впереди

Ромка ему сразу понравился. Такой неловкий, шаловливый. Все говорили о нём: зелёный ещё. Но Макс думал: прыткий, значит, и учиться будет быстрее.

Почти стыдливо краем глаза смотрел и признавался себе, что найти его всегда было легко — ходил вечно в этой своей шапке и очках. Смешной такой. Что-то в нём было такое тёплое, знакомое. Мысль о том, что есть у него какой-то шанс, Макс откладывал в дальний уголок сознания, чтобы не думать и не питать ложных надежд.

(Не получается. Ну такой Макс человек.)

А потом — бум, и всё встаёт на свои места, прямо как затормозивший резко самолёт. Не везёт тебе снова, Макс, и снова ты, Макс, попал.

А ведь он и правда зелёный ещё. Сколько ему там — двадцать два, двадцать три? Максим свои гордые тридцать должен вот в октябре встретить. Он заранее загадывает желание: хочется тёплого бабьего лета и домой съездить — к маме.

Когда они ночью ложатся в лесу, ему не спится. Мысленно он начинает перебирать струны, сочиняя стихи — завтра непременно выйдут в деревню, неизбежно будет ссора. Он вздыхает.

Рядом ворочается Ромка — колет под боком и в лицо что-то лезет. Макс не может не улыбнуться: сразу видно — городской пацан. Это его, Макса, отец всё детство таскал по горам и на сплавы с собой брал, ему этот мир очень знаком.

Ромка не спит и замечает, что Макс тоже ещё не смыкал глаз, поэтому начинает допытываться. Кто, откуда. Макс, ну ты же нормальный мужик? Макс тихо смеётся и пожимает плечами: да вроде. Спрашивает: а ты зачем, Ром, вообще здесь? Он как-то по-детски обиженно складывает руки на груди и говорит, что, мол, он летать вообще-то хотел.

Макс вглядывается в тёмный звёздный потолок и шепчет: летать, говоришь…

Пахнет по-родному землёй, хвоей и ночной прохладой. Слышно только лес и скрип их жёлтых курток. Макса даже уколом задевает чувство злорадства: вот они здесь вдвоём лежат и смотрят на ночное небо, разговаривая по душам, и будто нет ничего вокруг в этом мире.

Макс, а ты кем бы хотел стать, если не пожарным? Макс пожимает плечами: учителем, может. Географии. Наверное, получилось бы.

И глобус бы не пропил? Макс качает головой, улыбаясь: нет.

Детей любишь? Ага. А свои есть?

Макс улыбается грустно, и сердце так резко колет отчаянием.

Нету, Ром, своих нет.

Ромка хмыкает и тычет его локтём под бок: да ладно тебе, Макс, ты парень молодой, красивый, женишься и будут у тебя детишки. Вся жизнь ещё впереди.

Макс пытается тянуть уголок губ, но в груди у него стучит так быстро и громко, что он боится, как бы Ромка рядом не услышал. А Ромка улыбается прям с зубами, смотрит на него снизу вверх, и сердце у Макса тает.

Он улыбается тоже, потому что впереди ещё столько замечательных дней и жизнь прекрасна, а ночь так нежна.

Он успеет.