correr como un desesperado

Морти – умный мальчик. 

Морти, может, и не способен процитировать Шекспира, рассказать таблицу Менделеева или решить логарифмы, но он умеет смотреть, анализировать, запоминать. Морти может сложить два и два и получить "кажется, мой собственный дед меня хочет, ну что за пиздец". 

Морти помнит слова Рика, кинутые в пьяном злобном бреду: "Думаешь, ты что-то значишь для меня? Думаешь, ты такой осо-ооргх-бенный? Да я в любой момент могу - могу заменить тебя, говна кусок!" 

Помнит – и ни черта им не верит. 

Потому что так же Морти помнит, как дрожали руки Рика, прижимающие нож к тонкой шее, как блестели глаза и срывался паникой голос. "Ты маленький сукин сын, ты - ты - ты симуляция? А? Ты – симуляция? М-маленький ты сукин сын". 

Помнит, как Рик шептал: "Будь хорошим, Морти. Будь лучше, чем я", отдавая ему чертов ошейник. Не раздумывая, не сомневаясь, жертвовал своей жизнью. 

Помнит, чёрт возьми, что та дрянная вагонетка в два раза больше Нуб-Нуба, зато сидение идеально подходит под задницу Морти. 

Морти помнит многое, но молчит, потому что не знает, как к этому относиться. Школа – бесполезный отстойник, Рик прав, как всегда, потому что в школе учат складывать два и два, но не учат, что делать, если ты ловишь взгляды родного деда на своей заднице. 

Морти сидит в актовом зале в окружении опьяненных пубертатом подростков и, слушая неловкие смешки, думает: "Нахера этой планете уроки полового воспитания? Лучше расскажите, что делать, когда дед пьяно и горячо дышит в шею, прижимает к кровати и обещает взорвать всю чертову Вселенную за отсос, а на утро ничего не помнит и ведёт себя, как мудак". 

Морти трёт отпечаток чужих зубов на худом плече, игнорирует кусок измазанной в желтоватой от табака слюне бумажки, кинутый в волосы, забирает рюкзак и идёт к выходу. 

"Вы, похоже, и так всё знаете, мистер Смит? Какой же молодец, пятерка!" – выкрикнутое вслед игнорирует тоже. 

Морти умный мальчик – в конце концов, глупо отрицать генетику. Если у тебя умная мать и чертовски гениальный дед, то не особо-то и важен уровень айкью второго родителя. Рик так не считает, Рик в рот ебал генетику, если это позволит ему подъебывать внука, но мнение Рика не учитывается: он считает гением только себя и искренне думает, что развитие человечества остановилось где-то в промежутке между Джерри и личинкой ленточного червя. 

Морти в этой системе недавно обошел рыжего таракана. Повышение, хули. 

– Такими те-ееоргх-мпами, скоро ты приблизишься к полёвкам. Не сдавайся, дедушка – дедушка верит в тебя! – говорит Рик, смачно рыгает и паскудно ржет. Его руки трясутся, потому что дерьмо в его крови не вычистить никаким гемодиализом, потому что его кровь состоит из дерьма. У него самая чистая в Галактике печень, но самая грязная душонка. Он глотает горькое пойло, как воду, размахивает бутылкой и ржёт опять, потому что ему весело, потому что вся Вселенная лежит у его ног, потому что он в очередной раз нагнул смерть. 

– Ох, блин. Конечно, Рик, – Морти трёт лицо, вдавливает пальцы в закрытые веки. Он устал, он чувствует всю тяжесть мира на костлявых плечах, он хочет уснуть на сотни тысяч лет – и проснуться, когда Солнце выжжет Землю, как Рик выжег всё в жизни Морти. 

Морти смотрит на звёзды за окном тарелки, подпирает голову рукой: мысли тянут голову вниз, кажется – Морти смеётся в ладонь – в самый Ад. 

Руки Морти по локоть в крови и это даже не метафора – багряная жидкость засохла отвратительной корочкой. “С рук моих весь океан Нептуна не смоет кровь. Скорей они, коснувшись зелёной бездны моря…” – садитесь, Мортимер, пять. Руки Морти в крови, в крови и лицо, и душа, кажется, тоже кровоточит – Морти прикладывает руку к груди, оставляет красный след от ладони на дурацкой жёлтой футболке. Внутри пепелище и апокалиптические пустоши. Внутри Рик стоит посреди выгоревшей душонки, глотает горькое пойло и паскудно ржёт. 

Морти устал и хочет поскорее домой – если есть ещё место, которое он может назвать домом. Он смотрит в окно на тысячи тысяч звёзд, но видит в отражении только Рика. 

*** 

– Н-нам надо поговорить, - говорит Морти однажды ночью. В гараже тихо и холодно, пахнет пылью и машинным маслом, а ещё – Риком, потому что, кажется, Риком пропиталась вся эта пропащая планетка. 

– Не надо, - отрезает Рик, даже не поворачиваясь. Слышно, как стучит отвёртка о железные части механизма и тихо тикают часы. “Только не очередная хитровыебанная бомба, господи, блять, пожалуйста”, – думается Морти, потому что учиться “в поле” больше не хочется: хватило. Морти видит, как напрягается спина Рика под тонкой тканью, и отстранённо отмечает, что на учёном нет излюбленного халата. 

– Н-надо, Рик! Эт-это не может больше продолжаться! Так – н-не может! – Морти сжимает кулаки, впивается обгрызанными ногтями в ладони. Встает у Рика за спиной. Его душит что-то, ему трудно дышать, и так много всего хочется сказать, что горчит на корне языка. – Нам нужно п-поговорить... и м-мы пого-поговорим! 

– Го-оооргх-вори, – неожиданно говорит Рик и так же неожиданно разворачивается на своём кресле. У него красные прожилки в белках, опухшие веки, отпечаток какой-то инопланетной дряни на щеке, незажившая ссадина над бровью и обветренные тонкие губы – хочется смотреть на всё, что угодно, лишь бы не в глаза. “Чт-что?” – пищит Морти от неожиданности и отшатывается назад, но Рик ловит его за руку и дёргает на себя так, что Морти нагибается, так, чтобы оказаться лицом к лицу и смотреть глаза в глаза. – Ты же хотел пого-ооргх-ворить – говори. 

Морти вдыхает через рот и давится воздухом – Рик смотрит насмешливо и снисходительно. Будто Морти до сих пор ребенок. Будто Морти не может сказать ничего путного. Будто Морти не догадывается, почему место соприкосновения их рук горит, а Рик усиленно смотрит в глаза и никуда, блять, больше. 

– Ты хочешь меня, – говорит Морти, и это ни разу не вопрос. Лицо Рика не меняется – насмешливое и снисходительное, чёрт бы его побрал, но Морти видит, как сужаются на долю микрона его глаза, как хватка на руке становится – совсем немного – сильнее. Морти ликует про себя: попался. Вырывает руку и идёт к стеллажу с инструментами, а потом к дверям в гараж и обратно – куда угодно, лишь бы не смотреть, лишь бы не прикасаться, лишь бы не дышать им. Морти с удовольствием решил бы всё через смс-ки, но это слишком уж отдаёт клишированными подростковыми ромкомами. – В жопу мо-можешь засунуть себе все с-свои “ты мне не нужен”, и “та-таких, как ты, хоть пиздой ешь” и “я могу… могу заменить тебя в любой мо-момент” тоже засунь. Я зн-знаю тебя, как облупленного. И я знаю, что… что ты никогда меня не заменишь. Потому что тебе не нужен д-другой М-морти. 

– Само-ооргх-надеянно, – усмехается в ответ Рик, прикладываясь к фляжке. Наблюдает за суетливыми перемещениями и нервными подёргиваниями, смотрит с нездоровым любопытством, как за лабораторной мышкой в хитром лабиринте. – Я почти поверил, что у тебя выросла писька. 

Рик делает игривую волну бровью и давится воздухом, когда Морти говорит: “Может, хочешь проверить?” – и смотрит с вызовом. Спину выпрямил, грудь выпятил, стоит, в глаза смотрит, как будто не обоссывается от страха прямо сейчас. Рику тяжело дышать, тяжело думать, тяжело… 

– Что? – хрипит Рик, надеясь, что просто ослышался. 

– Проверить, говорю, хочешь? – повторяет мальчишка и подходит близко-близко, так, что их колени соприкасаются, смотрит сверху вниз, теребит край футболки, выставляя напоказ плоский живот и трогательную родинку над бедренной косточкой. Хочет казаться взрослым и смелым, но Рик видит, как быстро вздымается его грудь, как нервно подрагивают пальцы и краснеют кончики ушей. И Рик не знает: его это смешит, возбуждает или всё сразу. 

Морти не смешно ни разу, Морти не уверен в том, что он вообще делает. У него было много времени обдумать ситуацию и принять решение, но, в конце концов, он просто послушался Рика: “Плыви по течению, п-пёс. Жизнь – большая куча бессмысленного дерьма, обёрнутого в хаос и бессистемную жестокость. Вселенная стремится к саморазрушению, Морти, и однажды ей удастся покончить с собой. Лучшее, что ты можешь сделать для себя, – поддаться желаниям, и ебись оно всё ко-ооргх-нём”. 

И вот Морти тут. Пытается сдержать паническую атаку и выглядеть сексуально – насколько вообще может выглядеть сексуально тощее, неуверенное в себе чмо. В Морти много нерастраченной любви и ещё больше нерастраченного либидо, а в довесок – детские травмы и подростковые комплексы, и вся эта взрывная смесь готова вот-вот хлопнуться в обморок, потому что Рик молчит. Просто смотрит и молчит. 

– Или... или ты б-боишься? – усмехается Морти, но сам понимает, что это херня. Рик – он ничего не боится. Но Морти знает, что это сработает, и, конечно, это работает. 

– Не играй с огнём, щенок, – шипит Рик, хватая Морти за руку и притягивая к себе. Он горячий, как тысячи Солнц, его голос грубый и хриплый, от него пахнет горьким одеколоном и каким-то крепким бухлом – тоже горьким. Морти дышит глубоко и задерживает дыхание, чтобы лёгкие пропитались этим запахом, чтобы он остался с ним навсегда. – Ты... ты не знаешь, на что по-ооргх-дписываешься, Морти. 

– У меня было много времени, чтобы об этом подумать, – возражает Морти и случайно бросает взгляд на разодранные губы. На Рика это действует, как спусковой крючок – он притягивает мальчишку к себе за затылок, вгрызается в мягкие губы. Морти стонет: это не очень приятно и немного больно, Рик груб и даже почти жесток. Рик слишком долго ждал, чтобы размениваться на нежности, а Морти – травмированное всеобщим безразличием существо, так что никто, в общем, не обращает внимания на мелкие неудобства. 

Волосы мальчишки идеальной длины, чтобы запускать в них пальцы – именно это Рик и делает, пропускает волосы сквозь пальцы, сжимает, вертит чужую голову, как заблагорассудится. Морти тонкий, как ёбаная палка, но Рик знает, что он нихрена не хрупкий – он гибкий, выносливый и достаточно сильный для безумных приключений – а потому Рик не нежничает, прижимает к себе за талию так, что становится трудно дышать, сжимает руки до синяков, подхватывает под задницу и вжимает в стеллаж с инструментами. Морти болезненно стонет: железная полка впивается в лопатки, что-то холодное и острое давит на поясницу. Сверху падает какая-то очень-важная-очень-нужная-научная-хероборина. Плевать. У Морти стоит так, что почти больно, и он двигает бёдрами, пытаясь вжаться в Рика сильнее, проходится по чужому стояку. Рик шипит, кусает Морти за губу – это невыносимо. Слишком горячо. Слишком жарко. Морти кажется, что его кости сейчас расплавятся. 

– Ох, блин, Р-рик… – хнычет Морти в чужие губы и двигает бёдрами опять: хочется кончить сию же минуту, а иначе он взорвётся, но слишком мало трения, слишком мало Рика и слишком много одежды. – С-сделай что-нибудь, сейчас же, а – а не то я… 

Закончить он не может, в его голове ни одной связной мысли. Он только смотрит в чужие глаза и шепчет на грани слышимости: пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, Рик, господи, блять, боже. 

Вид такого Морти – встрёпанного, красного, мокрого, умоляющего – сносит Рику голову. Он делает шаг назад, и ещё один, он хочет дойти до кушетки, но спотыкается обо что-то и падает. Морти падает на него и испуганно вскрикивает, но Рик не даёт разрастись ненужным причитаниям – целует снова. Морти забывает обо всём тут же. 

Так, лежа на Рике, не в пример удобнее – Морти трётся о мужчину, практически трахает его ногу, и ему всё еще мало, так чертовски мало. Рику мало тоже, он задирает футболку на спине, чтобы почувствовать больше, сжимает и тискает, запускает руки под джинсовую ткань, чтобы наконец добраться до задницы, которую так долго желал. 

– М-морти, чёрт… – хрипит Рик, впиваясь зубами в перекат плеча. Морти почти плачет, Морти хочет почувствовать Рика на себе, Морти хочет почувствовать чёртов член Рика в себе, и, чёрт возьми, как же он хочет кончить. Рик перекатывается, оказываясь сверху, нависает над мальчишкой, а тот судорожно вцепляется в ремень чужих брюк, пытаясь его расстегнуть. Его руки трясутся, ему не хватает терпения, и ничего не получается. Рик что-то говорит, но Морти улавливает урывками: “подожди”, “ч-чёрт”, “не торопись”. Для него эти слова не имеют смысла – подождать? я устал ждать, я больше не могу, не заставляй меня. Морти не справляется с ремнём и бросает это дело, запускает руки под водолазку, оглаживает бока и впалый живот. Ему хочется трогать Рика везде, больше, сильнее, ему хочется расплавиться в нём и стать с ним единым целым. Рику хочется сделать всё правильно – впервые в жизни сделать всё правильно, позаботиться не только о себе, не навредить случайно. Но он почти не может об этом думать, почти не в состоянии себя сдерживать, когда мальчишка под ним хнычет и умоляет. 

– Да подожди же ты, – шипит Рик, перехватывает руки Морти, прижимает их к полу над головой. Тянется к внутреннему карману халата и чертыхается, вспоминая, что халат висит на спинке стула. Рик длинный, как шпала, он тянется к халату, не выпуская рук Морти, дёргает за рукав. Стул на колёсиках проезжает немного по инерции и падает, грохочет так, что, кажется, способен перебудить весь квартал. Морти вздрагивает: последнее, что ему сейчас нужно, – это чтобы кто-нибудь прибежал на шум, но шлёт весь мир нахер, когда Рик кусает его в плечо и зализывает прямо поверх канареечной футболки. 

– Р-рик, – стонет Морти, дёргая руками в бесполезной попытке вырваться. Он чувствует себя в ловушке, он знает, что, если попытается сейчас слиться, его не послушают, его трахнут на этом грязном полу, как дешёвую шлюху, и, парадоксально, это заводит ещё сильнее. Морти дёргается опять – просто чтобы почувствовать, насколько он слаб и беспомощен перед Риком. 

– Се-еергх-час, М-морти, черт, подожди ещё – ещё немного, – Рик пытается открыть тюбик со смазкой одной рукой, но у него ничего не получается, и он просто срывает крышку зубами. Отпускает руки Морти только для того, чтобы стянуть с него джинсы и рычит, когда понимает, что мальчишка пришёл без белья. Футболку Рик не снимает – не хватает терпения. Разводит чужие ноги в стороны и на пару секунд зависает. Морти выглядит, как квинтэссенция первородного греха, как секс во плоти, как самое горячее пекло – то самое, где будет жариться Рик до скончания времён. Если его ад выглядит так, он не прочь отправиться туда прямо сейчас. 

Морти поднимает ногу и толкает ей Рика в плечо: чего завис? время идёт, а мы не молодеем. если не трахнешь меня сейчас же – я сам тебя трахну. 

Рик усмехается и целует выпирающую косточку на ступне, легко проводит рукой по икре, бедру, раздвигает рукой ягодицы, трёт пальцем сухую горячую дырку. Морти едва не прокусывает губу, только бы не застонать. Он дёргается, пытаясь насадиться на палец, но получает только звонкий шлепок по заднице. Рику хочется его подразнить, довести до безумия, заставить забыть собственное имя, но у него самого не хватит на это терпения. Он хочет Морти прямо сейчас, сию же минуту, и он не будет мучить его, потому что не хочет мучиться сам. Он выдавливает смазку на пальцы, немного растирает и вводит сразу два – пункт “сделать всё правильно” провален. Но Морти плевать, он морщится, но стонет, и выгибается, насаживается на пальцы самостоятельно. Рик рычит, сжимает Морти за бедро – завтра там точно будут синяки – и притягивает к себе, ближе. Хочется хоть немного подождать, хочется свести к минимуму неприятные ощущения для мальчишки, но… чёрт. 

Рик вводит третий палец непозволительно быстро. Морти недовольно стонет и дёргается, Рик целует его в лодыжку и наклоняется, чтобы поцеловать в шею. Нога Морти всё ещё у Рика на плече – у Морти потрясающая растяжка, и Рик только от этого готов кончить в штаны, как сопляк. 

– Ох, б-блин, Рик… я не – не могу уже. Трахни меня, – Рик не спорит. Расправляется с ремнём, спускает брюки до колен: снять их полностью выше его сил. Смазки достаточно, чтобы войти без обоюдной боли, но Морти узкий, как целка, он и есть ёбаная целка. Рику крышу сносит осознание, что он первый, кто видит мальчишку таким, что он первый, кто трогает его так, что Морти чист и невинен. Рик любит разрушать всё, к чему прикасается. Сегодня он разрушит Морти, испачкает его собой. 

Рик, впервые за долгое время, почти счастлив. 

Двигаться в Морти сложно, и Морти скулит, потому что приятного мало, приходится остановиться и дать ему привыкнуть. Морти комкает в руках голубую водолазку, впивается зубами Рику в плечо, чтобы не издавать лишних звуков. Ногти Морти тонкие и острые, и Рик знает, что на спине останутся глубокие царапины, даже несмотря на ткань. 

Морти знает, что мира за стенами гаража не существует. Вся мультивселенная – иллюзия, чья-то дурацкая шутка, неудавшийся эксперимент. Всё, что есть реального в этом и других мирах, – это звуки, которые издаёт Рик, когда начинает двигаться, руки Рика в его волосах, член Рика в его заднице, Рик, втрахивающий его в грязный холодный пол. Морти задирает водолазку Рика вверх, заставляет снять ненужную тряпку полностью: ему нужно трогать Рика везде, ему нужно больше контакта, потому что Морти и вправду боится остаться в этом искусственном мире совсем один. 

– Ч-чёрт возьми, М-морти. Я так – так давно этого хотел, – шепчет Рик ему на ухо, и у Морти что-то коротит в мозгу. – Я хотел – я хотел взять тебя каждый раз, когда видел тебя. Я хотел обладать то-тобой, Морти. Я хотел – я хотел подчинить тебя себе, Морти. 

Голос Рика хриплый и задыхающийся, нуждающийся – в нём, в Морти – и, чёрт возьми, если бы Змий говорил этим голосом, Морти бы съел абсолютно все яблоки, спилил яблоню и сжёг Эдем к чертям. Морти понимает Еву, потому что запретный плод сладок и притягателен, и если то, что происходит сейчас, – наказание человечества за любопытство, то спасибо, сестра. В пекло райские кущи. 

– И вот по-посмотри на себя, Морти. Ты стонешь подо – подо мной, как шлюха. Ты принадлежишь мне. 

– О б-боже… 

– Бога нет, Мо-оррргх-ти. Есть только я. Я нагнул твоего бога – и тебя – тебя я тоже нагнул. 

Морти не хватает воздуха: всего этого так много и так мало одновременно. Он хочет, чтобы Рик заткнулся, потому что это слишком для него, но ещё больше он хочет, чтобы Рик продолжал говорить – всегда, всю эту вечность и следующую тоже, пока не погаснет последнее Солнце в последнем из миров. 

– Р-рик, – всхлипывает Морти, он близко, он так чертовски близко, он берёт в руки свой член и начинает надрачивать, и, если он не кончит сейчас же, он взорвётся, он на грани безумия, он реально плачет, потому что его нервная система не выдерживает всего пиздеца. 

– Д-да, Морти. Кончай, – приказывает Рик, натурально приказывает, обхватывая своим кулаком кулак Морти, помогая двигаться в едином ритме, и Морти не выдерживает. Он всхлипывает, жмурит глаза до боли и стонет в ладонь, которой зажал рот, когда кончает. Он не видит и не слышит ничего вокруг, он не чувствует, как Рик продолжает двигаться в нём, он застрял в вакууме, и из него нет выхода. 

Рик кончает с гортанным, рычащим стоном, и это последнее, что слышит Морти, прежде чем отключиться. 

*** 

Рик лежит какое-то время на полу, рядом с бессознательным Морти, и просто смотрит в потолок. Хочется выпить, даже не так – хочется нажраться – но слишком лень даже тянуться к халату за фляжкой. Морти сопит рядом, и Рик переводит взгляд на него, на всё ещё покрасневшее лицо, на торчащие ключицы, на лиловые следы на тонкой шее, ниже и ниже, пока не доходит до проявляющихся синяков на упругих бёдрах. Морти выглядит, как жертва изнасилования, а ещё, даже сейчас – особенно сейчас – как самое горячее, что Рик когда-либо видел.

Рик снова переводит взгляд на потолок и думает, что Морти будет сложно объяснить своей семье за завтраком, почему вся его шея в засосах и выглядит он, как после хорошей ебли. 

Надо, наверное, вставать, и надо, наверное, хоть раз взять на себя ответственность за свои поступки, а не пустить всё по пизде. Рик смотрит на Морти снова, на подрагивающие ресницы и потрёпанные, исцелованные губы и спрашивает себя: а стоит ли оно того? 

Рик вздыхает, трёт уставшие глаза и поднимается с пола. Протирает член первой попавшейся тряпкой, натягивает штаны обратно, застёгивает ремень. Неспеша проходится по гаражу, ставит на место упавший стул, надевает халат и, наконец-то, делает глоток из фляжки. Выпивка обжигает горло, но это именно то, что сейчас нужно. 

Рик одевает Морти, переносит его в комнату с помощью портала – ещё не хватало напороться на Бет. В комнате переодевает в пижаму – господи, он до сих пор спит в пижаме с динозаврами, ребёнок же ещё совсем. Укрывает одеялом до самого подбородка: всё по правилам. 

А потом сидит полчаса рядом на кровати и просто смотрит. 

а стоит ли оно того? 

Перед уходом закрывает дверь в комнату изнутри. У этой чокнутой семейки никакого представления о личном пространстве. 

а стоит ли?.. 

*** 

Морти просыпается за полдень, и он удивлён, что его никто не разбудил, – среда, школа, “ты совсем перестал уделять внимание урокам, Морти, это не может больше продолжаться”. В принципе, он не против: ему не помешает лишний выходной. Встаёт с кровати, потягивается и тихо охает: кажется, будто болит каждая мышца в его теле. Но он улыбается. 

Вместо того, чтобы чистить зубы, Морти смотрит в зеркало добрых полчаса. Всё его тело в синяках и укусах, на спине ссадины от бетонного пола, от которых не спасла даже футболка, да и в целом, он выглядит так, будто его всю ночь пинала ногами вся их школьная команда по футболу. Морти пожимает плечами и решает надеть водолазку сегодня. 

Морти принимает долгий горячий душ, наслаждаясь редким покоем, долго чистит зубы. Думает, не надеть ли ему чёрные джинсы вместо синих, раз уж футболку он сегодня сменил на водолазку. Потом решает, что лучше остаться в своих привычных, потрёпанных жизнью джинсах: если Рик позовёт его в приключение, лучше быть в чём-то удобном. 

Морти неспеша спускается по лестнице и замирает на последней ступеньке. 

Морти сразу всё понимает. 

Морти – умный мальчик. 

Бет сидит за столом, дрожащей рукой пытается налить вино,но ничего не выходит. Морти слышит звон стекла, когда горлышко стучит об край бокала. Бет ставит бутылку на стол и роняет лицо в ладони, заливаясь слезами. Её плечи трясутся, и она выглядит такой маленькой и хрупкой сейчас – Морти никогда не видел свою мать такой. Бет пошла в Рика, Бет сильная, она способна вынести что угодно, но сейчас она сломлена, полностью разбита, и Морти не хочет видеть её такой. Он хочет закричать: “Прекрати! Прекрати немедленно!”, но молчит и переводит взгляд на Саммер. 

Саммер сидит в кресле, поджав под себя ноги. Её руки лежат между бёдрами, и Морти видит зажатый телефон, на который постоянно приходят смс-ки, но она никак не реагирует – смотрит на стену и, кажется, находится вовсе не с ними. Морти может её понять. 

Её лицо посерело, Морти видит синяки под глазами и красноватые опухшие веки, и ему хочется подойти к ней и обнять, погладить по голове, сказать: “Он не стоит этого”, но не подходит и не говорит. Саммер выглядит так, будто резко стала старше на десяток лет. Морти больно на неё смотреть. 

Джерри сидит на диване и переводит взгляд с дочери на жену и обратно. Он старается, он правда пытается сделать сочувствующее лицо, но его дешёвая фальшивая скорбь разбивается о еле сдерживаемую улыбку. 

– Ох, Морти, Рик… – начинает Джерри и замолкает. Он не знает, как рассказать; он знает, что Рик значит для Морти, но также он знает, что Рик забрал у него Морти, Рик забрал у него Саммер, Рик забрал у него Бет: Рик забрал у него всё, что было ценного в жизни Джерри, и он не может не чувствовать облегчения сейчас. 

Поэтому он просто затыкается, пожимает плечами и строит сочувствующее лицо: не знаю, мол, почему так. 

Морти всё понимает. 

Морти – умный мальчик. 

Он проходит мимо замолчавшей Бет, мимо Саммер, мимо Джерри: сочувствующие, разбитые, отчаявшиеся взгляды оседают чем-то липким на коже, хочется отмыться, хочется отгородиться или убежать. Морти не делает ни того, ни другого. 

Перед дверью в гараж он не тормозит, но всё равно отдёргивает руку от ручки, будто та может прямо сейчас ударить его током. Не ударяет. 

Жаль. 

Гараж пустой. 

Морти проводит взглядом по пустым полкам, по столярному столу, по голым стенам и хихикает как-то истерично: Рик забрал даже чёртовы плакаты. 

Морти открывает все тайники, которые ему только известны, проверяет все полки и ящики и не находит ничего. 

В комнате с мозговыносяшками только кресло и шлем, но ни одной чёртовой колбы – и именно они, что парадоксально, его доводят. 

Морти берёт в руки шлем и сползает вниз по стене. На шлем с помощью жвачки приклеена записка: “сделай это” мелким неразборчивым почерком. 

Чёрта с два, старый ты гондон. Ты забрал у меня всё – и я не позволю забрать тебе мои воспоминания. 

Морти не может перестать рыдать, прижимая к себе шлем, – единственное, что осталось у него от гениального изобретателя. 

*** 

Морти – умный мальчик, но он не понимает главного: 

он стоит всего.