– А у вас были какие-нибудь семейные традиции на новый год? – спрашивает Шенн, сам толком не зная зачем. Возможно, потому что в большом и холодном доме семьи Ир ничего такого не было, такого вот простого, объединяющего, вроде самодельной лапши или бумажных фонариков. Начало года у них всегда ознаменовывалось пышными приемами, на которых толпилась куча незнакомых людей, строгих мужчин в смокингах и нарядных, как бабочки, женщин с холодными руками и губами, которые так и норовили потрепать за щечку или звонко чмокнуть. Шенн в такие вечера был на виду хорошо если минут пятнадцать – ровно столько, сколько было нужно чтоб поприветствовать гостей, проявив себя как более-менее примерного сына, а потом забирался в какой-нибудь укромный уголок, в идеале – на подоконник за тяжелыми гардинами, размышляя, почему хотя бы ему, самому младшему, нельзя просто остаться в своей комнате. А если бы им всем хоть один раз позволили устроить свой собственный, детский праздник…
Впрочем, на одном из приемов он и повстречал Муана, так что в них, быть может, и было что-то хорошее…
Муан неопределенно хмыкает, возвращая его в реальность.
– Не думаю, чтоб прям традиции… - он зябко передергивает плечами. – Да и мы долго жили за границей и праздновали не Новый Год, а Рождество, мама сама не китаянка, ты знаешь.
Шенн кивает, вспоминая невысокую, даже чуть-чуть пухленькую веснушчатую женщину с огромными голубыми глазами и белыми, словно завитки крема, волосами. Эра взяла от нее много, а вот Муан – только эти самые волосы.
– Хотя постой-ка! – Муан даже щелкает пальцами в такт внезапному озарению. – Мы пекли пряничный домик, вот. Сами!
– Пряничный домик? – Шенн склоняет голову, словно любопытный зверек. Он видел что-то такое на картинках или даже на Рождественской ярмарке, но чтоб вблизи, попробовать…никогда.
– Ну, домик со стенами и крышей из пряников, не юэбинов, а простых европейских, его склеивают глазурью или карамелью, чтоб не разваливался, а еще можно украсить кремом, будто снег лежит, можно вставить леденцовые окна, хотя мы просто рисовали глазурью или вырезали из мармеладок, а еще…Шенн, ты слушаешь?
– А? – Шенн абсолютно дезориентирован, душой он уже не здесь, а словно в той немного жуткой сказке, которую раньше так любили Шиан и Рурет, где тоже есть двойняшки, а еще злая ведьма, но самое главное – домик, сделанный целиком из сладостей, ах, как же в детстве он мечтал туда попасть, несмотря на опасность быть съеденным, боги… И как это он позабыл?!
– Братец Гай! – взволнованно шепчет он, притягивая своего парня ближе за шарф. – Я знаю, Рождество давно прошло, а до Нового Года еще далеко, но пожалуйста, – запинается, – давай попробуем смастерить этот домик!
А его глазищи черные – обычно колючие, заглянуть в них бывает страшно – в пол-лица сейчас, влажные и трогательные, словно у шиншиллы. Ну и как ему такому отказать?
***
– Получается довольно неплохо для первого раза, не так ли? – улыбнулся Шенн, вставляя мармелад в оконца домика.
– М-м-м? А, да ты прав, действительно неплохо. – мысли Муана на самом деле были довольно далеки от готовки, потому что Шенн сейчас представлял собой довольно занимательное, милое, и что уж греха таить, довольно соблазнительное зрелище для него зрелище.
Высунув кончик языка и сосредоточенно пыхтя от усердия, он аккуратно очинял ножиком солнечно-желтые мармеладки, срезая обсыпанные сахаром бока, а затем вставлял их пряничные оконные проемы, отстранялся, разглядывал внимательно, словно художник, обрезая или подклеивая что-нибудь по мере надобности. Он не отвлекался даже затем, чтобы поправить выбившуюся из завязанного на скорую руку хвоста прядку, только сдувал со лба.
Постороннему человеку такая сосредоточенность и перфекционизм в, казалось бы, пустячном деле могли показаться смешными, но не Муану, знавшему всю подноготную Шенна и знавшему, почувствовавшему на своей шкуре, насколько этот на первый взгляд легкий на подъем человек был травмирован и апатичен, скольких трудов ему иногда стоил банальный уход за собой, не говоря уже об увлеченности чем-то.
Когда они стали встречаться и жить вместе, то стало чуть легче, Муан взял большую часть домашних обязанностей на себя, стал следить за питанием и режимом Шенна, порой подбирал ему одежду или притаскивал какую-нибудь вкусно пахнущую маску для волос, желая помочь раскрыться, перестать отвергать то живое, телесное, что было в нем, перестать считать тело лишь физической оболочкой, в которой он – временный гость.
Это работало, Шенн, как он сам любил говорить, стал смотреть на себя, свою внешность, характер и увлечения глазами Муана, и наконец -то понял, насколько он прекрасен. Вместе они прошли долгий путь, научились говорить словами через рот, их отношения стали ровнее и мягче, исчезли резкие качки от нежелания общаться до дикой страсти… И это все равно не избавляло от тех мучительно-долгих вечеров, когда Шенн скулил, сжавшись в комочек в ванной или на кровати, а Муан сидел рядом на полу, рассеянно поглаживая его руку и не представляя, что еще он может для него сделать.
Поэтому те моменты, когда Шенн был таким радостным, беззаботным и увлеченным чем-то, хотелось запечатлеть и навсегда сохранить в самых укромных уголках сердца, как бесценные сокровища, чтобы пересматривать их в трудные времена раз за разом, согреваясь и вспоминая, сколько счастья может подарить этот взбалмошный и язвительный человек.
– Ну, и что дальше? – неуверенно протянул Шенн.
Тесто они кое-как замесили с помощью инструкций из интернета и готовой смеси специальных пряностей для имбирного печенья (никто из них не чувствовал себя настолько уверенно, чтобы подобрать и растолочь специи самостоятельно), детали домика тоже вырезали благодаря бумажным шаблонам и прямым рукам Муана, крем взбился вполне сносно, но… Перед сборкой их внезапно одолела робость. Как это сделать так, чтобы будущий домик не развалился?
– Может, мы вырежем в основе пазы? Ну, чтоб он надежней стоял, – предложил Шенн.
– Нет, – Муан покачал головой – тогда пряничная основа скорее всего развалится, просто обмажем детали кремом и прижмем друг к другу.
Муан взялся за боковую сторону, Шенн – за переднюю и, ловко работая кондитерским мешком, заполнил кремом зазор между ними.
– Что ж, – сказал он чуть погодя, – падать вроде не собирается. Ты пока держи за угол, а я буду скреплять дальше.
Они без особых проблем собрали домик, приступив к его украшению. Тут, собственно, проблемы и начались.
Украшением, как человек с более тонким вкусом, в основном занимался Шенн, старательно вырисовывая белоснежные узоры, Муан лишь придерживал домик и добавлял посыпку в виде снежинок, предпочитая наблюдать за возлюбленным, когда вдруг вспомнил о том, что недавно купил разноцветные карамельки, которые очень понравились Шенну. Может, уложить их вдоль пряничного фундамента? Должно получиться неплохо.
– Муан, что ты делаешь? – спросил вдруг Шенн.
– То же, что и ты: домик украшаю.
– Ммн, убери, они тут не к месту.
– Ну почему, так ярче, да и вообще…
– Муан, – сердито нахмурился Шенн, уперев руки в бока, – это смотрится, уже чересчур, и если ты этого не видишь, то…
– То что?! – вдруг неожиданно для себя взорвался Муан. – Шенн, мы делает это вместе, знаешь ли, и я тоже имею право украсить его так, как нравится.
– Муан, я не говорю, что ты не имеешь права, только…
– Что?
– Боги! – Шенн вдруг резко вскочил из-за стола. – Да ничего, Муан, ничего! Делай как знаешь!
– Чт… Шенн, как я теперь, по-твоему, должен спокойно его украшать?
Шенн ничего не ответил, только раздраженно махнул рукой, задев домик.
Тот опасно накренился, и левая сторона крыши съехала, повалив стену.
Они оба уставились на свое испорченное детище
– И все из-за твоих психов, Шенн, вечно ты ничего не можешь сделать нормально, почему даже такое занятие надо превратить в черт знает что?!
– Да, – прошептал вдруг Шенн, – ничего не могу сделать нормально.
Муан прикусил язык.
– Шенн…
– Нет-нет, ты прав, не за что извиняться.
При виде Шена, отвернувшегося к окну и обнявшего себя руками, у него защемило сердце.
Сам Муан был человеком довольно толстокожим, чтобы его ранить, нужны были поступки, а не слова, да еще и их общение началось с взаимных подколок, так что порою он забывал, насколько по-другому к словам относился Шенн.
«Насколько они могли его ранить, придурок»
– Шенн… - он опасливо приблизился на несколько шагов.
– Я ведь уже сказал, не за что извиняться. – зябко огладил руками плечи.
Муан еле заметно улыбнулся. Для него, научившегося читать Шенна по жестам, это был знак: подойти, обнять можно, даже нужно, Шенн этого хочет, не вырвется и не станет терпеть, чтобы не обидеть.
– Шенн.
Еще шаг – и можно заключить его в объятия, пристраивая свои руки поверх его на животе и утыкаясь носом в ворот футболки, чуть сдвигая ткань и целуя верхний позвонок.
Шенн вздрогнул, но не испуганно, а скорее от неожиданности, и выпалил: – Нет, Муан, правда, на этот раз я виноват, не стоило так критиковать тебя на ровном месте, я… Мне просто показалось, что так будет лучше, и я решил... Просто опять хотел сделать как лучше и в итоге все испортил, ха-ха. В общем, прости.
От этого его желания скрыть свои самоистязание за смехом Муану становится не на шутку больно.
– Шенн, – он прижимает его к себе крепче, покачивая. – Шенн, всё, извинения приняты. Но знаешь, и ты меня прости, нельзя было так на тебя орать, я… Блять, Шенн, ты же знаешь, я ничего такого не имею в виду, просто иногда я не сдерживаюсь и забываю о том, что могу причинить тебе боль. Мы оба дураки, правда? И еще, хороший мой,– он еще сильнее тычется носом в его шею, словно слепой зверек, задушенно шепча – никогда не говори так о себе, ладно? Ты ничего не испортил, ты вообще ничего никогда не портишь, ты просто хотел, чтобы все было в лучшем виде. Возможно, эти карамельки правда лишние, я в этом плохо разбираюсь. В этом нет ничего плохого, Шенн, ты не виноват, нас обоих просто немного занесло, ты хороший, Шенн, возможно самый лучший из всех, кого я знаю.
– Муан, – на этот раз смешок в его голосе настоящий. – все хорошо, правда. Я не фарфоровый, хотя мне приятно, что ты так возишься со мной, братец Гай.
Он разворачивается, пристраивая голову ему на плечо, и говорит уже серьезнее: – Раньше я и не мог подумать, что когда-нибудь кто-то будет так дорожить мной, терпеть мои загоны. Братец Гай, спасибо… Нет. Я люблю тебя
– Я тоже.
– Ну что ж, – веселый всплеск руками,– давай посмотрим, что можно сделать с до… А-а-а-а, Волчара!!
Муан обернулся. На тарелке лежала только половина домика, остальное было втихую стащено на ковер, где его и грызла огромная дворняжка, виновато помахивая хвостом. Да уж, эта зверюга и правда научилась извлекать выгоду из вечных драм своих хозяев!
- Волчара! Фу, фу, плохая девочка, тебе же нельзя сладкое!
- Дела-а… - протянул Муан. – И что нам теперь с этим делать? Ты ведь так хотел этот домик!
– Ну, – пожал плечами Шенн, – домик можно испечь еще раз, а с этим… Это только съесть!
Он откусил кусочек крыши.
– М-м-м, братец Гай, вкусно!
Крошки глазури налипли над его верхней губой.
– Да, – согласился Муан, потянувшись к нему, – вкусно.