! — выплёвывает Тони ему в лицо, затем делает глубокий вдох и продолжает уже тише: — Ладно, предположим, я поверил в то враньё, которое сейчас вылилось из твоего рта, ты думаешь, это нормально? Это ненормально. Это ненормально втайне встречаться с РЕБЁНКОМ, если бы тебе было нечего скрывать, я бы узнал об этом в первый же день. Я бы не узнал об этом совершенно случайно, ты бы сам мне всё рассказал. Это значит, что твои намерения не были чистыми с самого начала.

— Были! — возражает Квентин.

— Были. Ключевое слово. Хорошо, и что дальше? Если ты так доказываешь мне, что всё не так, как я думаю, то уже в тот момент, когда только почувствовал — меня уже тошнит только от мысли об этом — что-то к ребёнку, ты должен был раз и навсегда положить этому конец.

— Ты прав, — тихо соглашается Квентин, отчего Тони удивлённо замолкает. — Ты прав, я должен был. Я не должен был… Этого не должно было произойти. Я знал… Я знал, что я должен был всё прекратить, но я был слаб, я лгал себе, что всё совсем не так, как я думаю.

Квентин оседает на край кровати и хватается за голову. Он отчаянно-разочарованно запускает пальцы в волосы.

— Я знаю, я совершил ошибку, по-прежнему совершаю. Я позволил всему этому зайти слишком далеко, я понимаю. Но клянусь тебе, Тони, я не хотел, чтобы так вышло. Если бы я мог, я бы обязательно всё исправил. Думаешь, мне нравится, что я чувствую что-то к совсем юному парню? — Квентин оттягивает волосы и устало опускает руки.

Тони возвышается над ним, всё так же источая злость, даже несмотря на то, что Квентину стыдно поднять на него взгляд.

— Я вижу, как он на тебя смотрит. Ты совершенно извращённым образом влияешь на него, у него ещё не было настоящего свидания, а ты обхаживаешь его, тащишь на ужин так, словно он понимает, к чему это всё, в то время как ты чертовски хорошо знаешь, что он вообще никакого представления об этом всём не имеет. Ты забил ему голову мыслями, которых у него быть не должно, не о взрослом мужике. Он должен искать кого-нибудь своего возраста, а ты так с ним поступил и ты причинишь ему боль, если будешь так себя с ним вести.

— Думаешь, я этого не знаю?! — кричит Квентин прямо в лицо Тони, вскакивая с кровати. — Думаешь, я не понимаю, как больно ему будет, если я вот так сейчас от него отвернусь? Всё, чего я хотел, это чтобы он был счастлив, но буду, наоборот, причиной его боли. Ты думаешь, каково мне?

— Мне похер, каково тебе, — говорит ему Тони, строго глядя ему в глаза. — Это, вот это всё? Твоя вина, и ты это исправишь. Мне плевать, что ты будешь делать или говорить, но всё, что ты сделал с моим ребёнком? Кончено. С тобой покончено.

Квентин кивает, он знает, что Тони прав. Если бы он не смог остановиться прошлой ночью… это было бы неправильно. Он чуть не позволил своему глупому одинокому сердцу сделать ужасный выбор. И, если честно, это и не выбор Питера, потому что не имеет совершенно никакого представления о том, во что ввязывается.

— Я… Я позабочусь об этом.

— Да, будь так добр, потому что в следующий раз... Тебе не помогут никакие боги, если этот следующий раз случится, я уже одними словами не ограничусь. — Квентин ещё никогда не слышал и не видел, чтобы Тони разговаривал в такой манере. Он абсолютно серьёзен в своих намерениях и может претворить в жизнь свои угрозы. Конечно, Квентин понимает, что тот защищает своего ребенка от того, кому, как он думал, может доверять. Любой родитель был бы готов пойти на войну, чтобы защитить своего ребёнка, но Тони? Он и впрямь может подкрепить свои слова огневой мощью.

Тони разворачивается на пятках и выходит из комнаты не обронив ни слова. Ему, собственно, больше нечего сказать, Квентин согласен с каждым его словом. Он во всём прав.

Квентин видел, как Питер начал на него смотреть, но ничего не сделал, чтобы это прекратить. Нет, он, напротив, лишь подлил масла в огонь, он получал удовольствие каждую секунду, когда эти глаза смотрели на него и только на него. Он практически отбирал у парня жизнь в течение последних нескольких месяцев, не давал общаться со сверстниками и препятствовал той жизни, которой он должен был жить. Питер никогда не должен был заботиться о взрослом человеке, никогда не должен был быть тем, кто эмоционально поддерживал его.

Он был жаден и впитывал в себя каждую минуту внимания, которое уделял ему Питер, он цеплялся за каждое мгновение, проведённое с ним, словно утопающий за соломинку. С чего бы Питер не привык к этому и не захотел большего? Неудивительно, что у него появились какие-то чувства. Но были ли они настоящими? Или они были лишь печальным отражением чувств Квентина?

Он взял и вывалил свои чувства на неопытного подростка? Квентин встаёт с кровати и бежит в ванную. Его в прямом смысле выворачивает от мысли, что ненароком вынудил Питера почувствовать к нему то, чего тот бы при других обстоятельствах к нему не почувствовал бы.

Что, если он так и сделал? Натворил что-то ужасное из-за своей извращённой натуры? Запятнал его своими низменными желаниями?

До того, как в его комнату ворвался Тони, таких мыслей даже не возникало у него в голове, но теперь они никак не хотят его оставлять. Как он мог сделать подобное? И не с кем-нибудь, а с Питером!

Его выворачивает, пока желудок не опустеет, но он по-прежнему чувствует себя отвратительно. Потому что он отвратителен во всех смыслах. Квентин нажимает на кнопку смыва и на ватных ногах плетётся к раковине ополоснуть лицо. Он смотрит в зеркало и не узнаёт мужчины, смотрящего на него в отражении.

Волосы спутаны, лицо бледно, глаза подёрнуты пеленой. Неужели это он настоящий? Тот, кем он стал без Геи, которая не давала ему сойти с истинного пути? Был ли он когда-нибудь достоин её света? Он точно не вёл себя, как Хранитель. Он позорит свой род, и вполне справедливо, что всё должно закончиться на нём.

Он сам не замечает, как ударяет кулаком по зеркалу — его отражение раскалывается на несколько частей. Он смотрит в разбитое зеркало, по его костяшкам стекает кровь и падает на пол. Вот кто он: разбитый, отчаявшийся человек.

Квентин пятится назад и сползает вниз по стене, оседая на холодный кафель. Он смотрит невидящим взглядом в никуда, заложник собственного разума. Его мрачные мысли вращаются вокруг каждой его ошибки, которую он совершил, когда был с Питером. Воспоминания, некогда дарившие радость, становятся тёмными и зловещими. Осквернёнными. Его же руками.

Теперь он никогда не узнает, было ли те чувства, которыми с ним поделился Питер, настоящими, или же он совершенно слепо убеждал себя в их реальности. Он так отчаянно нуждался в чём-то большем, что в темноте ночи украдкой подумал, а что, если… А теперь он никогда ничего не узнает.

Ради блага Питера он должен оттолкнуть его от себя, ничего этого не должно было произойти. Весь народ Квентина погиб, как он мог быть настолько помешанным, чтобы думать, что он сможет найти в этом мире связь? Связь с одиноким подростком, который просто хотел помочь, который никогда не просил тащить его в то болото, в которое утянул его человек, который должен был быть ему наставником, другом.

Никем больше.

Он обещал никогда не причинять боль Питеру и всегда его защищать, а оказалось, что защищать его надо было от себя.