Фото

— Черт, Коз, встань нормально.

Мужчина по ту сторону камеры устало стонет и, сгибаясь, опирается на саблю. За два часа непрерывно стояния спина затекла и начинала ныть, и меньше всего на свете он хотел бы проторчать здесь ещё дольше. Два часа они потратили на какой - то дурацкий снимок, и все этому волку не так, и все ему не этак. То мундир не так сидит, то сабля не так стоит, то "настроение" на снимке не то. 

У Козмотиса настроение не было, только глухое раздражение и усталость. Он зевает и и кое-как снова становится для фотографии, но сил принять какую-либо нормальную позу попросту нет — после очень долгой и очень скучной церемонии награждения очень хочется спать.

— Да нормально я стоял.

— Нет, не нормально. Вот теперь хорошо.

Щелчок и звук затвора выводят Козмотиса из дремоты, он недовольно косится на друга и идёт посмотреть, чему он там так улыбается. 

— Вот черт, Клинт, у меня спина кривая.

— Так в этом и весь смысл. — Двухметровый волк  в офицерской форме, жмёт кнопку и ждёт напечатанный снимок. Аппарат выплёвывает его с лёгким жужжанием.

Козмотис непонимающе хмурится, смотрит на приятеля. 

— В кривой спине?

— В естественности, придурок. — Клинт довольно вытаскивает свеженапечатанный снимок, любуется. - Никто не захочет слушать занудные истории про супер- пупер-мега крутого генерала К. Питченера. — Протягивает фотографию другу. — Зато все захотят услышать историю про то, как бравый генерал два месяца не мог запомнить, сколько у него солдат.

— Иди к черту. — Фыркает новоиспеченный генерал.

— Будь проще, Коз, и люди к тебе потянутся.

Генерал Козмотис Питчинер делает фото. 

Грех не сделать - не каждый день назначают в генералы. Козмотису нет до этого особой разницы,  но кто он такой, чтобы отказываться. Теперь перед его именем обязательно должна красоваться эта приставка, и Коз видит в ней именно больше приставку, чем звание. Он все так же летает в космос, в так же ловит пиратов. Да, он может командовать бо́льшим флотом, а каждый встречающий его теперь считает своим долгом сказать : "Здравствуйте, генерал Питчинер", "Здравия желаю, генерал Питчинер", "Всего доброго, Генерал Питчинер", "Генерал Питчинер, а можно?.." 

Зачем кому-то с ним фотографироваться Козмотис до конца понять не может, но если это сделает чей-то день лучше, что ж, он улыбнется и постарается не моргать. 

И Генерал Козмотис Питчинер делает фото.

Его фото с сутулой спиной красуется на стене в гостиной, и Козмотис старается не смотреть туда лишний раз, ведь считает это сущим позорищем и клянется свернуть шею Клинту. Будь его воля, он бы это сжёг, но Леди Питчинер, женщине большого ума и утончённого вкуса, почему - то очень нравится этот снимок. Она самолично ездила выбирать для него нужного размера рамку и так, чтобы она подходила по цвету под само фото, под обои в гостиной, под тапки Козмотиса, под чайный сервиз, под ее халат и ее любимую кружку. Козмотис иногда застаёт ее стоящей перед фото с этой самой кружкой в руке, замершей на полпути ко рту. Она смотрит на него задумчиво и немного печально, и протирает стекло от пыли по несколько раз на дню. Козмотис не понимает такого внимания, ведь буквально напротив весит картина очень красивого синего инопланетного леса, но ей, почему-то нравится смотреть на это. Их маленькой дочери до фотографий дела нет - зачем фотографировать то, что можно нарисовать? Поэтому вместо фото отца у нее на прикроватной тумбочке, вместе со всевозможными поделками,  стоит их семейный рисунок цветным карандашами — палка-папа, палка - мама и маленькая палка - дочка. 

Козмотис не может сдержать улыбки. Он знает, что, скорее всего, этот рисунок выкинут уже через пару-тройку лет, когда Эмили немного подрастет, и от этого на душе появляется странная щемящая тоска по времени, которое ещё не прошло. Леди Питчинер предлагает ему сфотографироваться с рисунком в руках.

И Генерал Козмотис Питчинер делает фото. 

Через пять лет он стоит в церемониальном зале. По левую руку от него десять битком набитых рядов, по правую - оркестр,  перед ним — Его Королевское Высочество. Козмотис бывал здесь не раз, но каждый, как в первый. Успокоить сбившееся дыхание получается плохо, столько людей в одном помещении нервирует, но он берет себя в руки и держится так прямо и строго — аж кости трещат. Под торжественную музыку Его Высочество вручает Козмотису ещё одну медаль за заслуги перед династией и работу на благо народа. «Если бы он захотел — выделил бы под это дело целый медальным завод». - Думает Козмотис. Потому что всем в королевстве известно, как владыка и вся королевская семья относится к пиратам. А ещё всем известно, что Козмотис - лучший в их ловле. Пять лет он гонялся за всего одной шайкой и потратил столько нервов и сил, что не наградить его было бы преступлением. 

Если бы Козмотису ещё было дело до медалей. У него этих побрякушек уже пруд пруди.

И Его Высочество прекрасно это понимает. Закрепив медаль на мундире и подмигнув генералу, наклоняется к нему и шепчет что-то на ухо, дружески похлопав по плечу. Он дарит ему настоящее сокровище - две недели отгульных дома. Козмотис жмёт ему руку под многочисленные вспышки камер и громогласные аплодисменты, но совсем не соображает от счастья и осознания того, что совсем скоро он, наконец - то,  отдохнёт. На выходе из зала его ловят люди, наперебой прося дать комментарий или, хотя бы, позволить сделать снимок. Мужчина только улыбается и молчаливо соглашается на все, мыслями уже давно далеко отсюда.

И Генерал Козмотис Питчинер делает фото.

На выходных он заходит в комнату дочери.

Эмили уже совсем большая - катается, когда не положено, спорит со всеми и делает всё по-своему, но все так же любит рисовать. На прикроватной тумбочке книги и блокноты, все стены увешаны рисунками всевозможных зверей, птиц, насекомых и цветов, а весь стол завален ветками, листьями, гербариями — Эмили очень любит природу. Она сидит за ним, что - то увлечено чиркая, не замечая ни тихого стука, ни последующих тихих шагов. Козмотис хмыкает и подкрадывается к ней, с резким "бу!" хлопает по столу. Эмили вздрагивает и роняет карандаш,  но все равно не продает виду, а только безразлично кидает: 

— Дохлый номер. Совсем не страшно.

— Как так? Совсем-совсем не боишься?

— Я вообще ничего не боюсь. — Говорит она и гордо вздергивает нос. 

Козмотис улыбается и чуть нагибается.

— Вообще ничего?  И даже... — он медленно поднимает руки на уровень ее плеч под ее же недоверчивый взгляд, — ...и даже щекотки? 

Эмили вскрикивает, вскакивает со стула и отбегает в другую часть комнаты, хватает подушку и выставляет как щит.

— Нет! Нет, нет, нет, нет, даже не думай !

Козмотис, посмеиваясь, и делает шаг в ее сторону. Эмили смеётся тоже и кидает в него подушку.

— А ну! Стой там! 

— Что у вас тут происходит?

Леди Питчинер с кружкой в руках появляется в дверном проеме. Козмотис замечает ее и, крадучись, направляется к жене.

— А вы? Вы боитесь щекотки, Леди Питчинер? — Женщина, быстро смекнув, к чему идёт дело, тихо пискнув, убегает в другую комнату. Она ужасно боится.

Козмотис и Эмили переглядываются и с одновременным "лови!" выбегают за ней.

В тот же вечер, Леди Питчинер ловит уже его после ужина, когда Козмотис хочет пойти почитать. Она мнется, но, выдохнув, достает небольшой фотоаппарат моментальной печати. Козмотис не понимает, зачем ей это нужно, ведь уже есть полным-полно снимков.

Но это все "не то".

— Ты всегда улетаешь так надолго — недели, месяцы, годы... — Говорит она и отдает Козмотису маленький кулон. В нем — ее и Эмили совместная фотография. — Одно фото в обмен на сотни световых лет — разве это много?

И Генерал Козмотис Питчинер делает ещё одно фото.

Возможно Леди Питчинер чувствовала что-то уже тогда. Смутное предчувствие надвигающейся беды заставляло ее откладывать дела и подолгу смотреть в хмурое небо, нервно кусать губы. Или же, заперевшись в ванной, глотать тихие, горькие слёзы непонятно от чего. Но всегда она одергивала себя и заставляла не думать о всякой чепухе. 

Через три месяца у Козмотиса от дома и семьи осталось лишь маленькое потертое фото в кулоне.

Пираты ничего не забывают и никого не прощают.

А потом перестал существовать и сам Генерал Козмотис Питчинер.

....

В доме Питча Блэка только стол, стул , пустые стены и иррациональная нелюбовь в фотографиям. Он презирает их до дрожи больше, чем Луну; больше, чем Хранителей; больше, чем себя самого. 

А если кто-то при нем заикнется про фото — быть беде.

Он ходит потом побитой собакой с кривой спиной и вечно злыми глазами, рычит на всех и огрызается. Джек мирится с этим до поры до времени, но питчев дом настолько унылый, что не спасают даже яркие букеты цветов, которые он притаскивает время от времени, и горшок орхидей, стоящий на столе. И в один прекрасный (ужасный) день он не выдерживает.

Все немного меняется, когда на стенах появляются картины, которые Джек притаскивает бог весть откуда. Питч смотрит на это молча, слегка сердито, но, на удивление, спокойно — ждёт, что из этого выйдет. Джек, зная как трепетно Питч относится к таким вещам, приносит только красивые картины. 

Потом Джек смекает, что ренессанс слишком мрачный для и без того темной хижины, а картины Гойи, Босха и Рембрандта делают все только хуже, и падает в импрессионизм и постимпрессионизм. У Питча рябит в глазах от обилия красок, но он продолжает просто ждать, иногда поглядывая на Джека, думающего —куда бы присобачить новую картину. 

Ещё позже у Питча на стенах и на столе начинают появляться рисунки за авторством Джека. Дети, Хранители, снежинки и феи — все немного кривое и неумелое, но Питч только вздыхает и не выбрасывает ни один из них. Джек, очевидно, воспринял это как одобрение и сигнал к действию и стал закидывать его рисунками. 

Пришлось завести папку.

Часто Джек рисует Питча. Садится на стол и чиркает, поглядывая на него исподлобья. Питч делает вид, что не замечает, иногда даже встает и уходит с тенями на охоту, чтобы Джека позлить, но чаще замирает недвижимый и старается даже не моргать. А ещё Блэк невольно становится наблюдателем его рисовательного прогресс, который не заставил себя ждать. Джеку он об этом, конечно же, не скажет.

Вместе со своими рисунками Джек приносит рисунки Софи.

Софи — ребенок отвратительный. Она не боится Питча, не боится кошмаров и теней, не боится, наверное, никого и ничего, кроме громкого пылесоса и старой половой тряпки. Питча раздражало это до зубного скрежета, но смотря на рисунок палки-себя и палки- Софи, пугающих остальных палок-детей, он не мог не улыбнуться. 

Теперь все стены его хижины были увешаны вперемешку картинами, рисунками, гравюрами, обрывка листов с красивыми картинками и черт знает чем ещё . У Джека совсем нет вкуса, а Питч смотрит на аляповатое месиво и находит это очаровательным. 

В принципе, не так уж плохо. 

Но когда на Новогоднем празднике, на который Фрост затащил его не иначе как чудом, все собираются перед елкой для снимка, Питч отнекивается и уходит подальше.

На полпути к столу его останавливают чужие холодные руки. Джек, очевидно, посчитал, что раз Питч позволил себя рисовать, то позволит и сфотографировать. Чушь. 

Блэк оборачивается и натыкается на большие просящие голубые глаза. Они смотрят на него с непонятной мольбой, тонкие губы крепко поджаты .

— Да брось, Питч, всего одно фото. — Шепчут они доверительно. — Я очень хочу сфотографироваться с тобой. Вместе.

Питч прикрывает глаза и честно старается стоять на своем, но успокаивающий холод рук, которые скользят от локтей вверх по предплечью, поглаживают шею и мягко ложатся на щеки — противник очень сильный.

И он проклинает себя, Джека, идиотских Хранителей, новый год и весь белый свет. 

И Питч Блэк делает фото.