Свет проникал сквозь тонкие веки. И хоть мои глаза были закрыты, он казался ослепляющим. Будто огромным прожектором светили прямо в лицо. Я пыталась пошевелиться, открыть глаза, издать хоть какой-то звук. Но ничего не получалось. Тело отказывалось реагировать. Паника охватила меня, захватила разум полностью. В своем сознании я кричала и долбилась в стены тюрьмы под названием беспомощность. А потом я вспомнила про ужасы, о которых рассказывали в сети и в фильмах. Как люди приходят в себя на операционном столе и не могут пошевелиться, но при этом все чувствуют. И я заставила свое подсознание заткнуться, пытаясь оценить ситуацию. Боли я не чувствовала. Вообще ничего не чувствовала. И следом за этим в сознании нарисовался другой, еще более ужасный сценарий. Что если меня парализовало? Или если я в коме? Овощ, который больше никогда не встанет с кровати. Мне казалось, что время шло бесконечно долго. Мне хотелось кричать, рыдать. Мысли в голове носились и сменяли друг друга как бешеные. А потом я поняла, что слышу происходящее вокруг. Гул ламп, слабое жужжание каких-то приборов, их же писк. Это все было реально. А потом скрипнула дверь появились и голоса. Я снова попыталась пошевелиться, показать им, что я еще здесь, что жива. Но попытки снова не увенчались успехом, и мне осталось только слушать.

—…завтра отключаем их.

— Что? Но почему? А как же родственники?

— Приказ начальства. Родственники тут уже ничего не решают. Дело забирают военные.

— Но как? Мы не можем их отключить. Они же все еще живы!

— Живы?! И это ты называешь жизнью? Я видел людей после удара молнии… в морге. Одного даже выжившего. Но они выглядели совершенно не так! Этих же будто заживо сварили! У них кожа пластами слезает. Что бы мы не делали, отмирание тканей продолжается. Они все поседели. У пациента с третьей кожа слезает вместе со слоем подкожной клетчатки, а когда парню с пятой меняли интубационную трубку, у него выпали передние зубы. Посмотри на их глаза, они же выцвели. Они белые. Не думаю, что кто-то из них сможет видеть. У них пульс десять — двадцать ударов в минуту, насыщение крови кислородом тридцать процентов. Что-бы мы не делали, это не помогает. Они держатся только на аппаратах. А это, знаешь ли, уже сродни некромантии.

— Но как же мозг? Активность же есть!

— Активность? В одном случае из трех? Их мозги то как у мертвецов, то вспыхивают фейерверком. Это, знаешь ли, тоже не норма. Я бы сказал, пациент скорее мертв, чем жив.

— Но…

— Никаких но! Я сказал, отключаем. Завтра в десять утра. Всех семерых.

Это был конец в моем понимании. Я не могла пошевелиться, не могла открыть глаза. Я могла только вспомнить свою жизнь, мысленно попрощаться с близкими и уснуть вечным сном. Что я и сделала. Ведь уснуть и никогда не проснуться лучше, чем в ужасе цепляться за жизнь в последние ее секунды, не имея возможности даже пошевелить пальцем.

Я пришла в себя, и первый вопрос, который хотелось кому-то задать: я что, живая? Но задать его оказалось некому. А потом я открыла глаза. Мир вокруг вспыхнул настолько яркими и нереальными красками, что в этой куче цветов с трудом можно было различить очертания предметов. На секунду я даже подумала, что ослепла, как пророчил тот доктор. Но вскоре цветная какофония стала угасать и изображение вернулось в норму. Только тогда я попробовала пошевелиться.

Я не могла избавится от ощущения, что по всему моему телу кто-то толстым слоем вымазал сырую глину, которая в любой момент готова отвалиться. Я посмотрела на свои руки, вспомнив тот же кошмарный рассказ доктора. Сняла еще влажные компрессы, лежавшие просто поверх, и тяжело вздохнула. Врач не обманул. С рук действительно слезала кожа. Побелевшая, местами съежившаяся, местами вздувшаяся, потрескавшаяся и больше напоминавшая старые драные тряпки, нежели кожный покров.

И вместо того, чтобы убиваться из-за своего уродства, я вспомнила старую дурацкую привычку и не смогла ей противиться. Всю свою жизнь я безжалостно избавлялась от всего лишнего на своем теле. Каждый прыщ был выдавлен, каждая болячка ободрана, а уж стоило обгореть на солнце, так радости от сдирания кожи не было предела. Ну кто не ловит от такой фигни кайф? И сейчас я с особым наслаждением и искренним любопытством подцепила пальцами кусок кожи и сорвала его. Тот просто отклеился как малярка. Каково же было мое удивление, когда под ним оказалась другая кожа. Светлая, мягкая, ровная, как у младенца. На ней не осталось ни единого пятнышка, волосика или родинки. От чего она казалась будто не настоящей. Я подцепила другой кусок кожи и… сняла его целиком словно перчатку. Мерзкую странную перчатку. И вместе с ней с руки слезли и старый шрам от падения в детстве на стекло, и недавний ожог от неудачно схваченной сковороды.

Я осмотрелась. Это явно больничная палата. Реанимационные кровати. Куча всяческих приборов, мониторов и прочей непонятной мне лабуды. Но они все уже выключены. Наверное потому, что мы должны были умирать в тишине и гордом одиночестве, после того как их от нас отсоединили. Вот только я, кажется, поломала планы врачей и внезапно очнулась. Помимо моей кровати в палате стояло еще шесть. С людьми, в бинтах и компрессах. Видимо, это было какое-то ожоговое отделение.

Возле двери в палату располагалась раковина, а над ней зеркало. Решив, что мне необходимо выяснить, во что же превратилось мое лицо, я медленно встала и поплелась до зеркала. Идти быстрее было страшно. Казалось, что вся эта старая кожа вот вот сползет с меня и шлепнется на пол.

Но все переживания на эту тему мгновенно отшибло, стоило мне увидеть свое отражение. Я так и ахнула. Про седину врач тоже не шутил. И сейчас я в шоке разглядывала в отражении свои волосы. Ровно половина моей башки стала белой. Даже не седой, не пепельной, а белой. А вот вторая половина - угольно черной. Это при том-то, что раньше я была темно-русой. Я лишь слабо усмехнулась, в душе порадовавшись, что хоть располовинило не как Стервеллу де Вилль вдоль, а поперек. Спереди волосы белые, сзади черные. Даже казалось, что они стали сантиметров на пятнадцать длиннее, и крайне неприятно цеплялись за бинты.

Я подошла к зеркалу ближе. Предстояло самое страшное. Я медленно убрала с лица маску из бинтов. Зрелище оказалось не лучше, чем на руках. И не выясни я ранее, что под этим кошмаром новая кожа, орала бы сейчас в ужасе как резанная. Но вместо этого я просто сняла с лица пласт отмерших тканей. Странное зрелище. Лицо тоже стало похоже на задницу младенца. Ни единого пятнышка, прыщика, морщинки. Слезла даже любимая родинка над губой. Из зеркала на меня смотрел кто-то другой. Казалось, что изменилась не только кожа. Сами черты лица стали как-то острее, изящнее. Теперь я выглядела не на свои тридцать, а максимум лет на двадцать. Вот только было одно но. Отражение смотрело на меня жуткими, неестественно светлыми глазами. Вместо голубой радужка стала светло-серой. Настолько светлой, что практически сливалась с белком глаз, делая черный зрачок еще более заметным. Бледная ровная кожа, такая, будто никогда не видела солнечного света, и странные волосы. На фоне окружающего мира создавалось впечатление, будто я вылезла из черно-белого кино.

Я пялилась в зеркало, недоверчиво тыкая в щеку пальцем. Мне все еще не верилось, что то, что я вижу настоящее. Что теперь я выгляжу так, что это мое лицо. Но из этих размышлений резко и неожиданно меня выдернул женский крик. Девчонка, та самая, которую я видела на пустыре, с огромным родимым пятном на пол лица, тоже очнулась. Я не сразу узнала ее. Ведь вместо волнистых, похожих на одуванчик, рыжих волос на ее голове красовались теперь прямые и полностью белые. Она видимо сорвала с лица маску-компресс сразу, как очнулась. И теперь дрожащими руками прикасалась к облезающей вздувшейся коже на лице и истерически орала. Я и не догадывалась, что человек может так долго и громко орать одно сплошное нескончаемое «а-а-а». Я подлетела к ней, пытаясь успокоить.

— Не бойся! Не кричи! Все хорошо! Успокойся, на месте твое лицо. Наверное, даже лучше стало…

Но девчонка не успокаивалась и продолжала кричать. Она меня будто бы и не видела. Или не хотела видеть. Судя по всему, я была не достаточно убедительной. И тогда я уселась прямо перед ней, заставив посмотреть на себя и, выдав «смотри», стянула «перчатку» из отмершей кожи с другой руки.

Девчонка тут же заткнулась. На ней будто переключили режим. Она посмотрела на мою кожу, теперь валяющуюся на полу, затем на свои руки. Я только сейчас заметила, что такие же яркие темно-фиолетовые родимые пятна покрывали и ее руки. И с каким восторгом она сняла их вместе со старой кожей. Затем, не долго думая, оторвала слезающий слой и с физиономии, а потом бросилась к зеркалу, сжав в ладони старое лицо и так и не сказав не слова. Из той нелепой уродины, которой я ее запомнила при первой встрече, она превратилась в настоящую красавицу. Я и не подумала бы, что человек может настолько измениться. Хотя и что человек может полинять как змея, я тоже подумать не могла.

А потом очнулся жирный. Простите, не жирный, а полный. Но в этом очкарике было килограмм сто пятьдесят, не меньше. А я привыкла называть вещи своими именами. И вот его пробуждение, пожалуй, стало самым эффектным.

Стоило ему сесть, как огромные шмотки кожи вместе с жиром поползли вниз, и плюхнулись на пол, разлетевшись по кафельному полу палаты, словно лед, сброшенный с крыши. Я аж запрыгнула на кровать, опасаясь быть забрызганной его телесными жидкостями, которые теперь растекались в стороны от его кровати. Сказать, что зрелище было мерзким — ничего не сказать. Да еще и отвратительная вонь быстро заполнила все помещение. Он был единственным не в больничной сорочке. Видимо врачи не нашли подходящего размера. Но сейчас на кровати сидел уже не жирдяй в очках, а вполне себе обаятельный, стройный, красивый парень с черно-белыми прямыми волосами до плеч, с эффектно блестящими рельефными мышцами, из-за того, что его тело перемазано его же собственным жиром, который только что оказался на полу. Парень сидел и в недоумении разглядывая свои новые крепкие жилистые руки. А я тоже пялилась на него, не в силах принять такую метаморфозу.

— Что за херня тут творится? И что вы за дятлы?

Засмотревшись на невероятное зрелище в виде мгновенно худеющего толстяка, мы и не заметили, как очнулся еще один. Тот чел в татухах, которого я ласково прозвала уголовником. Уж больно рожа у него была бандитской. Как оказалось, предыдущая рожа вполне соответствовала повадкам. Он смачно харкнул себе в ладонь, выплюнув три зуба. А после посмотрел на меня. Я, ведомая непонятным чувством долга, подошла, осторожно перешагнув куски толстяка, и присела к уголовнику на кровать.

— Вы че за клоуны? Это че, типа розыгрыш, прикол какой-то? Страх потеряли что-ли? Я же вас всех урою за такие выходки.

— Не, чувак, это не прикол. В нас молния шарахнула. И ты, кстати, теперь тоже такой же… черно-белый. И кожа с тебя так же слезает. Видимо, еще и зубы обновились.

Парень сунул в рот пальцы, проверив, насколько крепко они держатся. Меня же смутил тот факт, что зубы его волнуют больше всего остального. Может потому, что те, которые он выплюнул - золотые. И хоть по моей оценке он казался мне ровесником, передние зубы у него, видимо, были вставными. До этого дня. А теперь выросли новые — белые и идеально ровные.

Он даже не пошел к зеркалу. Просто содрал с лица огромный шмоток кожи и с отвращением бросил его на пол. А после снял слой и с рук вместе с татуировками. Выглядело это странно. А потом он поднял глаза на меня. В отличие от остальных, глаза ему достались абсолютно черные. Радужка сливалась со зрачком. И если раньше у него был взгляд убийцы, и он походил на какого-то бандита, то сейчас, вкупе с черными глазами и белыми, отросшими сантиметров на десять, волосами, он стал похожим на демона. От его взгляда меня аж мурашками пробрало. Не хотела бы я остаться с ним наедине. Или хотела? Тряхнув головой в попытке избавится от дурных мыслей, я посмотрела на остальные кровати. Логично предположить, что раз уже четверо из нас очнулись, то и очередь остальных не за горами. И я не ошиблась. Всего через минуту в себя пришла еще одна девчонка. Она была на удивление спокойна. Очнулась и как ни в чем не бывало, села на кровати, посмотрела всех нас и выдала:

— Доброго всем дня.

Тоже мне добрый день. Очнулись после непонятной комы, сбросили кожу как какие-то рептилии, да еще и полиняли, будто нас всех в отбеливатель окунули.

Она встала, подошла к зеркалу. Ее кровать располагалась как раз возле раковины. Совершенно спокойно провела все те же манипуляции, избавившись от лишнего, и села обратно на кровать. И пока все пытались переварить происходящее, она принялась спокойно обдирать свои ноги. Вообще, эта странная девица была больше всех похожа на человека. Волосы ей достались черные. А от разряда молнии остались только две светлые пряди, симметрично спадающие на обе стороны где-то посередине головы. И меня не отпускало ощущение, что она знает что-то такое, чего не знаем мы. Но выяснять сейчас было не время.

Крикунья, посмотрев на недавно очнувшуюся, тоже принялась отдирать омертвевшую кожу с ног, жирный предпринимал попытки встать, но при каждом его движении его катало как сыр в масле, так как похудел он пока только сверху. А его нижняя часть все еще находилась в плену лишних килограммов, которые тоже стремились оказаться на полу.

Но возможность вдоволь понаблюдать за этим забавным зрелищем не выдалась, потому что очнулся еще один.

— Твою мать! Сколько сейчас времени? У меня в десять совещание!

Парень вскочил с кровати так, будто не при смерти валялся невесть сколько, а просто проспал пару часов.

— Чувак, какое нахрен совещание? — ну раз уж я очнулась первой, то решила для себя, что и вводить всех в курс дела придется мне. Этого для начала нужно было вернуть в реальность.

— Как какого?! Нам в обед контракт с японцами подписывать на два миллиарда! А мне коммерческий еще расчеты не предоставил…

— Какие японцы? Ты глаза-то разуй. Ты же в больнице. В тебя молния шарахнула.

И хоть парень стоял ко мне боком, по всей его фигуре, по осанке, по опустившимся плечам и голове, можно было прочитать отчаяние и растерянность и посочувствовать. Но когда он повернулся ко мне лицом, меня просто пробрало на смех. Потому что его-то как раз располовинило, как Стервеллу: слева белый, справа черный. И ладно бы, если бы такая разница проявилась только в волосах, но еще и глаза ему достались разные. Только наоборот: слева черный, справа белый. Прямо таки Ин-Янь. Вот только стало смешно мне почему-то одной. Остальные посмотрели на меня как на дуру. Ну извините, хреново у меня с чувством юмора.

И пока бывший бизнесмен пытался свыкнуться со своей новой внешностью и тем, что определенно просрал сделку с японцами, все остальные, включая меня, уставились на последнюю кровать, в ожидании, пока ее обитатель проснется. Вот только тот совсем не подавал признаков жизни.

— Подох что-ли? — уголовник даже привстал на колени на кровати, чтобы повнимательнее на него посмотреть.

— Что сразу подох-то? Ты сам десять минут назад так же выглядел.

— Ну ты его это… потормоши что-ли.

— А почему я-то сразу? — Возмущенно выпалила я. Сама пыталась взять ответственность и всем все растолковывать. А инициатива, как говориться, трахает инициатора. Но это показалось мне несусветной наглостью.

— Не, я его трогать не буду. Вдруг он скопытился.

Деваться было некуда. Все уставились на меня выжидающе. Некоторые даже подошли ближе, подозрительно наблюдая за происходящим и ожидая от меня действий. За что боролась, на то и напоролась. Привыкла каждому на работе все разжевывать, да с каждым нянчиться. Любишь командовать, люби и за всех отдуваться. Дурная привычка, что сказать.

Я нехотя встала со своей кровати, подошла к парню и аккуратно коснулась его руки. И тут меня будто снова шарахнуло током. В глазах побелело, а удержаться на ногах стало сложно. Поэтому я попятилась назад и плюхнулась на свою кровать. Вскоре пелена в глазах сменилась картинкой, напоминающей видение:

Поле, ночь, а в самом центре мы. Стоим как идиоты. Мои новые знакомые по углам правильного шестиугольника, а в центре я, башкой по сторонам верчу. И вижу я это все четко сверху. Как будто зависла в воздухе прямо над нами. А когда в видении я подняла голову — вспышка и электрический разряд как запись молнии в замедленной съемке. Прошел через меня, а от меня по земле к остальным. К кому-то быстрее, к кому-то медленнее. Наверное на деле разница была в какие-то доли секунды, но в видении она оказалась заметна довольно четко. Именно в том порядке, в котором мы очнулись. Но вот на пути к последнему молния будто обо что-то споткнулась, поползла не прямо, а в стороны, как кривой тройной перекресток. Однако, вскоре ее траектория выровнялась обратно и проломила себе путь напрямую к парню. Наверное, это и было причиной того, что он не приходит в себя.

Я ахнула, вцепилась в бортик кровати. Стоило видению закончиться, зрение начало возвращаться. Только опять через то цветное месиво, в котором сложно что-то разобрать. Я потерла глаза. Помогло. Да и парень зашевелился: поерзал по кровати, повернулся на бок, обняв подушку, а потом и вовсе потянулся, так сладко, будто впервые проспал до обеда.

— Что, выспался? — я не сдержалась, чтобы не съязвить.

— Угу… - парень согласно промычал и снова начал устраиваться на бок, так и не открыв глаз.

— Эй! Просыпайся, соня! Весь дурдом проспишь!

— Какой дурдом? — парень сонно приоткрыл один глаз. И в следующее же мгновенье он подскочил на кровати как укушенный. — Где я?! Кто вы?! Как я тут оказался?! Где мой сосед?!

— Какой сосед? — почему-то именно этот вопрос мне показался нуждающимся в уточнении.

— Как какой… по комнате в общаге. Мы с ним к лабораторке готовились. А дальше ничего не помню. Что произошло?

Я тяжело вздохнула, понимая, что мне придется рассказывать эту историю уже в шестой раз.

— В тебя ударила молния. Ты в больнице. Но все хорошо.

— А почему вы все такие… монохромные? — парень непонимающе осмотрел всех присутствующих.

— Чувак, как бы тебе это сказать… Ты такой же.

Но долго распинаться на тему его новой внешности, объяснять ему, что он должен полинять, выбравшись из старой кожи, не удалось. А все потому, что внезапно раздался писк со стороны двери, та открылась. И в помещение вошла молодая девушка в белом халате, явно не ожидающая такого вот сюрприза. Только семеро очнувшихся полумертвых коматозников были не всем сюрпризом. Именно когда она вошла, толстяку приспичило наконец встать с кровати. Он подскочил, приземлился на пол, и все его отмершие части, включая кожу, жир и еще не весть что, плюхнулись на пол, громко хлюпнув, и разлетелись по палате.

Бедная девушка, увидевшая это, завизжала и в ужасе вылетела из помещения. Мы в общем-то тоже были сильно озадачены.

— Эй! Подожди! Ты куда? — опаздун на совещание бросился за ней, в попытке догнать и заставить объяснить происходящее. Вот только дверь уже притянулась обратно доводчиком и надежно заперлась на магнитный замок.

— Ну, мы хотя бы не одни. Врачи тут есть. Это радует. — Я оптимистично пожала плечами.

— Эй, жирный! Ты в другое время свою шкуру сбросить не мог? Вон девку напугал до полусмерти. — Уголовник накинулся на парня, считая его виновным в том, что снова остался без информации.

— Я не жирный! Я полный! — оппонент и не думал сдаваться. Пытаясь защитить свою честь и гордость, он повернулся передом к присутствующим.

— Да вообще-то уже нет. Чувак, но одно я тебе точно скажу — ты голый! — я была просто обязана ему об этом сообщить, потому что он об этом явно забыл. А все остальные, видимо, потеряли дар речи, уставившись на его внушительных размеров достоинство.

Парень посмотрел вниз, кротко матюкнулся, ринулся к своей кровати, но поскользнулся на жирных ошметках, разбросанных на полу. Не упал он только чудом. Умудрился схватиться за бортик кровати. А потом схватил подушку и прикрыл ей свои причиндалы.

Дверь снова запищала.

— Да что могло случиться такого, что ты...

В палату вошел мужчина в возрасте. Но увидев происходящее замер, так и не договорив фразу, и приоткрыл рот от удивления. Следом за ним зашла и приходившая ранее девушка.

— Лена! Как ты умудрилась не заметить, что у тебя коматозные очнулись? — мужчина с откровенным недоумением прикрикнул на подчиненную.

— Борис Евгенич, я на обед отходила, в неврологию… они там всегда в это время интернов смотрят. — девушка отвечала растерянно и, казалось, вот-вот расплачется.

— Лена! Ты дежурная медсестра в реанимации! Какой обед?! Какие интерны?!

— Ну… у нас же никого кроме этих больше нет. А этих вы сказали не реанимировать…

— Лена!..

От очередной претензии в адрес медсестры мужчину остановил внезапный вопрос.

— Объясните уже, какого хера тут происходит? — уголовник явно начинал злиться. Ему было не интересно слушать врачебные перепалки. Доктор на мгновенье замер.

— Простите. Вы все находитесь в отделении реанимации в Госпитале мед. университета. Ваше состояние последние дни… — теперь растерялся уже врач, поэтому и оборвал фразу на середине, — меня зовут Борис Евгеньевич, я заведующий отделением и… и мне срочно нужно позвонить генералу Орлову… Леночка вам все объяснит! — С этими словами мужчина вылетел из палаты так, будто забыл дома утюг выключить. А Леночка так и осталась стоять посреди палаты, растерянно и даже испуганно хлопая глазами.