— Мама… Я не хочу. Сколько можно повторять?
Разговор заходит в тупик снова и снова. Едва ли не слезящиеся глаза женщины с мольбой заглядывают в хмурое, усталое лицо нескладного подростка. Ссутулившись, он смотрит лишь в свою тарелку, вяло блуждает ложкой в уже давно остывшем супе и подавляет в себе желание прямо сейчас бестактно покинуть кухню и запереться в своей комнате. Однако взгляд родительницы всё никак его не отпускает.
— Чонгук-а, я понимаю, что тебе тяжело… Это всегда сложно, начинать новый этап своей жизни, расставаться со старыми друзьями, принимать новые обязанности, — мягкая ладонь, при взгляде на которую юноша всегда вспоминал о приближающейся незаметно к людям старости, осторожно перехватывает кисть, заставляет опустить ложку и поднять наконец глаза.
— Не в этом дело, — небрежно бросает слова, но руку материнскую в своих тонких пальцах сжимает. — Почему я должен поступать именно в эту школу? Почему именно туда?
— Ох, она откроет для тебя множество возможностей! Там замечательные условия, лучшие учителя, самые способные ученики… С таким дипломом сможешь работать в месте своей мечты, только подумай! Высокая зарплата и надёжные связи…
— Престиж… — раздражённо фыркает себе под нос и, выпустив чужую руку, откидывается на спинку стула. — А ещё недосып, телесные наказания и куча бессмысленного пафоса. Там с меня три шкуры сдерут и заставят зубрить 25 часов в сутки! Я и так всю жизнь учусь, не хочу лишаться хотя бы своих законных часов сна.
— Перестань, — матушка недовольно цокает языком. — Твой брат тоже учился там!
— Поэтому больше всего и не хочу.
На некоторое время в комнате воцаряется тишина, сквозь которую пробивается лишь тиканье часов, стоящих в гостиной. Никто уже не ест, но оба расфокусировано смотрят в пространство, теряясь в своих мыслях и сдавливая подступающие к горлу эмоции. Эту тему они старались не затрагивать нарочно, но так или иначе всё равно к ней возвращались.
— Милый… — мягко произносит женщина, робко поднимая взгляд на сына. — Пожалуйста, постарайся понять его…
— Да что тут понимать, — мотает головой и невольно всплёскивает руками. Чонгук часто начинал активно жестикулировать, когда терял контроль над чувствами. — Усердно учился, добился всего сам! Я с него пример брать должен! Только где он сейчас? В какой-то очередной точке мира, занимается своими ужасно важными делами, настолько важными, что на сообщения от родных отвечает раз в неделю, а вместо видео звонков присылает письма! Письма, чёрт возьми! Ещё бы виниловые пластинки отправлял, конечно! Надо будет подать ему идею!
— Чонгук, прекрати! Он звонит нам нечасто, но это не всегда возможно из-за разных часовых поясов. Ты же знаешь, что он очень занят!
— Конечно я знаю! Об этом уже все знают! Как ни выйдешь во двор, так со всех сторон сразу: «Ох, а как там Сокджин? Всё так же в работе, да?» — со стула поднимается, не в силах больше сидеть, и взглядом, блестящим от негодования, в стену упирается, словно там виновника всего балагана увидел. — Где же ему ещё быть! На Рождество — в работе, на день рождения — в работе, на Чхусок — в работе! Он обещал приехать хотя бы на мой выпускной из средней школы, и что в итоге? Снова работа! Если ты хочешь, чтобы я был похож на него, то мне придётся тебя разочаровать. Семья мне дороже влияния и денег.
— Ох, Чонгук-а…
Она не успевает встать со своего места — юноша уже уходит, таким образом намереваясь закончить их бессмысленный разговор. Широкими шагами взмывает на лестницу и с громким хлопком запирает дверь в свою комнату, раздражённо пиная по дороге одну из коробок, разбросанных по всем углам. Они переехали в этот дом пару лет назад, но Чон так и не смог заставить себя разобрать все вещи до конца. Всё внутри действительно роскошного здания ощущалось чужим, ненастоящим и пустым. Это был подарок Джина, порога которого он сам, однако, ни разу не пересёк. Чонгук не думал об этом раньше, но сейчас ему начало казаться, будто старший брат таким образом окончательно откупился от своих семейных обязанностей. Больно было понимать это, но всяко лучше, чем продолжать ждать того, что никогда больше не произойдёт.
На идеально застеленную кровать даже садиться жалко, что на мгновение юношу останавливает, но в конце концов он всё равно падает лицом в подушки, не желая даже думать о предстоящих годах старшей школы. Он был, без сомнений, талантливым учеником, настолько, что многие могли бы назвать его идеальным, однако отдавать последние годы юности учёбе, что в будущем наверняка не приведёт его к «работе мечты», о которой без умолку твердит мать, с каждым днём хотелось всё меньше. Родительница стучится в дверь, желает продолжить разговор в форме щадящей, более мягкой, однако Чонгук в ту же секунду приподнимается на локтях, тянется к своему столу с музыкальной аппаратурой и включает первую попавшуюся песню, прибавляя звук на колонках. Верный способ дать понять, что сейчас он не хочет говорить. Больше зайти никто не пытается. Чуть позже, вероятно, он сам спустится вниз, чтобы извиниться за своё поведение, но сейчас ему нужно немного побыть одному.
***
— Ему тяжело сейчас. Ты был таким же в его возрасте…
Чонгук останавливается, так и не преодолев последние несколько ступенек. Прислоняется к стене спиной и слушает, улавливая чутким ухом каждый шаг матери, плавно ходящей взад-вперёд по тёплому ковру в гостиной. Отчего-то дыхание пропадает, как только он слышит знакомое имя, сорвавшееся с её едва дрожащих губ.
— Я знаю, Джин… Но он этого не понимает. Он ещё ребёнок. Да… Да, мы уже подали заявление… Стой, не торопись с оплатой, я не отправлю его туда, если он не согласится на это сам. Что?.. Ты уверен? Я не знаю, Джин-и… Даже если и так, там действительно строгая дисциплина. Но если он сможет добавить в расписание занятия музыкой, то будет замечательно. Может, ты сам поговоришь с ним? Он послушает тебя больше, чем меня… Это правда, Джин-и, не утрируй, он всё ещё любит тебя не меньше, чем ты его! Просто… возвращайся домой поскорее, ладно? Хорошо. Да, я понимаю. Я ещё поговорю с ним. Хорошо… Удачи на работе. Люблю тебя.
Вызов сброшен, но женщина ещё какое-то время стоит неподвижно, глядя в экран из-под полуприкрытых век. Чонгук тоже не двигается, даже почти не дышит, лишь сжимает и разжимает кулаки, успокаивая зашумевшие в голове мысли. Когда те смолкают окончательно, он, наконец, преодолевает последние ступеньки, сразу же сворачивая в коридор до гостиной. Не услышавшая его приближения матушка крупно вздрагивает и отшатывается на полшага назад, стоит ей обернуться и заметить юношу.
— Ах, ты напугал меня… Извини, я не разбудила тебя своим разговором?
— Нет… — за несколько секунд решает, стоит ли врать, но затем показательно зевает. — Я буквально только что проснулся от шума газонокосилки за окном. А ты с кем-то разговаривала?
— Я… — опускает взгляд и телефон откладывает на журнальный столик, поворачивая его экраном вниз. — Так, по работе.
— Понятно… Слушай, я хотел извиниться за вчерашнее. Я немного вспылил тогда. Мне не стоит… быть таким эгоистом. Думаю, учиться там — действительно отличный шанс, и было бы глупо его упускать. Так что я согласен. Но с одним условием.
— Ох, мой мальчик, конечно! Всё что угодно! — искренняя улыбка растеклась теплом где-то в груди, отчего Чонгук немного неловко и виновато дёрнул уголком губ.
— Я хочу миллион на свой личный счёт.
Улыбка плавно сползает с её лица.
***
— На кой чёрт тебе столько денег? — сдержанное удивление послышалось из динамика телефона, поставленного на громкую связь, чтобы была возможность свободно передвигаться по всей комнате.
— На школьные принадлежности, — Чонгук рассматривает свою новую форму и деловито поправляет пиджак.
— А если серьёзно? — Джин отказался включать видео связь, как и обычно, но это не мешало Чону с невероятной чёткостью представлять выражение его лица каждую секунду разговора. Он всё ещё верит, что знает его идеально.
— Чтобы ты позвонил, — кроличьи зубки показываются в зеркале вместе с кривоватой ухмылкой, затем брюнет поворачивается лицом к телефону, к камере. — Ну как я?
— Как будущий ученик старшей школы, — с лёгкой усмешкой оценивает собеседник, но затем тяжело вздыхает. — У меня не слишком много времени, Гук-и, я уже скоро отключусь.
— Мог и не говорить, а просто сбросить, — непринуждённо бросает вслед чужим словам, вновь поворачиваясь к зеркалу, чтобы потуже затянуть галстук. — Терпеть не могу когда ты пытаешься оправдываться.
— Прости, что я не приехал на твой выпускной.
— Ой, ну всё, заткнись, иначе я сам отключусь, — раздражённо разворачивается и подходит к телефону, беря тот в руки и направляя гневный взгляд в камеру. Старший смеётся в ответ, этим ужасно глупым смехом, похожим на звуки стеклоочистителя. Чонгук всегда веселел как только слышал его, и сейчас большого труда стоит даже улыбку сдержать, сохраняя полнейшую серьёзность. — Я поступаю туда только потому, что у них закрытая церемония вручения аттестатов, и ты не сможешь приехать и посмотреть на меня.
— Я всё равно проберусь туда. Через забор перелезу или тайный лаз найду. Там такой есть, я со своих школьных времён помню.
— Ага. Жду свой миллион, братишка.
— Скину аванс, а оставшуюся часть суммы — как только мама пришлёт мне твои результаты промежуточных экзаменов. Уж постарайся не опозорить там нашу семью и лично меня, ладно?
— Значит точно опозорю. Сбрасываю.
— До встречи, Чонгук-а. Учись хорошо.
Как только смолкают последние гудки, Чон без всякой жалости отбрасывает телефон на стол и накрывает лицо руками. Смеяться и плакать хотелось в равной степени.