С той зимы минуло года два, может больше. К сожалению, а может к счастью, никто не считал. Расчёска заросла новостройками, пополнившись на пару десятков зубцов. И лишь одно место все стройки обходят стороной. Три стены старого Дома, о котором уже никто не помнит. Что это было за здание, почему его снесли? И почему не до конца? Уже мало кого волнуют эти вопросы.
Три нерушимые годами стены. Кажется, ни крупицы, ни камешка не упало больше с того дня. А на «главной» из них не потускнел ни один рисунок. Буйвол смотрел всё так же гостеприимно. Дракон с прорехой на месте глаза всё ещё бежал в одну сторону. Лишь рыбка, кажется, немного потускнела. Здесь редко бывали взрослые, да и дети не слишком любили это место. Стены чем-то до жути пугали. Сюда ходили, а вернее едва ли не насильно приводились, чтобы проверить или доказать смелость. Но никто не выдерживал и пятнадцати минут рядом с жутким троллем и под надзором пустых глаз, заключенных в спираль.
Поэтому когда к развалинам в полусумраках вечера пришел странный мужчина в куртке с длинным капюшоном, на лицах очередных юных смельчаков отразилось недоумение. Они решили отложить свои похождения и убежали подальше от трёх стен. Пришедший почему-то сразу напугал их до дрожи. А мужчина встал напротив «главной» стены и приложил руку-протез в кожаной перчатке. Кисть поневоле оказалась на спирали с глазом, а он смотрел, немигающим взглядом, словно там было что-то неповторимое. Хотя для него так и есть. Все рисунки значат для Сфинкса в сотню раз больше, чем для других. Эта стена — последняя связь с Домом. Тем самым, что стоял тут несколько лет назад и был вторым шансом для пары сотен детей. Был единственным миром для одного из них. И не стал домом для Сфинкса. Но лишь по прихоти его самого. Из Дома не уходят без следа те, кто был им мечен. Это доказывал сам Сфинкс, раз месяц приходивший сюда. Три стены помнят всё: крики письменами, лихие гонки колясников, забастовки и бои. А ещё каждого, кого хотели бы помнить. Они — граница, которая уже никого не пропустит. Яркие рисунки разделяют тёмный лес и городскую пыль. Придорожные кафе и высокие Расчёски. Безграничные возможности и невозможные ограничения.
Сфинкс садится рядом с кривым жирафом и, закрывая глаза, слушает. На той стороне, что прослыла среди своих Изнанкой, есть лес. Огромный и тёмный, но очень тихий. Там никогда не дует ветер, но сейчас листья и ветви, словно в лихорадке, ударяются друг о друга, животные мечутся в разные стороны, а скрытая в глубинах чащи река льёт новым бушующим потоком. Такое бывает очень редко. Точнее, раз в месяц. Потому что тот, кого Лес назвал вожаком, практически чувствует на своём плече шершавую кожу перчатки и вечно холодный протез.
У него по-своему красивые глаза цвета мутных облаков. Говорят, глаза — зеркало души. И это, несомненно, описывает Слепого. Его душа такая же мутная, белая и недосягаемая. Только Сфинксу удалось пошатнуть её. "Поздравляю, дружище, ты смог достать до облаков", — иногда с горечью говорил он себе. Обычно именно тут, на развалинах.
Он открыл глаза и посмотрел наверх. Небо было «перестое», а закатное солнце окрашивало всё в красно-оранжевый. Дул редкий ветер и сейчас он доносил запах свежей земли, стоялой воды и чего-то совершенно нового. Чего никогда не будет среди городских многоэтажек.
— Я тоже рад тебя видеть. — Тихо говорит Сфинкс.
Он не поворачивает головы, но знает, что Слепой рядом, пускай и совсем ненадолго, пускай и так незримо. Главная стена является главной преградой, но с этим и последним шансом. Единственным местом, где сталкиваются два мира, пусть и не для каждого. Сфинкс чувствует, как медленно ложится на его плечо еле осязаемая голова Слепого, чьи спутанные грязные волосы сразу падают на грудь. Теперь до самого последнего луча солнца они будут вместе, как когда-то в детстве.
— Какого оно цвета? — эти слова ели различимы в резком потоке ветра.
— Ты знаешь, оно очень красиво сегодня. Яркое, как ожог, но в то же время нежное, как шерсть кота.