Pourquoi je vis, pourquoi je meurs?
Pourquoi je ris, pourquoi je pleure?
Voici le S.O.S
D’un terrien en détresse
J’ai jamais eu les pieds sur terre
J’aim’rais mieux être un oiseau
J’suis mal dans ma peau
J’voudrais voir le monde à l’envers
Si jamais c’était plus beau, plus beau vu d’en haut
D’en haut
– Как ты? – стараясь скрыть дрожь в голосе, спрашивает Минсок. Ему невыносимо больно смотреть на такого Джиёна. Бледное с желтизной лицо, глаза с полопавшимися капиллярами, потрескавшимися губами и полной безнадёгой во взгляде. Кожа кажется тонкой, пергаментной.
Минсок хочет укусить себя за язык и откусить его к чертям, потому что Джиён как неживой. Грудная клетка едва колеблется от дыхания, ресницы подрагивают от боли и сиплое поверхностное дыхание чуть хрипит на выдохе сквозь приоткрытые запёкшиеся губы, не перекрывая звук приборов. Минсок сидит рядом, гладит Джиёна по руке, перебирает пальцы и запирает свою боль внутри.
– Почти не болит, – слабо хрипит Джиён и силится открыть глаза. Но его сил хватает лишь приподнять веки с непомерно тяжёлыми ресницами.
– Это хорошо, – дрожит улыбкой Минсок и обхватывает холодную руку двумя ладонями. Прикладывает к щеке, а потом зарывается носом в центр ладони и громко сглатывает. – Лекарства помогут справиться. Ты главное не отчаивайся.
– Мин…
– Ты справишься, я знаю. Верю в тебя, Ён. Ты сильный.
Джиён с трудом облизывает пересохшие губы и приоткрывает глаза шире. Сеточка лопнувших сосудов и неестественная желтизна белков пугают Мина до чёртиков. Но он старается держаться ради Джиёна, ради его спокойствия. И мягко улыбается, пытаясь подбодрить медленно моргающего Джиёна.
Минсок понимает всё без слов, смачивает сухие губы куском влажной марли, цедит понемногу капли воды. Они скатываются по губам в рот, и Джиён жадно глотает, прикрывая глаза. Минсок вытирает выступившую испарину со лба Джиёна и кусает губы. Даже такая мелочь, как моргание, выматывает Джиёна. Минсок отворачивается и сглатывает подступивший к горлу комок.
Он думал, что времени больше. Что они успеют дождаться очереди. И что Джиён не ослабеет так быстро. Минсок невольно стискивает пальцы Джиёна чуть сильнее, и тот распахивает глаза, морщась от боли. Не шипит, не пытается сбросить вцепившиеся в руку пальцы, лишь болезненно изломленные брови и губы дают понять, что больно. Минсок спохватывается и разжимает ладонь. Виновато гладит пальцы и едва сдерживается, чтоб не поцеловать их.
– Ещё немного, и доктора закончат с анализами, сделают тебе операцию, и ты поправишься, – уверенно говорит Минсок, а сам стискивает зубы после каждого слова, чтобы не простонать в голос. Он результатов поступления в ВУЗ так не ждал, как этих анализов. Да ничего в жизни он так не ждал, как какой-то бумажки, от которой зависела жизнь Джиёна.
Намного меньше, но с таким же замиранием сердца он ждал только одного – ответа Джиёна. Когда в порыве чувств Минсок прижался к нему всем телом и поцеловал призывно блестящие от сока губы. Джиён тогда замер, распахнув глаза, но не оттолкнул; упёрся руками в грудь, вцепился в его футболку скрюченными пальцами. А потом ответил с таким жаром, что у Минсока задрожали колени.
Их отношения развивались стремительно, к вечеру следующего дня Джиён переехал к Минсоку из кошивона, в котором он жил уже давно, сразу же после того, как стал зарабатывать на жизнь, после того, как его выселили из дома под снос. Минсок был счастлив просыпаться каждое утро с тёплым телом под боком. И не кого другого, а именно Квон Джиёна. Того самого, в которого влюбился ещё лишь только поступая в университет.
Минсок справился тогда с тестированием, но по привычке сидел и разглядывал абитуриентов. Строил предположения, кто есть кто. Остановившись взглядом на выступающих сквозь драную футболку лопатках, Минсок замер и пристальнее всмотрелся в торчащие позвонки. Парень явно давно не питался нормально, денег на обновки тоже не было. Но он пришёл сдавать экзамены, надеясь на поступление и стипендию.
Он бодро отвечал на вопросы, заполняя строчки, и Минсок залюбовался его профилем. Острый подбородок, высокие скулы, некрупные аккуратные уши, почти полностью скрытые отросшими волосами, но проглядывающие сквозь пряди при повороте головы. Красиво очерченная линия губ и ровный нос, и глаза без второго века, чем-то так напоминающие его собственные. Если ещё убрать излишнюю худобу, он стал бы стал в разы привлекательнее.
Великоватые, явно не его собственные, кроссовки на босу ногу болтались на худых ступнях, и Джиён при ходьбе немного шаркал подошвой по асфальту. Старая футболка представляла собой сеть разнокалиберных дырок, но вполне прикрывала стратегически важные места, и если не присматриваться, выглядела произведением новомодного дизайнера. Потрёпанные джинсы мешком висели на теле. И держались, видимо, только за счёт пояска, скрученного из нитей.
Парень обернулся, мазнул взглядом по Минсоку, облизнул губы и отвернулся. А Минсока будто током ударило. Он не мог описать и объяснить вспыхнувших в нём чувств ничем, кроме как любви с первого взгляда. Просто под взглядом раскосых глаз внутри что-то кольнуло, и сердце бешено затрепыхалось в груди. Да так, что Минсок стиснул рубашку и несколько минут приводил дыхание в норму.
После экзамена Минсок незаметно пошёл за парнем и надолго завис у магазина, где мальчишка, которого звали Квон Джиён, если верить бейджику, разгружал машины. Потом Минсок долго ждал Джиёна у супермаркета, где тот с грохотом собирал тележки, соединял их между собой, перевозил и устанавливал в положенное место. До трёх ночи Минсок караулил Джиёна у ночной пекарни, и лишь к четырём он остановился неподалёку дешёвой ночлежки, куда ввалился еле живой Джиён.
По дороге домой Минсок много думал и сопоставлял полученные факты. Тощий Джиён работал минимум на трёх работах ради того, чтобы пойти в ВУЗ, спал в дешёвом клоповнике, а значит, не имел дома. И работы выполнял спокойно, сосредоточенно и без нареканий. Молча таскал неподъёмные ящики, катил дребезжащие тележки и чем-то занимался в пекарне. Минсоку не было видно, чем именно.
Исходя из этого, Минсок сделал вывод, что предлагать парню помощь бесполезно. Джиён явно слишком горд, чтобы просить и уж тем более брать деньги просто так. Потому по возвращению домой он уселся за план покорения сердца Квон Джиёна. А это явно требовало времени и массы усилий. Парень, который так вкалывал и жил один в таком возрасте явно никому не доверял.
К счастью Минсока Джиён поступил в университет на стипендию, и каждый семестр подтверждал, что не зря его взяли. Второй год подряд Джиён щетинился на каждую попытку сблизиться, хотя бы как сокурсникам. Многим это надоело, и они оставили все попытки познакомиться с острым на язык однокурсником. Не хочет общаться – его дело. Минсок же не отступал.
Джиён не подпускал к себе никого, отталкивал всех, кто хотел познакомиться и весь первый семестр второго года. Во втором семестре они чуть сошлись с Минсоком, когда волею судеб оказались ответственны за один проект на двоих. Минсок на голубом глазу предложил в первый же день идти к нему домой, потому что у него есть доступ к интернету и холодильнику, а дома в разы лучше готовиться, имея возможность обсудить информацию. Джиён посмотрел на Минсока с подозрением, но кивнул и двинулся следом. Он с опаской осматривался в чужой квартире и отчётливо вздрогнул, когда за Минсоком закрылась дверь.
– Эй, – успокоил его Минсок, – я не собираюсь тебя есть. У нас проект.
– Ага, – растерянно пробормотал Джиён и поджал босые сбитые пальцы на ногах.
Минсок сознательно растягивал время общения, старался отвлечь Джиёна или побольше накормить вместо того, чтобы заниматься проектом, и изучал все повадки Джиёна. Как он держит ручку, как поджимает ногу под себя, как ест, как дёргается почти невидимый кадык на шее, когда он пьёт. Минсок чувствовал себя фетишистом и сталкером в одном флаконе. Он так и не понял, чем манил его Джиён, но к нему тянуло как магнитом.
Иногда Джиён позволял себе расслабиться и заваливал Минсока цитатами из любимых книг, блестел глазами и с упоением пересказывал любимые моменты произведений. Выяснилось, что он старше Минсока на целых два года, хотя это не было заметно. Минсок смотрел и не мог насмотреться на Джиёна, он улыбался, если губы Джиёна трогала улыбка, и смеялся вместе с ним. Он грустил с Джиёном о героях и тосковал по неведомым землям.
Минсок никогда ещё не привязывался к людям так сильно. А уж тем более не привязывался с первого взгляда. Все мысли были о Джиёне, и Минсок много времени потратил на то, чтобы найти человека, который сможет дать Джиёну нормальную работу с достойной для студента оплатой. Ему это удалось, и он прыгал от счастья на кровати, как в детстве, когда на Рождество он получил железную дорогу, о которой долго мечтал. Конечно, дать Джиёну работу просто так он не мог, потому предложил сходить с ним на собеседование за компанию.
– Джиён, тут всего десять минут собеседование, а потом мы ко мне, и засядем за проект до самой ночи, лады?
Джиён полоснул Минсока взглядом, но согласно кивнул и прошёл в офис следом за Минсоком. Минсок скрылся за дверью и раскланялся перед директором. Он не хотел пользоваться знакомствами, но это был единственный способ помочь Джиёну получать нормальные деньги и не надрываться. С директором их свела судьба, когда Минсок вытянул его сына буквально из-под колёс слетевшего с ручника грузовика.
Все остались целы и довольны, только мальчик немного испугался и со слезами уткнулся Минсоку в шею. А отец пообещал помочь, если потребуется. И вот теперь обещанная помощь пригодилась. Побыв ещё для виду в кабинете, Минсок вышел и направился к ожидавшему его Джиёну. Но вслед прилетел вопрос, Минсок обернулся, а Джиён непонимающе уставился на мужчину в костюме.
– Молодой человек, вы тоже на собеседование? – спросил директор, а Джиён удивлённо оглянулся. Но когда понял, что обращаются к нему, вовсе растерялся.
– Нет, я не…
– Проходите, – махнул рукой директор, и Джиён прошёл в кабинет, ошалело оглядываясь. А потом вышел из кабинета совсем чумной и, подрагивая кончиками губ, сказал, что его приняли.
– Это судьба, – сказал Минсок, скрадывая лукавый взгляд за стёклами очков.
– Наверное, – растеряно улыбнулся Джиён. – Я рад, что пошёл с тобой.
После сдачи и защиты проекта Джиён ожидаемо отдалился от Минсока, занявшись новой работой, и только что появившиеся щёчки и румянец вновь исчезли. Минсок почти целый семестр угробил на то, чтобы мало-мальски приручить и откормить Джиёна, отвлекая всякой ерундой, а теперь вся его работа пошла прахом. И Минсок уже готов был плюнуть на пустые попытки позвать Джиёна в гости, когда, выбрав лучших студентов, деканат отправил их в горы на двухдневную экскурсию с ночёвкой.
Именно там Минсок и поцеловал Джиёна, поддавшись неимоверному искушению. После получения работы Джиён немного приоделся и покрасил волосы в рыжий, и теперь Минсок не мог отвести глаз совсем. Он прикипал взглядом к Джиёну и забывал как дышать, когда тот ненароком касался его, сидя рядом. Джиён стоял на фоне заходящего солнца, пил вишнёвый сок и облизывал губы, и у Минсока сорвало крышу.
Он прижался к влажным и сладким от сока губам, стиснул в ладонях худые бока и на миг закрыл глаза, боясь, что оттолкнут. Но Джиён не оттолкнул, впился зубами в нижнюю губу, прижался так отчаянно, как будто от этого зависела вся его жизнь, и Минсок поплыл. Он вцепился в Джиёна и увлёк его на траву, целовал так, что звенело в голове, а губы саднили, как после драки. Когда похолодало, они вернулись в палатку и целовались ещё, пока не уснули в объятиях.
Вечером по возвращению в город Минсок настоял на том, чтобы Джиён забрал вещи и перебрался к нему. Сияющий Джиён непривычно для себя сопротивляться не стал и, смущённо улыбаясь, вскоре стоял с сумкой и рюкзаком посреди коридора квартиры Минсока. Минсок стоял напротив и не мог сдержать улыбки при виде Джиёна и его припухших губ.
– А теперь марш в душ! Я уже успел, а ты вот после экскурсии нет, – заявил Минсок и затолкал Джиёна в ванную. – Здесь полотенца, здесь халаты, щётки тут, а всё мыльное вот здесь. Если что, зови.
Минсок вернулся к готовке ужина, который доходил на плите. Он накрыл на стол и немного нервно выдохнул. У него были отношения с парнями и раньше, но никто не цеплял его так сильно, как Джиён, о котором он думал слишком часто и много. Минсок зажёг свечи, когда услышал в ванной странный шум, а потом и вовсе грохот. Он распахнул дверь. На дне ванной сидел Джиён со шторкой в руках и как-то растерянно смотрел на отражение Минсока в зеркале.
– Эй, ты чего? – спросил Минсок и посмотрел на Джиёна.
– Я… Мин, смотри, – Джиён поднялся в ванной, повернулся к Минсоку спиной, не стесняясь наготы, и указал на витиеватую надпись на пояснице. – Скажи, это вижу один я, или она и правда там есть?
Минсок ошарашено смотрел на своё имя красивыми буквами расположенное между ямочек внизу спины. На худое тело, на светлую кожу и вновь на надпись. Для верности даже пальцем попробовал. Выходило, что он соулмейт Джиёна?
– А у тебя? У тебя есть? – взволнованно спросил Джиён и посмотрел на Минсока через зеркало.
– Я не знаю…– прошептал Минсок и потянул футболку через голову. Развернулся к Джиёну, и тот растерянно ахнул, проведя пальцами по своему имени вдоль позвоночника Минсока. – Ты не рад? – встревожено спросил Минсок и обернулся. Джиён выглядел растерянным и влажно блестел глазами.
– Это неожиданно, – прошептал Джиён и закусил губу, – я не рад... – сказал громче Джиён, Минсок отвёл глаза и судорожно выдохнул. Но Джиён повис на нём с криком: – Я счастлив! Боже, Мин!
Минсок обнимал мокрого после душа Джиёна и улыбался. На душе отлегло, и было так легко, что хотелось кричать и кружиться. Он за эти пять минут и поседеть успел бы с такими перепадами эмоций, а теперь безудержно тянул губы в улыбке и прятал нос во влажных, пахнущих шампунем волосах Джиёна. Ладонями он грел своё имя на пояснице, и ощущал тепло на своём позвоночнике. Теперь всё встало на свои места.
Аппараты раздражающе пищат, но Минсок смотрит на них спокойнее, чем утром, когда они зашлись истеричными сигналами, оповещая об ухудшении состояния Джиёна. Сам Джиён лежал, вперив пустой взгляд в потолок, и не видел ничего, остатки крови отхлынули от лица, а губы сделались и вовсе синюшными. Вокруг засуетился медперсонал, оттесняя Минсока в коридор. А потом вышел врач и сказал то, чего Минсок очень боялся: «Печень отказывает. Времени очень мало».
И теперь Минсок сидит рядом с Джиёном, читает ему книгу, а сам умоляет небеса свершить невозможное чудо и спасти Джиёна. Ведь он не виноват, что его бросили родители, и ему пришлось питаться всякой дрянью, чтобы выжить. Токсическое поражение печени, которое привело к печёночной недостаточности, стремительно развившейся у Джиёна после приёма препарата от гриппа.
Вот так в один момент радостный Джиён слёг и не смог подняться. И если до этого у него получалось скрывать, то потом огорошенный происходящим Минсок наворачивает круги вокруг слабеющего Джиёна и ждёт приезда «скорой». Потому что попытавшийся подняться Джиён упал, напугав этим до колик. Вопреки всем заверениям, что «всё в порядке, я просто устал», Минсок набирает номер и сбивчиво поясняет, что к чему.
– Ён, я так испугался, – шепчет Минсок и гладит Джиёна по спине, прижимает к себе и взволнованно кусает губы. – Ты от меня что-то скрываешь?
– Нет, такого ещё никогда не было, – говорит Джиён.
– То есть, всё-таки что-то было, – хмурится Минсок и заглядывает Джиёну в глаза. – Было?
– Слабость только, – виновато оправдывается Джиён, – мне не становится лучше после простуды, я думал, пройдёт.
– Ничего, сейчас врачи посмотрят, и всё будет хорошо. Станет лучше, а потом отдых, свежий воздух и хорошее питание.
Если бы Минсок знал, что будет вот так, он бы с первых дней отдал Джиёна в руки медиков. А теперь он оббивает пороги клиник, таскает пачки документов, чтоб их поставили на очередь на трансплантацию. Их и поставили, но ждать придётся минимум год. А после сегодняшнего приступа у Джиёна оставались сутки, может немногим больше. От осознания этого Минсока мутит, и он не может найти себе места в ожидании завершающих анализов на совместимость.
Он читает вслух и сосредотачивает всё внимание на том, чтобы не дрожал голос. Но он всё равно идёт предательскими трещинами, ломается и становится выше. Джиён засыпает, и Минсок позволяет себе уткнуться лицом в ладони и замереть на долгие минуты, справляясь с накатывающим ужасом. Ему не страшно лечь под нож, чтобы подарить Джиёну часть печени, ему страшно, что он не подойдёт.
Врачи проверяют всё, что могут. Делают массу анализов и обследуют вдоль и поперёк. Все заработанные и отложенные деньги Минсок без вопросов несёт в больницу, лишь бы часть его души поскорее поставили на ноги. Сначала врачи думали, что дело в особо тяжёлой форме гриппа. А когда выяснился диагноз, Минсок растряс всех знакомых, всех, кого мог.
И сам сдал анализ, но потребовалась повторная проверка, а сегодня случился этот приступ, оставивший седую прядь на виске. Минсока держали санитары, когда он рвался в палату, где сражались за жизнь Джиёна он сам и врачи. А потом он безучастно смотрел в окно, сжимая холодные ладони и переваривая сказанное врачом.
Очнувшийся после приступа Джиён выглядит тенью даже вчерашнего Джиёна, и Минсоку больно видеть его таким. Он же старше, должен хоть как-то соответствовать, а не лежать фарфоровой куклой с тонкой, почти прозрачной кожей. Джиён всегда такой действенный и вертлявый, успевающий даже больше самого Минсока сейчас неподвижно лежит в постели, хмурится во сне, и даже не знает, что завтра он может не проснуться.
Минсока радует лишь одно – что Джиёну не больно. Ему вкололи сильное обезболивающее, и боль отступила, сменяясь вялостью и сонливостью. Говорит совсем немного, больше просит рассказать что-нибудь и слабо улыбается. Но на дне зрачков тлеет догадка. Минсок хмурится и злится на себя. Он старается, чтобы Джиён не догадывался. Но не уверен в своих способностях.
Когда Джиён смотрит в его глаза прямо, не мигая, внутри Минсока скомочивается маленький мальчик, затыкает уши руками и кричит, чтобы не слышать страшной правды. Минсок сжимает в руках пальцы Джиёна и вслушивается в его дыхание, противный писк приборов и шаги за дверью. Он не знает, что будет делать, если анализы не удовлетворят врачей. Он не понимает, как будет жить, если…
Об этом самом «если» Минсок старается не думать. Потому что в его варианте «если» не будет. Будет просто чёрная дыра, пустота, вакуум, в котором нельзя выжить. Который высосет насухо все чувства до единого, всю радость и выплюнет пустые остатки. И тогда он превратится в живой труп. Не нужный ни себе ни другим. Потому что без Джиёна ему не нужен мир и сама жизнь. Жить половинчатым никогда не познав воссоединения души, и утратив её слишком по-разному, и эту разницу Минсок просто не переживёт.
Когда в самую рань в палату влетела мать и выволокла Минсока за дверь, он ещё не знал, что времени у них совсем нет.
– Минсок, ты должен оставить этого человека. Я слышала, что он твой партнёр, но такие отбросы не пара для нас.
– А какие же тогда пара, мама? – вскинул бровь Минсок и посмотрел на женщину с нескрываемым презрением.
– Ты не можешь касаться этого человека, ты меня понял?
– Это почему же?– спросил Минсок и сложил руки на груди, опираясь на стену плечом.
– Потому что он такой же, как и его отец, отребье, которое выпьет досуха и ему будет мало. Он и болезнь имитирует, чтобы побольше денег из тебя вытянуть. Ты же обналичил почти все счета, не так ли?
– Откуда же такие познания? То есть то, что мы год с Джиёном живём вместе, тебя не волновало до сегодня? Ты видела, в каком он состоянии? Я обязан ему помочь.
–Я не хочу читать в газетах о том, как Ким Минсок, наследник фирмы «Ким и Ко» трахает единоутробного брата.
– Что?.. – Минсок поперхнулся и уставился на мать во все глаза.
– Что слышал, сын. Джиён – твой брат. И ваша связь отвратительна сама по себе. Не говоря уж о вашем кровном родстве.
– Не смогла смириться, что я не подарю тебе детей? – хмыкнул Минсок и прищурился.
– Вот доказательства, – сказала мать и протянула какую-то бумажку. Минсок вчитался и побледнел. Документы о рождении Джиёна, и там чёрным по белому написано, кто мать Джиёна. – Теперь ты понимаешь? Ты не можешь быть с ним!
– Он мой соулмейт!
– Да плевать, отец Джиёна был моим, но я прекрасно обхожусь и без него. Любовь любовью, а жить на что-то надо. Так что уходим отсюда, – она схватила Минсока за руку и потянула за собой. Но Минсок не дал себя увести.
– А то что, мама? – он болезненно сморщился, но продолжил. – Хотя… какая ты мать? Ты просто женщина, выносившая и родившая нас. Ты не была матерью мне, сбросив на нянек, а Джиёна, как я понимаю, ты бросила тут же, позабыв о его существовании лишь встретив моего отца. Мне плевать, кто он, я люблю его таким, какой он есть. Даже если это неправильно и тебе это не нравится.
– Заткнись! – прошипела женщина и с размаха ударила Минсока по лицу. Голова мотнулась в сторону, а кровь мгновенно наполнила рот. У матери всегда была на пальце тяжёлая печатка с гербом Кимов. Которая и рассекла губу.
– Госпожа Ким, – жёстко сказал Минсок, приложил тыльную сторону ладони к лицу и холодно смерил мать взглядом, – покиньте помещение больницы.
– Щенок! Я заморожу все твои активы!
– Да пожалуйста, – устало махнул рукой Минсок, – ты почему-то забываешь, что такое быть человеком. Да и если Джиён не переживёт ночь, меня ты тоже не увидишь.
Он развернулся и вошёл в палату. На кровати лежал проснувшийся Джиён и влажными глазами смотрел на вошедшего Минсока, блестел мокрыми дорожками слёз на бледных щеках и кусал губы. Минсок прикрыл глаза, справляясь с накатившим отчаяньем – Джиён слышал всё. Он подошёл к нему, тронул холодные пальцы. Джиён попробовал отстраниться, но Минсок удержал.
– Не надо, Мин, это неправильно… – Джиён не смотрел на Минсока и прятал глаза.
– Кто сказал? Наша мать? – Минсок закипел вмиг, но постарался успокоиться, чтобы не нервировать и без того слабого Джиёна. – Даже судьба за нас, вспомни имя на теле. Этого бы не случилось, если не должно было случиться. Понимаешь?
– Но…
– Я чувствую тебя душой, понимаешь? – прошептал Минсок, заглядывая в глаза. – Мне плевать на всех, только живи. Если ты хочешь, я откажусь от всех своих намерений, но никогда тебя не брошу. Ты меня слышишь? – Джиён неуверенно кивнул, и Минсок в который раз почувствовал себя старшим и более опытным. – Только не нервничай. Тебе нельзя.
– А она красивая? – спросил Джиён и закусил губу.
– Да, как ты, – кивнул Минсок, который до сегодня не задумывался над их схожестью. – Но она лишь красивая оболочка, а ты красивый полностью. И внутри и снаружи.
– Но…
– Ты – моё солнце, Ён. Я живу тобой, дышу тобой. И мне плевать на мнение всех и даже на то, что говорю сладкие слова. Я так чувствую и имею смелость называть вещи своими именами.
Джиён слабо улыбнулся и закрыл глаза. А потом начался весь этот кошмар с пищащими аппаратами, долгими минутами ожидания и совершенно ослабевшим Джиёном. Мать добилась своего – почти избавилась от пятна на имени. Но Джиён ещё дышал, и Минсок готов был бороться, выгрызать и отбиваться от всех и вся.
Минсок греет холодные ладони дыханием и вспоминает всё, что было хорошего в их жизни. Все мелочи: от изготовления чашек из глины до покупки прозрачного чайника, от совместного просмотра фильмов до обсуждения книг, от ночей страсти до обучения Джиёна вождению, от уютных вечеров до бодрых утренних пробуждений. Всё это создаёт картину жизни, которая обрела смысл с приходом Джиёна. До этого было существование.
После смерти отца Минсок остался совсем сам по себе. В шестнадцать он получил квартиру, которую отец ему купил на тринадцатилетие, и переехал туда, обставляя по вкусу. Толпы одноклассников он к себе не водил, вообще мало кто там был, он считал квартиру своим убежищем, о котором никто не должен был знать. Даже мать там не бывала – вся в делах и бизнесе, ей некогда было смотреть за сыном. А Минсок уже привык быть наедине с самим собой.
Но когда в его жизни появился Джиён, всё изменилось. Появился человек, о котором хотелось заботиться, которому хотелось помогать, с которым просто хотелось быть рядом и говорить на любые темы. Джиён стал смыслом жизни, наполнил её доверху. И Минсок наконец-то обрёл семью. Маленькую, но такую дорогую сердцу. Он расцвёл, осознавая, что он кому-то нужен, что ему нужен кто-то. Это грело сердце и давало стимул жить. Без смеха, улыбок, объятий, без Джиёна Минсок бы уже просто не выжил.
В палату входит врач и манит Минсока пальцем, Минсок нехотя отпускает руки Джиёна, которые так хочется согреть своим теплом. Целует ладонь и выходит вслед за медиком в коридор, где носится персонал, бродят больные со штативами на колёсах и кипит жизнь, которая в их палате будто остановилась. Минсок смотрит на него воспалёнными глазами и ждёт чуда.
– Анализы готовы, – говорит врач, Минсок берёт в руки листы бумаги и вглядывается в напечатанное, но от волнения буквы плывут и отказываются складываться в слова. – Вы идеальный донор из всех, кто…
– Это значит? – у Минсока темнеет в глазах на мгновение, и он хватается за притолоку двери.
– Это значит, что если операция и приживление пройдут успешно, у вашего парня будет года два, – врач поправляет очки и смотрит на Минсока в упор. – В США ведутся наблюдения, и там двадцатилетняя выживаемость у сорока процентов пациентов. Если повезёт, он войдёт в эти сорок процентов, а нет – будет хотя бы год-два. Но вы же понимаете, что возможно отторжение пересаженного органа или пациент просто не выживет. Плюс для вас это колоссальная нагрузка.
– Я понимаю. Когда мы можем приступать? Что и где мне подписать? – Минсок стискивает кулаки и оставляет полукружиями отпечатки ногтей на коже. Хочется поскорее сделать то, чего он страшится и хочет одновременно.
– Пройдёмте в кабинет. И нам надо сообщить о том, что вы являетесь донором.
– Нет! – слишком резко восклицает Минсок и качает головой. – Скажите, что просто был подходящий пациент из банка доноров. Я не хочу, чтобы он волновался лишний раз. Вы сами говорили, что ему опасно. Пожалуйста.
– Хорошо, – пожимает плечами врач, – ваше право. Но вас и Джиёна начнут готовить к операции уже сегодня, чтобы завтра с утра мы приступили. Минсок, – врач протирает очки и щурится, – вы понимаете, что…
– Я всё понимаю, доктор, – говорит Минсок. Он действительно понимает. Что может не проснуться ни он, ни Джиён, что печень может не прижиться, могут пойти осложнения. Но лучше использовать шанс, чем потерять Джиёна прямо сейчас.
– Хорошо. Хотя меня немного напрягает такое совпадение по анализам, вы будто кровные родственники.
– Нет, что вы, – притворно улыбается Минсок, – мы встретились всего два года назад в университете.
После процедур Минсок нетвёрдым шагом направляется в палату. Садится рядом с Джиёном, утыкается лбом ему в ладонь и протяжно выдыхает. Ему страшно не за себя, хотя и не хотелось бы вот так взять и перестать существовать. Но ему так страшно потерять Джиёна, без которого он перестанет быть собой, что он даже говорить не может. Джиён опускает руку на голову Минсока, и он тут же поднимается и улыбается Джиёну.
– Ён, тебе нашли донора. Представляешь?
– Да? – Джиён распахивает глаза и смотрит на Минсока. Уголки губ подрагивают в слабой улыбке.
– Тебя подготовят к операции, шансы высокие, донор почти идеально подходит, – Минсок сжимает пальцы Джиёна в руке и ласково гладит большим пальцем тыльную сторону ладони. – Вот только я не смогу быть сегодня с тобой. Но я приду потом. Жди меня.
– И ты жди, – вновь улыбается Джиён, Минсок целует его в губы, в выпирающие скулы и впалые щёки. Он никак не может оторваться, и лишь вежливое покашливание за спиной возвращает в реальность. – Люблю тебя.
– И я тебя люблю, Ён. До встречи.
J’ai toujours confondu la vie
Avec les bandes dessinées
J’ai comme des envies de métamorphose
Je sens quelque chose
Qui m’attire
Qui m’attire
Qui m’attire vers le haut
Au grand loto de l’univers
J’ai pas tiré l’bon numéro
J’suis mal dans ma peau
Минсок выходит из палаты и попадает в руки медперсонала, который начинает суетиться, а Минсок покорно выполнять всё, что просят. Сердце бешено колотится, в голове гудит, и тело будто не его. Он словно со стороны смотрит на кого-то в своём теле, это немного странно, но нервы так немного успокаиваются, и становится легче дышать.
Время вытекает сквозь пальцы, и чернота ночи быстро сменяется рассветными сумерками. Опросы и подготовка к операции закончены. Минсок ложится на каталку, сердце глухо колотится о рёбра, конечности подрагивают, и Минсоку откровенно страшно. Но он готов быть сильным для Джиёна, он стал таким для него с первого дня, и он не ударит в грязь лицом.
Врач предупредил, что после операции Джиён какое-то время будет находиться в палате, в которую вход разрешён лишь медперсоналу. Эта мелочь послужит хорошим алиби для Минсока. Ведь он так и не смог признаться Джиёну в том, что он решился на операцию, а донора он мог и не дождаться. Минсок оправдывает себя тем, что Джиёну просто нельзя переживать. А сам кривится от того, насколько он труслив. Он так боится потерять Джиёна, что готов врать по-крупному, лишь бы спасти его.
Стерильная операционная ярко освещена, пахнет лекарствами, и сердце Минсока выплясывает, но он старается успокоиться, насколько может. Свет операционной лампы слепит и размывает мир, превращает в пятна. Его перекладывают на стол, хотя он сам порывается перелезть. Минсок поворачивает голову, пока его фиксируют к столу, - под второй яркой лампой лежит Джиён; он уже под наркозом.
На лицо ложится маска, в вену вонзается игла, а спокойный голос просит дышать глубоко и считать до пяти. Минсок мысленно считает и дышит, как велено. Глубоко, размеренно, с мыслью о Джиёне. Перед глазами всё плывёт, становится зыбким, с рябью, голоса замедляются и растягиваются как на заевшей записи, мир подёргивается туманом и потухает. Минсок погружается в приятную тьму и закрывает глаза.
Минсок приходит в себя неспешно, покачивается на волнах наркоза, голова идёт кругом, и окружающий мир вертится, как волчок, запущенный детской рукой. Во рту сухо и гадко, он разлепляет потрескавшиеся губы и проводит по ним языком. Облегчения это не приносит, но вскоре ему смачивают губы, и он открывает глаза, чтобы припасть к влажной марле, закатывая глаза от удовольствия просто пить.
– Как Джиён? – спрашивает Минсок у появившегося в палате врача.
– Стабильно, пока ослаблен, но показатели выровнялись. Вы оказались идеальным донором. Словно брат-близнец.
– Скажете тоже, – Минсок вяло улыбается и смотрит в потолок. – Я бы знал, как и мои родители. А я у них и так чудесным образом родился.
– Да, – кивает врач, – чудеса случаются. Возможно, дело в том, что вы соулмейты. Простите, как медик я заметил всё.
– Не страшно, – дёргает плечом Минсок и сосредотачивается на лице врача. – Как скоро я смогу встать?
– Неделя. Плюс минус.
Минсок откидывается на подушки и засыпает с чувством выполненного долга. Каждый день донимает врача вопросами о самочувствии Джиёна и морщится каждый раз, когда врач сначала спрашивает о его собственном самочувствии и уточняет некоторые моменты с медсестрой. Каждый раз Минсоку невыносимо слушать что-то о себе, когда он ждёт новостей о Джиёне.
В палату его не пускают, но он долго стоит у смотрового окна и смотрит на бледного, но уже не желтушного Джиёна. Тот мирно спит, опутанный проводами и трубками капельниц. Но выглядит значительно лучше, чем прежде. Джиён хмурится во сне, трёт веки костяшками и открывает глаза. Осматривается и поворачивает голову к стеклу, встречается взглядом с Минсоком, и внутри него всё плавится от взволнованного взгляда Джиёна.
Минсок ободряюще улыбается и машет рукой, хотя и кусает щёку изнутри, чтобы не выдать волнение. Медсестра мягко намекает, что Джиёну нужен покой и отдых, а потом напоминает, что и он тоже должен восстанавливаться, а не убивать себя, перенапрягаясь. Минсок посылает Джиёну воздушный поцелуй и уходит. Теперь он спокоен. Слышать от врача и видеть своими глазами – разные вещи.
В следующий раз им дают немного поговорить по телефону, и Минсок счастливо выдыхает, когда в трубке раздаётся хриплое и такое родное «Привет». В груди сводит от приступа болезненной нежности, и ему приходится хвататься за стену, чтобы устоять. Он смотрит на Джиёна и дрожит улыбкой от хриплых возмущений.
– Ты где был? Больше недели пропадал. Ты не мог прийти? Я тут изнервничался весь.
– Ён, – виновато говорит Минсок, – в это отделение первую неделю только персонал входит, пойми. Меня не пускали. А к тебе вообще не скоро пустят. Ён, не дуйся.
Джиён возмущённо фыркает и смешно дует губы, позволяет себе помотать нервы, но Минсок счастлив. Потому что всего неделю назад Джиён уставал от банального моргания, а сейчас находит силы проявить характер. Джиён неспешно садится на постели и опускает ноги на пол, ищет на ощупь тапочки и натягивает их на ноги. Медленно встаёт и шаркает к стеклу.
– Ты что делаешь?! – запоздало хрипит Минсок и прижимается к стеклу рукой и лицом.
– Мне врач сказал расхаживаться, – парирует Джиён, – понял?
– Ён, ляг обратно.
– Ага, сейчас носки зашнурую. Мин, не нуди, – Джиён держится за штатив капельницы, но идёт уверенно, почти не шатается. А потом становится напротив Минсока, прикладывает руку к стеклу ровно в том месте, где лежит рука Минсока, и улыбается. Как всегда озорно и с хитринкой. Даже румянец на щеках проступает.
– Отлично выглядишь, Ён.
Джиён отмахивается и улыбается ещё шире, ерошит отросшие за время пребывания в больнице волосы и склоняет голову к плечу. Он всегда так делает, когда крайне заинтересован и готов идти по головам, чтобы узнать ответ. Минсок усмехается и копирует его движение. В груди расплывается тепло и ползёт по телу, согревает.
– Тебе не говорили когда меня выпустят? Врачи отмалчиваются и говорят, что время покажет. Мин, хочу к тебе, слышишь?
Минсок сцепляет зубы на мгновение, играет желваками. Он тоже хочет к Джиёну, чтобы на все сто процентов увериться, что он действительно жив, а не больная фантазия пребывающего под наркозом мозга. Минсоку хочется ощутить тепло кожи под пальцами, ответить на требовательный поцелуй. Просто быть рядом. Но врач пока не советовал рисковать. Он, конечно, не настолько слаб, но Минсок сам за то, чтобы перестраховаться.
– Потерпи, Ён. Пять дней максимум, и тебя переведут в интенсивку. Я тебе надоесть успею.
– Вот ещё, – фыркает Джиён и смешно морщит нос, – ты мне никогда не надоешь. И, Мин, я тебе возмещу ущерб.
– Джиён! – шипит Минсок и одёргивает себя, чтобы не ударить в стекло кулаком. – Ты сколько будешь говорить эту ерунду?!
– Это не ерунда, – вспыхивает Джиён, – ты кучу денег угрохал, а я тебе только жизнь испортил.
– Господи, Ён, ну что ты начинаешь?! Это всего лишь деньги, понимаешь?! Новых заработаю, слышишь?! Мы заработаем новых денег. А ты мне жизнь не испортил, а спас, сколько можно повторять одно и то же?
Джиён хмурит брови и закусывает губу так, что видны верхние зубы. Кровь отливает от неё, и губа светлеет под натиском. Джиён всегда так делает, когда нервничает. Минсоку до зуда под кожей хочется обнять Джиёна и укутать в одеяло. Чтоб лежал и не рыпался, чтоб просто молча грелся. Пусть бы дулся, но дышал и был рядом. Такой взъерошенный и чудной, как всегда.
– Врача попросил передать спасибо моему донору. Я целое письмо написал.
– Серьёзно? – делано удивляется Минсок и сглатывает вязкую слюну. Он так рыдал над этим клочком бумаги, над стройными рядами букв, над каждым словом, написанным Джиёном, что пришлось заверять врача, что ему не нужно успокоительное, просто он растрогался сильно. Очень. В каждом слове он видел Джиёна и понимал, что мог потерять его навсегда.
– Ага, он сказал, что донор растрогался.
– Ну конечно, ты же романтик, представляю, что насочинял, – сипло говорит Минсок и тянет ворот футболки от горла. – Ён, давай в постель, а? Ты устал стоять, вот двести из ста.
– Ладно, – нехотя тянет Джиён и забирается на кровать. – Люблю тебя, мелкий.
– Эээ! Кто тут ещё мелкий?! – возмущённо бурчит Минсок в трубку и широко улыбается. – Люблю тебя, Ён. Отдыхай.
Минсок ещё некоторое время стоит у окна, а потом машет Джиёну рукой и уходит. Забирается в постель и устало прикрывает глаза. Ему удалось взять отпуск на работе, но он скоро подойдёт к концу, да и каникулы заканчиваются. Он просто обязан справиться со всем, ради Джиёна, ради них двоих. И он это сделает, потому что самое сложное позади. Врач сказал, что приживление идёт идеально, и ещё пару недель, и Джиёна выпишут.
Проходит три дня, Минсока выписывают, а Джиёна, как и обещали, переводят в интенсивную терапию. Джиён держится молодцом и брыкается, если медперсонал настаивает на том, чтобы на процедуры он передвигался на инвалидном кресле. Джиён морщит нос и отнекивается, плетётся сам, медленно, но сам. Так же они гуляют с Минсоком в парке. Больше сидят, чем гуляют. И когда Минсок замечает, что Джиён бледнеет, то всегда тянет на скамью.
Иногда Минсок приходит поздно, когда на улице совсем стемнеет, и тогда они медленно бредут на лавочку, рядом с которой не горит фонарь. Минсок зарывается рукой в волосы на затылке Джиёна, перебирает отросшие пряди и смотрит в глаза. Ждёт, пока Джиён сам подастся, вцепится в одежду, тронет языком губы, коснётся шершавыми губами приоткрытых минсоковых.
Джиён всегда целует так невесомо, мягко, почти целомудренно, пробуждая внутри Минсока ураган и разрастающееся пламя. Но Минсок тоже любит дразнить, и отвечает так же легко и аккуратно. Пока Джиён сам же нетерпеливо кусает Минсока за губу, превращая ласку губами в полноценный поцелуй. Минсок хмыкает и прижимает Джиёна к себе, стараясь не сильно навредить.
Минсок пробирается ладонью под толстовку Джиёну, греет спину, а потом осторожно касается затянувшегося шрама поверх ткани футболки. Джиён замирает на мгновение, перебирается Минсоку на колени, так и не сбросив руки, он кладёт свою ладонь поверх руки Минсока и тянет под футболку, но Минсок упирается, ему страшно трогать свежий шрам. Он боится занести какую-нибудь заразу, но при этом так хочет тронуть нежную полоску новой кожи, что образовалась на месте некрасивого рубца.
Джиён раздражённо шипит и тянет руку настойчивее, Минсок не в силах упираться, и сдаётся. Осторожно трогает шелковистую полосу на животе, а Джиён откидывает голову назад и прикрывает глаза. Сердце готово выпрыгнуть из груди, Минсок поцелуями опускается на шею Джиёна, и в этот миг окончательно приходит понимание, что внутри, за тонкой кожей находится половинка Минсока, которая стала навсегда частью Джиёна.
Дыхание сбивается, и Минсок замирает, уткнувшись лбом Джиёну в ключицы, он пытается успокоить бешено колотящееся сердце, но оно как будто издевается и не собирается замедляться, наоборот, готово проломить рёбра и сплясать тарантеллу на асфальте больничного парка. Джиён прижимается крепче и с силой стискивает руки за спиной Минсока, и он едва не шипит от прострелившей боли в боку. Джиён прячет нос в изгибе шеи Минсока и тихо выдыхает.
– Мин, спасибо. Боль ушла, а ты со мной.
– В болезни и здравии, – отзывается Минсок и гладит Джиёна по голове. Осталось ещё совсем чуть-чуть, и реабилитация закончится, останутся пожизненные таблетки и наблюдение, но Джиён вернётся домой. А уж Минсок сделает всё от него зависящее.
Pourquoi je vis, pourquoi je meurs?
Pourquoi je ris, pourquoi je pleure?
Voici le S.O.S
D’un terrien en détresse
J’ai jamais eu les pieds sur terre
J’aim’rais mieux être un oiseau
J’suis mal dans ma peau
J’voudrais voir le monde à l’envers
Si jamais c’était plus beau, plus beau vu d’en haut
D’en haut
В квартиру Джиён входит с опаской, оглядывается и прислушивается, словно ждёт подвоха. От этого у Минсока болит где-то внутри, поэтому он просто обнимает Джиёна и шепчет «всё хорошо», гладит по худой спине и выдыхает спокойнее, потому что долгожданный день настал. Потому что после выходных Джиён вновь вернётся к привычному образу жизни, хоть и с некоторыми поправками.
Джиён заводится с полоборота, припадает губами к шее Минсока и ведёт влажную дорожку к вороту рубашки, пытается расстегнуть пуговицы, и Минсок каменеет, он останавливает Джиёна, кладёт руки поверх его, не даёт расстегнуть рубашку, отвлекает жадным поцелуем, а сам судорожно соображает, как быть дальше. За всё время он так и не смог признаться в донорстве. Он понимает, что рано или поздно Джиён всё узнает, но он не ожидает такого напора с порога.
– Ён, давай в душ, а я пока сумки разберу, – хрипит Минсок и пытается понять, что же делать.
Джиён согласно уходит и вскоре поёт в душе, как всегда. Минсок садится на обувную тумбу и запускает пальцы в волосы. Он собирался подготовить Джиёна и совершенно не готов вот так с порога объясняться. Хотя и придётся. Он спешно разбирает вещи, складывает у стиральной машинки, разогревает ужин и расстилает постель.
– Я в душ, – сообщает Минсок и мигом влетает в ванную, лишь только Джиён выплывает в облаке ароматного пара из двери. – Ты кушай и в постель, я скоро.
Джиён что-то фырчит, но послушно уходит от ванной, где некоторое время всё-таки топтался, ожидая, что Минсок откроет дверь и пропустит его обратно. Но Минсок оттягивает неприятный момент, кусает губы и соображает, как признаться. Он моется и собирается с духом. Кажется, лечь под нож было гораздо проще, чем признаваться. Минсок одевается в предусмотрительно захваченную с собой одежду и смотрит на своё отражение.
Он выглядит взъерошенным, осунувшимся, а глаза горят, как у поганого наркомана. Он не успевает среагировать, когда в ванную пробирается хитрый Джиён, прижимается щекой к лопаткам и сплетает руки на животе. Минсок рвано выдыхает и разворачивается в объятиях, Джиён впивается в губы, а Минсок на автомате кладёт руки на ягодицы Джиёна. Тот довольно стонет, и Минсок чувствует, что оба вмиг возбуждаются.
– Джиён, нам нельзя, швы… – сипит Минсок и пытается отстраниться.
– Во-первых, – с видом заправского лектора начинает говорить Джиён, – уже прошло больше месяца и швы не разойдутся, во-вторых, пока ты там клювом щёлкал, я у врача поинтересовался. Так что мне можно, если осторожно. А ты и так со мной носишься как будто я фарфоровый.
– Ён, я устал, – нагло врёт Минсок и пытается выпутаться из объятий. Но Джиён держит цепко и, склонив голову к плечу, кладёт руку на топорщащиеся в паху штаны Минсока.
– Ой ли, – хихикает Джиён, – ты же хочешь меня, мелкий.
– Не называй меня так! – вспыхивает Минсок.
– Как скажешь, папочка, – томно произносит Джиён, прикрывая глаза, он проводит языком по нижней губе, смачивает слюной и прикусывает.
– Господи, Джиён, – стонет Минсок и всё-таки отстраняется. – У меня теперь всё упало, ты же знаешь… так что кушать и баиньки.
– Хренушки тебе, а не баиньки, – шипит Джиён и вцепляется в Минсока клещом. – Только представь: ты во мне.
Минсок сглатывает и закатывает глаза, пытаясь справиться с волной возбуждения, а воспользовавшийся заминкой Джиён трётся пахом о бедро Минсока, вылизывает шею и ненавязчиво тянет Минсока к стене в коридоре. Разворачивается к ней спиной и льнёт всем телом к Минсоку, целует глубоко и долго, пока Минсок не сдаётся и не забирается ладонью под резинку домашних штанов, под которыми ожидаемо нет белья. Джиён ахает и толкается в ладонь, закрывает глаза и становится ещё желаннее.
В комнате становится невыносим жарко, как будто не проветривалось весь день. Минсок тянет Джиёна за собой к кровати, целует лицо, шею, гладит худую фигуру под одеждой, стягивает её и откидывает куда-то в строну. С осторожностью укладывает Джиёна на спину и вновь целует, рисует целые дорожки поцелуев, подставляется под ласку прохладных пальцев и не сразу понимает, что Джиён стянул с него футболку.
– Это что? – спрашивает Джиён и сверкает глазами. – Откуда?
– Ён, я…
Джиён больно упирается в грудь и отталкивает Минсока. Подбирается весь, сжимается и ползёт к спинке кровати, прижимается худыми лопатками к холодному дереву и смотрит волком. Губы кривятся и нос морщится, ещё миг – и сорвутся слёзы. Минсоку больно, он кусает губы и садится на кровати. Смысла скрывать и врать уже нет. Шрам на животе говорит сам за себя.
– Это ты донор? Да? Гад. Почему не сказал?!
В челюсть прилетает приличным хуком, Минсок не успевает увернуться, и в глазах темнеет на несколько секунд. Хоть Джиён и ослаблен, удар у него всегда был что надо. Джиён забирается на бёдра и добавляет несколько пощёчин, которые приводят Минсока в себя. Он рычит, переворачивается и прижимает Джиёна к кровати. Насколько возможно бережно, но Джиён возится, извивается под ним всем телом и пытается ударить коленкой, всхлипывает и дрожит.
– Джиён, успокойся, прошу тебя, Ён, пожалуйста, – уговаривает Минсок и старается не завыть от отчаяния.
– Зачем, Мин, скажи, зачем? Дал бы мне умереть.
– Ты дурак? Что ты такое говоришь?! – Минсок растерянно смотрит в злые глаза и отпускает Джиёна. Садится на кровати и получает истеричные удары в спину, но не реагирует. Он обессилено сжимает голову, у него нет слов, нет мыслей. Этим «дал бы мне умереть» Джиён словно убил его. – Я хотел, чтобы ты жил.
– Отлично! И сколько мне с пересаженной печенью жизни дают?! Год? Два?
– Если всё будет хорошо, то лет двадцать, – глухо отзывается Минсок. Его тошнит, а в груди саднит похлеще, чем от отхождения наркоза. Во рту сухо и гадко, хочется сплюнуть, а лучше просто сдохнуть. Холодная жижа растекается в животе, хлюпает колотым льдом, сочится по венам.
– Придурок, а если бы ты не очнулся?
– Да мне плевать, – зло шипит Минсок, – главное, чтоб ты жил. Или я должен был смотреть, как ты умираешь? Ты всё, что у меня есть. Если бы не стало тебя, я автоматически бы исчез.
– Не говори ерунды, – дёргает плечом Джиён. – У тебя есть мать. А если бы у меня сердце отказало? Ты бы под нож тоже лёг?
– Я бы сделал всё, чтобы ты жил. Ты всё, что у меня есть, – устало повторяет Минсок и жмурится от жгущих глаза слёз. Смахивает их тыльной стороной ладони и переворачивается набок, чтобы Джиён не видел, как болезненно кривится его лицо.
– Ты дурак, Мин, – горько всхлипывает Джиён и ложится за спиной Минсока. Накрывает прохладной ладонью такой же, как у него шрам и вновь всхлипывает, пряча лицо между лопаток Минсока. – Прости. Спасибо тебе. Но я не знаю, что бы я делал, если бы потерял тебя.
– Ты бы сделал всё так же, как и я.
– Ты прав, – тихо говорит Джиён. Долго возится, устраиваясь поудобнее, нависает над Минсоком и спрашивает: – Ночь любви?
– Изыди, ты наказан, мелкий, – отвечает Минсок, не реагирует на бурчание Джиёна, что «он не мелкий, что мелкий здесь кое-кто другой и вообще!». Но Минсок сгребает Джиёна в охапку и укрывает себя и его одеялом. – Сегодня мы будем просто спать.