Тишина холодной пустыни щипала морозом и казалась бы густой в синеющем закате Пятой звезды и багряных лучах восходящей далеко на востоке Шестой, если бы не разносившийся на многие километры вокруг шум. Человеческая речь тревожила засыпающих птиц в окрестном лесу, и они беспокойно вторили смеху своими рваными криками. Два укутанных в плащи силуэта — один повыше в теплом голубом плаще до земли с серым мехом вокруг капюшона, второй – отчаянно кутавшийся в короткое линялое подобие плаща, что когда-то, кажется, было красным, а теперь бурым, но все еще исправно грел. Широкие зимние одежды прятали путников целиком, но тонкие голоса выдавали совсем юных девушек — старшей из них, той, что пониже, едва минул шестнадцатый год.
Веселье утихло резко – оборвался смех – взамен чуткий слух младшей, Улы Таллии, уловил приглушенные ругательства. Она откинула тяжелый капюшон голубого плаща, и взгляд подслеповатых льдистых глаз заскользил по белым сугробам, обнаруживая на снегу копну золотистых волос и тонкую руку, вздернутую вверх.
— Ты в порядке, Камри? — догорающие лучи Пятой превратили длинные волосы Улы в расплавленное серебро, когда она наклонилась, чтобы помочь своей неловкой подруге выбраться из холодной ловушки. Шнарги не были зловредными существами: пушистые комочки размером немногим больше кошки мирно жили своей пушистой жизнью, охотясь на более мелких, впадающих в спячку грызунов, но вот в зимнее время доставляли немало неприятностей, устраивая под метровыми слоями снега свои лабиринты. Подобные западни подстерегали на каждом шагу неосторожного путника и грозили порой реальной опасностью — замерзнуть насмерть без возможности выбраться.
— В порядке, — Камрин нервно усмехнулась, отряхивая тяжелые зимние одежды и плотнее кутаясь в шаль не столько от холода, сколько от смущения перед младшей, что так неосторожно угодила в лабиринт какого-то зверя. Мысленно она уже ловила одного из них, сдирая шкурку для очередной накидки. Она не хотела позволять себе портить вечер плохим настроением, но противный осадок остался, как и несколько комьев снега, стремительно таявших на шее. — Но замерзла страшно, идем быстрее…
— Уже недалеко, — заверила Ула, обнимая подругу за плечи в попытке согреть хоть немного и еще раз воспроизводя в памяти маршрут. — Обогнем вот эту штуку, — она мотнула головой в сторону пологого холма, густо усыпанного снегом. — И будем на месте.
— Спасибо, — старшая чуть улыбнулась, чувствуя некоторое тепло от растиравших ее рук. — Нам стоит поторопиться, если мы хотим успеть вернуться домой до темноты.
Термальный источник встретил путниц густым паром, расстилавшимся в воздухе, и стойким солоноватым запахом воды. Мимоходом Камрин с любопытством осмотрела невысокое нагромождение булыжников, игравшее роль символической ограды. Дальше — две небрежно брошенные оледеневшие от пара и мороза доски, служившие незамысловатой дорожкой к небольшому горячему источнику, и, собственно, он сам, уставленный несколькими большими медными чашами.
— Это Лиан придумала, — пояснила Ула, заметив недоумевающий взгляд спутницы. — Ей показалось — и не безосновательно — что уже к Четвертой здесь становится темновато. Эна каждый раз предсказывает нам, что кто-нибудь разобьет здесь голову о камни.
— Это была хорошая идея, — прикрыв глаза, старшая с наслаждением отметила, что начинает согреваться. Она плавно повела рукой в воздухе, и чаши наполнились теплым янтарным светом, озарившим окружающие камни, лед и снег. Кое-где, правда, проскальзывала слабенькая жухлая трава, но совсем немного. — Они редко посещают Лиан.
В ответ на это Таллия просто пожала плечами: она не могла с этим согласиться, но и спорить из-за общей сестры сейчас не считала нужным. Это должно было быть действительно хорошее время. Она с облегчением сбросила тяжелый меховой плащ и оставила его лежать на камне. Туда же полетели и все остальные вещи: шерстяной жилет с кожаными шнурками и чулки, длинное платье, голубой платок, украшенный гербом с изображением трех танцующих дев, и исподнее с тонким кружевом.
— Ты идешь? — насмешливо поинтересовалась девушка, плавно и бесшумно ныряя. — В воде быстрее согреешься, сестрица.
Камрин проследила взглядом, как младшая, оттолкнувшись ногами о камни, на спине отплыла вглубь источника. Ее неестественно белая кожа резко контрастировала с темной, почти черной водой, то и дело окрашиваясь медовым цветом, когда она проплывала мимо чаш. Вздохнув, ведьма решила, что куда гуманней по отношению к себе было бы смотреть на появляющиеся в небе седые блики и закат Пятой звезды, и на потемневшие от сумерек темные силуэты деревьев, и на расстилавшийся на многие километры снег. Звонкий голос отвлек ее от собственных лишних сейчас мыслей:
— Э-эй, я жду! — капризно позвала Ула, помахав рукой.
— Сейчас-сейчас, — она фыркнула в ответ, отмечая, однако, что в ее плаще в самом деле становилось достаточно жарко. Через пару минут к вороху одежды на камне, помимо плаща, присоединились длинное шерстяное платье, простая домашняя шаль, чулки и белая рубашка до колен, служившая нижним платьем. Собрав длинные светлые волосы в высокий пучок на голове, Камрин, к величайшей радости сестры, наконец, спустилась в воду.
Вода на самом деле была замечательной. Едва погрузившись по плечи, девушка почувствовала, как заботливо та подхватила ее, согревая и не давая утонуть.
— А я уж решила, что ты передумала, — усмехнулась Таллия, отплывая подальше в тень камней.
— Ты с ума сошла? — и без того большие, слегка на выкате глаза сейчас открылись еще больше, превращая старшую из таинственной серьезной ведьмы в забавную удивленную девчонку, отдаленно напоминающую лягушонка. — Мы шли сюда три часа, — в ответ подруга лишь захихикала.
— Признай: здесь здорово и ты многое потеряла, постоянно сидя в деревне! — промурчала Ула, потягиваясь и разминая уставшие мышцы. Она хотела уже было подплыть к собеседнице, все еще неподвижно стоявшей у противоположного края, чтобы быть немного ближе: тучи распространяемого источником пара и без того делали обзор не самым лучшим, а уж ее глаза, бывшие далеко не самыми зоркими, улавливали лишь зыбкий стройный силуэт и глубокий спокойный голос, а этого было мало. Уле всегда казалось, что наедине они проводят катастрофически мало времени, и каждый раз, жалуясь на это Камрин, в ответ она получала грустную улыбку и пару слов: «Так и есть». Почти все время — от Первой до Шестой звезды — занимали учеба и работа, редкие праздники выкраивали им совсем немного счастья. Конечно, они могли бы и чаще выбираться на источники или изредка позволять себе вольность сбегать на деревенские ярмарки, если бы Камрин не следовала собственному правилу не покидать деревню.
— Признаю, — и в ее тоне младшая почувствовала теплую улыбку, отлично понимая, что у ведьмы были свои причины ограничить для себя мир пятью десятками домов, небольшой поляной и местным маленьким базаром. Отчасти Таллия была благодарна наставнице Камрин, Мавис, за то, что та частенько поручала своей подопечной работу за пределами их маленького мирка. Глядя на старшую, Ула точно могла бы сказать, что той хотелось бы выходить гораздо чаще, но пересилить себя она не могла. — А теперь стой на месте и не дергайся, хорошо? — мгновение — и они оказались совсем близко. Настолько, что вдыхаемый колючий воздух и выдыхаемый мягкий пар сделались общими, вытягивая из головы все посторонние мысли. В руках старшей мелькнула черная лента, и Таллии пришлось неподвижно замереть, позволяя сестре аккуратно и бережно собрать намокшие волосы в высокий хвост.
— Сделаешь, как у себя? — шепотом попросила ведьма, чувствуя чужую теплую кожу на своей. Она смотрела только в лучащиеся заботой голубые глаза, боясь опустить взгляд хоть на сантиметр ниже и не обнаглеть окончательно.
— Как скажешь, — пожала плечами Камрин, закручивая серебристые волосы на макушке. — Не мочи их, нам еще обратно идти, — напоследок, прежде чем убрать руку и отстраниться, девушка несколько раз ласково провела по волосам подруги, задевая порозовевшие уши. Отплыв и с удовольствием навалившись уставшей из-за длинной и трудной дороги спиной на камень, насмешливо наблюдала, как Ула осторожно изучала новую прическу, легко прикасаясь пальцами к прядям. Уши у нее все еще горели, но она, кажется, была довольна.
— Теперь мы с тобой похожи, как сестры.
— Мы и есть сестры, — ответная улыбка заставила смутиться еще больше. — Хотя и не похожи друг на друга ни капли, милое озерное дитя. Людям никогда не сравниться с вашим народом по красоте и очарованию.
Ула вздохнула и покачала головой. Разговоры подобного рода - большей частью из уст матери - не утихали в ее родном доме и ведьма не желала выслушивать это снова. Конечно, она не стала бы говорить, будто кровь мерроу, прекрасных пресноводных русалок, текущая в ее жилах, каким бы то ни было образом мешала ей, напротив: предрасположенность к целительству и предсказанию помогали в обучении, а уж время, отпущенное каждому рожденному в их роду, в два-три раза превышало человеческое. И все-таки она никогда не считала озерных фейри «своим народом», всегда причисляя себя к ведьмам, по праву рождения в часы Беззвездья.
— Пара капель крови мерроу не делают из меня одну из них, — проворчала она. — И я говорила о настоящих сестрах. С общими отцом и матерью, кровных.
— Ну уж нет, — насмешливо фыркнула Камрин в кулак, и в ее глазах заплясали озорные искры. — Я бы не хотела быть тебе такой сестрой, — она за руку притянула подругу к себе поближе, целуя сначала в одну щеку, а затем в другую, нежно прижимая к себе. Ула, довольно промычав что-то, устроила свою голову на чужом плече, отвечая на ласку и чувствуя, как начинает покалывать кончики пальцев от тепла.
Они могли сидеть так часами, если бы эти часы у них были. Время всегда ускользало слишком быстро, и не было никакой возможности ухватиться хотя бы за край его шлейфа, задержать хотя бы на пару минут. Ула не пожалела бы никаких сил, чтобы отыскать этакое могущественное заклятие, но знала, что даже перевернув тысячи книг, не нашла бы ничего подобного.
— Только Тьме подвластно время, — тихий шепот призраком повис в воздухе, обжигая Камрин ухо, и она удивленно скосилась на разомлевшую ведьму.
— Что ты имеешь в виду?
Таллия задумчиво уставилась мерцавшие в небе астры и вспомнила многочисленные учения их общины. Они гласили, что весь мир создан Тьмой и к ней же стремится. Тьма абсолютна, первозданна и вечна. Конец когда-нибудь придет всему, даже Шести великим звездам, но темнота будет непоколебима. Ни человеку, ни ведьме, ни даже самому могущественному колдуну или богатейшему королю никогда не получить такой власти.
— Я мечтала о заклинании, способном остановить время, — обреченно вздохнула юная ведьма, кожей чувствуя проходящие мимо секунды, что позже сложатся в часы и годы. — Было бы здорово.
Камрин отстраненно улыбнулась, ласково потрепав младшую по волосам, и заговорила спокойно и последовательно, но Ула была уверена, что та сейчас была мыслями где-то глубоко в себе. Она давно знала этот остекленевший взгляд, будто бы крепко цепляющий все вокруг, но не замечающий ничего.
— Выглядит заманчиво, пока не начнешь вдаваться в подробности об ответственности и обязанностях. Было бы не разумно давать такую власть человеку. Существо, обладающее эмоциями, не сможет вынести нечто подобное.
Настроение безнадежно упало: вести длинные абстрактные беседы о материи и возможностях магического могущества не хотелось, этого добра и в книгах хватало с лихвой. В попытке вернуть былой настрой Ула крепко обняла правую руку собеседницы и прижалась к ней щекой, с грустной улыбкой припоминая детство:
— Когда мы с братом были детьми, мать рассказывала нам сказку о великом духе горы, похитившем временное колесо, — и тут же поведала эту короткую незамысловатую историю, придуманную людьми еще в незапамятные времена, когда, наверное, и в Крепости Предков царила жизнь. — Горный правитель, по-видимому, непомерно много думал о себе и поплатился за это, как и полагается в конце любой сказки. Бардену она так не понравилась, что он сочинил свою.
Ула пересказала и эту новую версию своего брата. Тот, услышав настолько вольную интерпретацию собственной задумки, вероятно пришел бы в ужас, но Камрин внимательно слушала сбивчивый рассказ, увлекший ее настолько, что она очнулась лишь тогда, когда разум взбунтовался, заметив, насколько высоко поднялась Шестая звезда. У них оставалось не более четырех часов. Несмотря на это оторваться от уютных объятий горячей воды и еще более жарких объятий потомка мерроу казалось немыслимым подвигом. Лютый холод за пределами источника оптимизма не прибавлял, но время шло, и старшая едва ли не силой вытащила из воды упрямую подругу.
Времени на дорогу в деревню оставалось впритык, беспокойство сняло всякую сонливость, навеянную теплом, и заставляло в спешке натягивать на мокрое тело одежду, обуваться и почти бежать — лишь бы успеть переступить порог дома до того, как Тьма окончательно опуститься на мир. Камрин уверенно неслась вперед, ругая себя за проявленную беззаботность, Ула же виновато смотрела на обмотанный теплой шалью затылок: она всегда легко увлекалась и задерживала их обеих до крайности, и вот теперь им приходится периодически срываться на бег.
Когда до деревни оставалась пара километров и ее размытые огни уже легко можно было рассмотреть в прозрачном колючем воздухе, они замедлились — время еще было. Тропа вилась по самому краю леса, защищая их от ветра с одной стороны вековыми деревьями и густо пахнущими елями. Непринужденную болтовню путниц прервал душераздирающий вой, донёсшийся из самой чащи. Они замерли на месте, обернувшись к лесу. Пронизывающей стужей и дикой опасностью обдал их ветер, вырвавшийся из шелестящего плена деревьев, и девушки побежали. Напрямки, как было гораздо короче, игнорируя тропу, спотыкаясь и увязая в снегу по пояс. Только раз Камрин, задыхаясь от охватившего тело ужаса, обернулась и лихорадочно сколдовала самые сильные защитные чары, на какие была способна, — стену Рун. Черные символы клиньями заскользили по воздуху, вставая между ними и чем-то неведанным из леса. Позже ни одна из них не вспомнила, как они оказались перед воротами, только на периферии сознания Ула отметила, что еще никогда эти самые ворота не казались ей настолько хрупкими и бесполезными. Теперь, на границе призрачной безопасности, они обе от чего-то не смели отвести взглядов от зловещих темных вершин. Младшая видела, как в воздухе рассыпалось заклинание в какой-то сотне метров от них: оно было слишком слабым, чтобы защищать долго. Лес замер, и ни звука больше не раздавалось, кроме их рванного дыхания. Камрин начала потихоньку успокаиваться, чувствуя, как болит ладонь, за которую крепко схватилась Ула, нервно утягивая ее назад, в безопасность дома. Шестая звезда, отцветая, окрасила воздух могильным густо-фиолетовым.
— Камрин, — девушке едва удалось унять дрожь в голосе. — Идем быстрее. Не дразни судьбу: последняя звезда почти погасла… — и Камрин послушалась.
В деревне царствовала обыкновенная для позднего часа тишина, особенно жуткая сейчас. В темных сумерках белел убранный снег, темнели низенькие круглые домишки, перемазанные глиной. По земле стелился дым от печных труб, а тусклые огоньки в узких кривых окошках обещали тепло. Они быстрым шагом направились к пустующему рынку и с облегчением навалились на деревянный помост, служивший обыкновенно витриной. Несмотря на жар и пот, обеих колотило.
— Это волк? — Ула брякнула самое безобидное из того, что пришло на ум.
— Я не знаю, — потеряно уронила Камрин, крепко прижимаясь к стоявшей рядом. — Никогда не слышала, чтобы волки так выли.
Они сползли вниз, на вычищенную от снега дорогу и просидели так около получаса, прижимаясь друг к другу и стискивая ладони, пока окончательно не замерзли. Камрин вдруг обнаружила, что перебирает длинные пряди серебряных волос Улы, положившей голову старшей на колени. Таллия уже дрожала от холода, но не могла найти в себе сил разнять руки, крепко обхватившие подругу за пояс.
— Э-эй, — тихо протянула Камрин, осторожно поднимая ее. — Иди домой, милая, ты замерзла.
Ула уставилась на нее почти обиженно:
— А ты?
— Пойду к Мавис, — старшая кивнула на темные окна дальнего дома. — Ее еще нет, — и она точно знала, что та наверняка опять задержалась в обители знаний, служившей одновременно и местом для сбора мудрейших, и библиотекой. Свет в окнах этой самой большой постройки горел постоянно. Таллия вздохнула и, чуть склонившись, поцеловала Камрин, долго и нежно, стараясь высказать таким образом все, что на словах казалось нелепым и неуместным. Она хотела попросить быть осторожной — но к чему? Они уже в безопасности, хоть беспокойство и не исчезало. Она желала бы уговорить ее убежать отсюда в город при первой же возможности, но знала, что для них это невозможно. Пришлось молча развернуться и зайти в дом, все еще ощущая ласковое прикосновение на щеках и волосах.
В большой светлой комнате было тихо: Дея, угрюмо возясь с тестом, кажется, желала раствориться в воздухе. Длинные темно-русые волосы, собранные в низкий хвост, не скрывали на ее щеке новую синюю отметину. Да и вся угловатая фигура выглядела как-то настороженно, в любой момент готовая ощетиниться для защиты. Ула едва удержалась от того, чтобы скатиться вниз по двери и просидеть так остаток вечности. Младшая скользнула по ней раздраженным взглядом серо-синих глаз, и Таллия вздохнула, проходя к столу, за которым сидела невозмутимо спокойная и мрачная фигура Ормонды, что-то смешивавшая в глиняном горшке. Длинные черные пряди, обрамляющие бледное и сухое лицо, и суровые серые глаза всегда внушали ей странный трепет несмотря на то, что Ула знала, насколько хорошо наставница относится к ней. Она не могла припомнить ни единого раза, чтобы ее били здесь.
— Я задержалась, простите, мудрейшая, — своим самым вежливым тоном произнесла Ула, опускаясь на колени перед Ормондой. Она незаметно скосила глаза на мелкую скривившуюся девчонку. Очень хотелось сначала подойти к ней и потрепать по упрямой голове, обнять, сказать, что она привыкнет и научится, и мудрейшая не станет больше злиться на нее так сильно, но ни одна из них бы не позволила этого. Возможно, многое из этого сейчас скорее требовалось самой Уле.
— Ничего, дорогая, встань, — хрипловатый властный голос разнесся по небольшому домику. — Помоги своей сестре с ужином и, будь добра, научи аккуратности.
Ула, кивнув, повесила к печи свой плащ и жилет и присоединилась к младшей, одними губами спрашивая о случившемся, чтобы наставница не могла услышать. Ей даже не стоило строить догадок насчет произошедшего: эти две могли сцепиться из-за чего угодно, Ормонду Клайвус мог спровоцировать на поток брани даже недостаточно почтительный взгляд. Но Дея лишь фыркнула, продолжая перемешивать тесто с особым рвением, пока потомок мерроу раздумывала стоит ли Ормонде знать об ужасающем чувстве, обдавшем ведьм могильным холодом и том ужасном вое. Но ограничилась лишь тем, что справилась об ушедших сегодня в лес. Но обе ведьмы — как ни странно — дружно пожали плечами, выразив полное равнодушие к предмету вопроса.
Всю неделю Таллия настороженно прислушивалась к дыханию леса и, если наставнице вдруг требовалось, чтобы Дея непременно отправлялась за ворота, напрашивалась с ней всегда, когда была возможность, но ничего примечательного не происходило. Они пару раз натыкались на группу старших ведьм, выискивающих чью-то сбежавшую ученицу, но не более того. Однако младшая оскорбилась проявленным к ней недоверием и даже наслала на Улу икоту, и та, наконец, оставила в покое это неблагодарное дитя.
Что касается слухов, доходивших из города, то их опровергали все в общине, признавая пустой болтовней и желанием людей — о Бездна, уже какой раз! — обвинить во всех бедах Детей Беззвёздья.