У Юнги в крови алкоголь и смесь чего-то запретного к Чонгуку. Его ломает и рвёт изнутри просто потому что. Юнги бы выбросить всё неправильное из головы, ведь Чонгук — младший брат Хосока и вообще. Но чужие руки не отталкивают, а обнимают. «Я хочу помочь тебе, хён».
Чонгук горячий слишком, и Юнги обжигается. По венам гонит адреналин и вспыхнувший огонь. Чонгуку бы бежать от тех слов, которые не будут сказаны, но давят комом в горле хёна, а он лечит. Режется сам об острые углы скал, но тянет Юнги на поверхность. Просто потому что.
***
Чимину двадцать и его топят в собственной ванне шестеро лучших друзей. Юнги двадцать два и ему не стоило приходить сюда тонуть в своих непонятных замираниях к Чонгуку. Он литрами вливает в себя алкогольную дрянь, схимиченную Тэхёном, лишь бы заглушить чужое звонкое «Юнги-хён!» Ему не плохо и не хорошо. Ему н и к а к. Где-то рядом проплывает сознание, забрасывая последний спасательный круг. И Юнги бы потянуться за ним, но.
Чонгуку целых едва восемнадцать и вроде бы уже можно, но в стаканчике всё ещё кола. Он из трезвенников, по типу Сокджина, ведь «хён классный» и «Гукки, тебе ещё тащить Хосокки-хёна домой». Чонгуку бы напиться до чёртиков, только бы не чувствовать чужой тяжёлый взгляд и сбитое дыхание. Но.
Юнги бьёт бутылки — «Чимин простит», докуривает пачку ментоловых — «Сокджин поймёт» и крушит всё вокруг себя — «Намджун прикроет». Ему уже слишком. Слишком много вопросов, соблазнов, противоречий. И Чонгука тоже слишком много. Много его горячих рук, хватающих тонкие запястья. Много бешеного сердцебиения, в такт собственному. Юнги идёт ко дну, а Чонгук — его подводный камень.
너무 늦었어 늦었어
너 없이 살 순 없어
Это всё неправильно, с самого начала. Неправильно Хосоку было знакомить с малым, неправильно — пускать брата лучшего друга в жизнь и партнёрство на баскетбольной площадке. Неправильно было играть с Чонгуком в четыре руки на пианино и покупать мороженое, срывая младшего с уроков. У Юнги к Чонгуку всё неправильное и внутри горит.
Сожги меня дотла, да, оттолкни сильнее
Юнги теряется вконец, отталкиваясь в пропасть. Ему бы сейчас взорваться на месте, но Чонгук мажет по челюсти, хватаясь за футболку. Только бы не дать упасть. Юнги срывает крышу и он припечатывает младшего к стене, наваливаясь сверху. В глазах напротив — что-то с болью и жалостью. Чонгук в опасной близости, такой весь цветочный мальчик, а внутри Юнги с цепи сорвался зверь.
Юнги целует. Так, что до крови на губах и грёбанных бабочек под рёбрами. Чонгуку бы остановить хёна и врезать ещё, но. Он позволяет старшему всё. У Юнги хватка железная, а губы не отпускают из плена. Языки сплетаются и Чонгук пропускает первый полустон. На губах привкус металла с ментолом и алкогольной дрянью, а сердце прогоняет по третьей передаче за миллисекунду. Кадык подрагивает, а ключицы сгорают от цепких прикосновений тонких пальцев. Юнги с силой отстраняется, зализывая ранки и спускаясь ниже. Внутри горит синим пламенем, и всё катится к чертям. Чонгук позволяет и пробирается руками под чужую футболку, притягивая хрупкого хёна ближе. Юнги несёт по волнам урагана, а кожа плавится. Ключицы Чонгука из тех фетишей, которые давят старшего по ночам. Губами Юнги чувствует их, разрывая мешающуюся ткань и отбрасывая рубашку. И он бы сгорел до конца, но сердце Чонгука живое.
В мгновение Юнги трезвеет и сильнее вжимает младшего в стену, смотря в упор. Так не должно быть, всё неправильно. Чонгук раскрасневшийся и готовый на всё — слепой щенок, спешащий на помощь побитой собаке, но Юнги уже поздно спасать. Он пинает Чонгука в сторону, давая ему шанс всплыть на поверхность и бежать. Бежать без оглядки, бежать от внутренних демонов Юнги и собственной глупости. Бежать, потому что так будет правильно.
А Юнги идёт ко дну, медленно сгорая.