Насколько надо любить жизнь и ненавидеть ее, чтобы суметь выжить в этом мире? Брошенный всеми, оставленный даже собственными родителями. Никому не нужный. Жизнь сироты, без гроша в кармане и тепла в душе. Многие сдаются. Многие гибнут в пучине отчаяния, постоянной серости и тухлости жизни. Куда деваться мальчишке без семьи, без цели, без средств к существованию? Мир чертовски прекрасен в своем отвращении и безразличии. До рвоты невыносимо прекрасен! По крайней мере, так хотелось думать. С каждым днем, просыпаясь в промежутке между адом и раем, видя все вокруг, но не чувствуя ничего, Том все больше желал хоть чего-то, что заставило бы его полюбить эту жизнь. Заставило бы его верить, что он хоть капельку может надеяться на счастье. А теперь ему даже думать о самом себе, мелком и заносчивом, тошно.

* * *

— Что ты обо мне знаешь, чтобы уверять, в чем я ошибся? — ухмыляется Том Марволо Реддл, ненавидящий собственное имя куда больше, чем эту жизнь.

— О, на самом деле я знаю о вас почти все, дядюшка Томми, — широко улыбается Поттер, сидя на стуле перед ним, как наглядное пособие того, что могло бы стать с самим Томом.

Их разделяет какая-то клетка. Просто решетка, окутанная магией так, словно она сама по себе магия. С таким Реддлу сталкиваться еще не приходилось. Он видел многое. Он делал многое, но никогда не видел, чтобы металл источал силу. Чтобы воздух был пропитан магией, как пропитанный ликером кекс. И чтобы кто-то добровольно позволил магии сжирать себя по частям. Поттер представляет собой малоприглядное зрелище. На лбу, где должен быть шрам, виднеется черное пятно, похожее на кляксу, в котором белым очерчивается сам шрам и молниями уходящие от него капилляры. Глаза, пустые и фарфоровые, как у куклы, с сеткой черных вен и зеленым зрачком. Без радужки. Вся правая рука почернела, вплоть до плеча, заползая немного на шею с резким переходом к естественному цвету кожи. Словно эта чернота очерчивается реальными уже давно зажившими ожогами. Тьма образует под его ключицами какой-то невнятный узор, сейчас напоминающий драные крылья. Вторая рука почернела так, что напоминает рваную перчатку до середины предплечья. Обе ноги «выгорели». Правая нога целиком от кончика пальцев до середины бедра, словно он в чулке. Левая от середины икры и до ребер по боку, захватывая лобок и ягодицу. Белая сетка вен и капилляров не имеет градиента и покрывает всю «выгоревшую» кожу. Реддл и рад бы не видеть все это, но Поттер даже не стеснялся, когда переодевался, а сейчас сидит в одних боксерах. Он словно не чувствуют здесь ни сквозняка, ни холода, даже кожа мурашками не покрыта. Будто он пытается выражать собой абсолютное спокойствие.

— Я знаю о том, что вы хотели любить. Правда, хотели. Даже пытались. Глупышка Миртл была очаровательна, когда смеялась. И эти ее большие очки смотрелись так мило, согласен, — щебечет Поттер, болтая ногами в воздухе, чуть наклонившись вперед и упершись руками в край стула между колен. — Но чем старше вы становились, тем сильнее понимали, что же вы желаете на самом деле. Вам нужна была не похоть, которую вам так откровенно дала Колокольчик, — посмеивается он, смотря на Реддла так, будто перед ним какая-то забавная птичка.

«Тошно».

— Вы жаждали признания. Отеческого одобрения, материнской гордости. Вы ждали, что хоть кто-то из вашей родни будет вами гордиться. И на что же вы натыкались? Мать умерла, даже не подумав о том, что о вас нужно заботиться, подбросив к приюту, за что уже спасибо. Так могли бы и помереть где-нибудь в канаве. Отец и вовсе не желал вас, как и вашу мать. Он был просто одурманен зельем. Ну а как еще простушка могла обратить на себя внимание богача?

Его голос, ни разу не дрогнув, источает даже не яд, скорее, патоку, отчего становится только неприятнее.

В его словах жизнь Тома само по себе счастье. Что остался в живых, а не умер, что сумел выжить в приюте, что сумел не помереть от первого же крестража. Реддл смотрит на щебечущего так просто мальчишку и с ужасом осознает, как они с Поттером и похожи, и различны одновременно. Реддл сирота по вине родителей, Поттер — по вине Реддла. Нет, скорее даже по вине дурацкого пророчества. И единственное, что сейчас их объединяет — это желание жить. Жить так, как хочется. Отчасти Том уже понимает, что отсюда он не выйдет. Но как долго они будут его тут держать?

— Вы надеялись, что хотя бы дед, Марволо, в честь которого вас назвала матушка, будет любить вас, — продолжает Поттер. — Примет в семью. Вам было даже не столь важно, есть ли у них деньги, вам был важен сам статус любимого сына и внука. И что же вы обнаруживаете? Холодную могилу и дядю, что с порога поливает и вас, и вашу мать, собственную сестру, грязью. Вы вытащили из него все и о вашей семье, и о родословной, и о матери с отцом. И вас стало так греть мысль, что вы наследник Слизерина. Вы уже догадывались, ведь в то время знали о Тайной комнате Хогвартса и общались с василиском. Слишком часто успокаивали в девчачьем туалете Миртл. Но вас все еще пугает одна мысль — магия, которой вы обладаете, совершенно не та, что есть у других. Она мощнее, легче слушается вас без палочки, она рвет вас изнутри с каждым годом, завладевая вашим разумом. Согласен, неприятно, но вам стоило бы расслабиться, а не сопротивляться, — он спрыгивает со стула, что качнувшись, едва не падает. Подходит к клетке, и Том непроизвольно пытается отодвинуться от него дальше, упираясь спиной в прутья, чувствуя, как магия в них выжигает холодом кожу.

Даже осознавать, что он боится этого мальчишку, Тому противно. Но он его боится. Смотрит в его бездонные кукольные глаза и не видит там ни человека, ни зверя. В них пустота. Настолько огромная, что невольно холодок по спине проходит. И все эти разговоры скорее просто для убийства времени. Поттер от скуки рассказывает Реддлу его же жизнь, вытаскивая на свет всех тех монстров, что прятались глубоко внутри его души. Том даже представить себе не мог, что когда-то найдется тот, кто будет способен смотреть на него, как на человека. Как на обычного человека! В глазах Дамблдора всегда отражались деяния Тома. В его глазах человеком Том перестал быть сразу же после смерти Миртл. И Том уже был готов поверить в то, что он не человек. Что он кто угодно: монстр, зверь, тварь, безжалостная и гадкая, но вынуждающая себя уважать просто своим существованием. А сейчас впервые боится мысли, что он человек. И что он все еще смертен.

— Вы трус, желающий признания, — продолжает Поттер, потягиваясь и выставляя свои торчащие ребра на обозрение. Их можно взглядом пересчитать. — Желающий, чтобы хоть кто-то гордился вами, глупый мальчишка. Вы так сильно надеялись, что хотя бы Дамблдор, открывший вам целый мир, будет вами гордиться. И вот ваша первая ошибка. Даже мать иногда не признает собственное дитя. Вы выросли в приюте, среди отказников, брошенных, а значит, и непризнанных детей собственными родителями. И надеялись. Глупо так, надеялись, что будете кому-то нужны. Но я вас понимаю, я тоже когда-то боялся, что мои родители не умерли, как мне рассказывала тетка, а бросили. И я обещаю вам, вы узнаете, что я испытал в тот момент, когда узнал правду о родителях. И как же я был разочарован позже.

— И кто из нас теперь сумасшедший? — нервно усмехается Том, пытаясь совладать с собой и перестать бояться.

Он давно не испытывал страх. Очень давно. А сейчас это отвратительное чувство захватывает его в плен все сильнее и больше. Как долго они держат его тут? Время перестало существовать с того момента, как он перестал контролировать собственное тело. Тогда для чего все это нужно? Чего они добиваются? Не собираются же они здесь жить до конца века.

— Пожалуй, я. Да, и надо сказать вам за это спасибо, дядюшка Томми. Не волнуйтесь, вы все узнаете. И почему мы с Драко стали такими, и кто нас такими сделал, а главное, почему мы здесь. А еще, — он жестом подманивает к себе Реддла, и тот не может сопротивляться!

Встает против собственного желания, подходит вплотную к решетке так, что Поттер спокойно протискивает между прутьями руки и слишком ласково оглаживает щеки Реддла. Омерзительное чувство, от которого Том может только мысленно скрипеть зубами. Собственное тело больше не подчиняется ему! Словно он марионетка в руках ребенка.

— Вы так боитесь смерти, так жаждете жизни, вечной славы. Тщеславие затмило ваш разум, дядюшка Томми. И я подарю вам жизнь. Вы проживаете долго, скорее всего, даже переживете нас. Но жизнь не будет вам в радость, — Поттер сжимает пальцы на подбородке Реддла и вертит его лицо, словно придирчивый скульптор рассматривает свои скульптуру. — О, да, кстати, насчет похоти. А вы знали, что следует предохраняться во время секса? Бывают такие последствия, как зачатие ребенка. Вам ведь он не нужен, правда? Не переживайте, мы о нем позаботимся, — похлопав Тома по щеке, Поттер отпускает его, и Том едва не падает на пол, забыв, как держать себя в устойчивом положении.

И снова его новый и уже ненавистный маленький мирок накрывают сверху тканью, не пропускающей не только свет, но и звук. Он чувствует себя так, как когда старшие запирали его в шкафу в приюте. И ситуация от этого еще комичнее, Поттер же младше.

Смысл слов Поттера доходит медленно, как будто инфернал пытается идти к нему сквозь желе. И когда он все же понимает, опускается на койку, глупо так улыбаясь. Беллатрикс беременна. Один раз он поддался уговору этой сумасшедшей, а какие последствия! Смех тихо и нервно срывается с его губ, заполняя голову. До чего он дошел? Что смог сделать? Планы были такие грандиозные. Какие были планы! А что теперь? А теперь неизвестная участь. Долгая жизнь. Они не планируют его убивать, но что же они собираются тогда делать? Нет ничего хуже неизвестности с богатой фантазией. В мыслях столько всего сразу крутится вокруг двух простых слов «жить долго». Жить как? Где? И почему они собираются оставить его в живых?

Неожиданно этот тканевый колпак снова открывается и часть прутьев просто отъезжает в сторону. Тусклый свет после тьмы все равно режет глаза, а замученный гулом тишины слух слишком остро реагирует на все звуки со стороны. Сколько прошло времени с тех пор, как он здесь оказался? Кажется, даже в Азкабане заключенные могут отсчитывать дни, Том же затерялся во времени, застряв в этом невыносимо узком пространстве два на пять шагов.

— Ваш обед, мистер Реддл.

Вежливо улыбаясь, Драко Малфой спокойно входит в клетку и ставит на койку поднос. Былого почтения и страха в нем нет.

И выглядит он не лучше Поттера. Кожа у него в принципе белая; то, что она стала на тон светлее, никто даже и не заметит сразу. Но не обошлось и без магических ожогов. Левая рука с черной сеткой вен исчезает у локтя с четким переходом от светло-серого до непроглядно-черного, где самый темный цвет сосредотачивается на его кисти, а выше светлеет. Правая рука с такой же паутинной сеткой вен и капилляров, но уходящая выше локтя; что там дальше, непонятно, на нем водолазка с высоким воротом. И черные как смоль когти, а не ногти, ни капли не мешают ему. А ведь наверняка рвал одежду первое время. Да и на теле наверняка есть такие же ожоги. Но куда больше пугают его глаза. Если взгляд Поттера кажется пустым, то взгляд Малфоя полон самых жутких созданий. В его черных глазных яблоках — с белой сеткой капилляров, и серым зрачком щелочкой, словно расплавленное железо, с легким красноватым отблеском от падающего на его лицо света — словно собраны все монстры мира. В них настолько много всего, что невозможно долго смотреть, кажется, что затянет внутрь и перетрет, как в мельнице.

— Я знаю, вы очень любите суп из помидоров с грибами. К сожалению, сегодня у нас минестроне, лимонный чизкейк и тыквенный сок.

Малфой выходит из клетки, и Том не понимает, почему не может сдвинуться с места. Почему не нападает на него?! Все его чувства словно замерли, а тело становится ватным. Искоса взглянув на свои руки, он замечает, что они трясутся. Впервые у него трясутся руки. Даже когда он резал вены, чтобы сделать дурацкий первый крестраж, у него не тряслись руки. Так почему сейчас?

— Не стоит так переживать, мистер Реддл. Вы скоро узнаете ответы на все свои вопросы, — словно читая мысли, Малфой закрывает клетку, и на плечи Тома будто падает тяжелая мантия, вместе с тем сняв оцепенение с тела. — Ах, да, чтобы вам не было слишком скучно, — Малфой делает пасс рукой, и под потолком клетки, до которой Том при всем своем желании не дотянется, загораются свечи. — Сказки. Вы же любите сказки, — Малфой машет толстенной книгой, тут же просунув ее через прутья и бросив к ногам Реддла.

Книга плавно планирует на пол, и снова купол закрывается, словно Реддл — надоевший своим хозяевам попугай. Не видя смысла устраивать забастовки, Том просто запихивает в себя пищу, не ощущая вкуса. Если они не собираются его убивать, вряд ли еда отравлена. И это при условии, что их словам можно верить.

В книге были сказки братьев Гримм, Андерсена, Гауфа, Гофмана и еще парочки авторов, чьи имена ему ничего не говорят. Где же они раздобыли этот сборник сказок? Впервые встречается с такой книгой. Пройдясь взглядом по содержанию, зацепляется за одну сказку авторства Вильгельма Гауфа «Гадкий утенок». Том ненавидит эту сказку. «Ах ты, гадкий утенок!» кричала на него миссис Коул, постоянно пытающаяся поймать его за руку, пока он наказывал тех, кто смел просто косо взглянуть на него. Это ее «гадкий утенок» всегда воспринималось Томом оскорбительно, пока не прочитал сказку. Смешно даже. С каждым годом, называя его именно гадким утенком, она словно пыталась верить, что в малыше Томе появится человечность. Хотя при той жизни, что они вели, о какой человечности речь? Он с самого рождения не был человеком. Он видел и слышал, знал и чувствовал больше, чем дети вокруг. Чем люди вокруг. Словно он взрослел быстрее своих сверстников. Таких, как он, называли гениями, но на деле же вся его гениальность заключалась в одиночестве. И книги были единственными друзьями, что никогда не предадут.

Читать уже давно известные и ненавистные на самом деле сказки скучно. Том безжалостно вырывает страницы из книги, комкает и пытается либо сбить свечу, либо подпалить лист огнем. Но все время промахивается. То бумажный ком перелетит, то не долетит, а то и вовсе скосит. Пару раз почти попадает, задевая свечу, но та даже не колышется, так и висит себе. А что он еще может делать? Смысла в том, чтобы рвать и метать, кричать или даже вредить себе, нет. Том, может, и славится безумием, но голова на плечах все еще есть. И эта клетка точно была сделана с усердием, чтобы запереть его здесь. Даже в какой-то степени приятно, что они подошли так основательно к его заключению. Словно знали, что даже Азкабан его не остановит. И все равно тошнотворное местечко.

В книге остается чуть больше половины страниц. Опустив взгляд, он осматривает разлетевшиеся по всему полу и койке бумажные шарики. Снова тянется к книге, чтобы вырвать очередную страницу, но взгляд цепляется за пару знакомых фраз из сказки о «Трех Братьях» Барда Бидля. Вот только этот вариант он встречает лишь второй раз в жизни. Правда, прежде чем он его прочитал, ему пришлось собирать все разбросанные и вырванные им листы, потому что в книге осталась только половина сказки.

Сказка была под названием «Три брата. (НЕ) Братья Гримм» и небольшая приписка «Бард Бидль — лжец». Что было довольно странно. Видимо, эту книгу Поттер и Малфой сами создали. Том помнит у братьев Гримм сказку о трех братьях, и эта точно не она. Как и не сказка Бидля.

«Давным-давно жил да был человек, у которого было три сына, а всего достатка было немного: только тот дом, в котором он сам жил. Каждый из сыновей желал бы этот дом получить в наследство после его смерти, но отцу они были все одинаково милы; вот и не знал он, как ему быть, чтобы никого не обидеть. Продать бы дом да вырученные деньги между ними поделить, так продавать-то ему не хотелось, потому что дом был унаследован от его прадедов.

Наконец пришла ему в голову хорошая мысль, и он сказал своим детям: «Ступайте-ка вы в люди да поищите себя, и каждый пусть изберет себе какое-нибудь ремесло для изучения; по возвращении вашем домой тот из вас, который выкажет себя искуснее других в своем деле, получит от меня дом в наследство».

Сыновья были довольны решением отца и избрали себе ремесла по вкусу: старший задумал быть мастером волшебных палочек, второй — алхимиком, а третий — портным. Затем они назначили время, в которое они должны были снова сойтись в доме отца, и разошлись в разные стороны.

Случилось так, что каждый из них в своем деле нашел себе отличного учителя, у которого мог надлежащим образом выучиться своему мастерству. Старший обратился к самому Олливандеру с просьбой обучить его изготовлять палочки. Средний сын нашел себе учителя и наставника Альберта фон Больштедта, с которым вместе посвятил себя изучению всего мира вокруг. Третий же просто шел по миру, по городам и селам, учился у каждой мастерицы и мастера портному делу. Когда же наконец миновало условленное время, все они сошлись в доме отца; но не знали они, что в дом пришла гостья незваная и увела с собой их отца. Смерть забрала его ровно за пару дней до их прихода. Собрались братья вместе, обдумали все и отправились на поиски.

Шли они в сумерках дальней дорогой и пришли к реке. Была она глубокая — вброд не перейти, и такая быстрая, что вплавь не перебраться. Но братья были сведущи в магических искусствах. Взмахнули они волшебными палочками — и вырос над рекою мост. Братья были уже на середине моста, как вдруг смотрят — стоит посреди дороги кто-то, закутанный в плащ. Узнали они Смерть, что увела отца, да потребовали вернуть его.

И Смерть заговорила с ними. Она очень рассердилась, что три жертвы ускользнули от нее, ведь обычно путники тонули в реке, да еще и требуют что-то отдать. Но Смерть была хитра. Она притворилась, будто восхищена мастерством братьев, и попросила себе три дара, тогда и выполнит их условие.

Старший был сведущ в изготовлении волшебных палочек, и попросила у него Смерть палочку такую, что была бы сильнее всех. Средний уже тогда слыл алхимическим мастером, попросила она у него в дар камень, что позволит души мертвых к себе вызывать. Младшей же по миру бродил, славы не набрался, но умелым портным сделался, и попросила Смерть у него себе мантию новую, да такую, чтобы никто ее в этой мантии не увидел. А как изготовят они свои дары, пусть приходят к ней, она им за дары отца и вернет.

И вернулись они домой, сразу же принявшись за дело. Три дня и три ночи они думали, из чего сделать дары. Еще три дня и три ночи искали ингредиенты, а на седьмой день создавали они дары, вкладывая в них все свои силы, закончив только на седьмую ночь. А чтобы убедиться, столь ли могущественны их предметы, отправились они проверять свои дары.

Старший брат в каждом городе и поселке вызывал сильнейших на поединок и ни разу не проиграл, прославившись сильнейшим магом. Средний брат шел следом за братом да поднимал мертвецов, возвращая в них их же души, но долго не держал, быстро тела рассыпались. А младший незримой тенью шел за братьями своими, оставаясь даже самими братьями незамеченныи.

Возгордились два старших брата своими изобретениями и не решились отдать их Смерти. Надумали они стать сильнейшими и победить саму Смерть. Младший брат не хотел в этом участвовать и скрылся от братьев под мантией. А те махнули на него рукой и отправились на поиски Смерти, да только не выходила она к ним двоим. Тогда они решили сами ее призвать и стали чинить беспорядки всюду, где ступала их нога.

Долго ходили по миру, пока не рассорил их недуг сердечный, в народе любовью называемый. Ни один из братьев не хотел другому возлюбленную отдавать. А сильнейшего между ними не оказалось, равны они по силе были.

И тогда старший брат решился взять силой возлюбленную, заставил ее магией себя полюбить. Так и родился у них сын единственный, да только девушка при родах умерла. Обозлился средний брат, когда узнал, что брат силой девушку взял. Знал он, что силой его не победит, да на хитрость пошел. Сели они в трактире, пили долго, оплакивали умершую возлюбленную. А как старший брат уснул, средний его и прирезал, забрав с собой палочку.

Так Смерть забрала первый дар.

Племянника своего средний брат на воспитание родителям возлюбленной оставил, а сам домой вернулся, где их младший обоих ждал. Да не дождался. Рассказал средний байку, как старший брат их отравился да умер. Одна только палочка от него и осталась. Пробовали ей колдовать средний и младший братья, да не слушалась она толком, не была же столь всесильной, как в руках старшего.

Стали они вдвоем жить-поживать. Женились оба на знатных красавицах, у обоих сыновья родились. Да только средний брат не любил жену никогда. Часто запирался в своем кабинете и часами с кем-то разговаривал. Младший брат как-то пробрался к нему под мантией-невидимкой и узнал всю правду. Вызывал средний брат душу возлюбленной, а приходил только их брат. Насмехался над ним, унижал как мог. До того они спорили, что однажды не выдержал средний брат, да и повесился.

Так Смерть забрала и второй дар.

Младший же брат прожил еще долго, все скрываясь от Смерти своей мантией-невидимкой. Пока Смерть не устала за ним ходить, да не пригрозила тому, что раньше срока сына его заберет. Не испугался младший брат, отдал мантию сыну, спрятав его от смерти. А сам по доброй воле со нею ушел».

Бард Бидль славится своей любовью к упрощению. Потому все его сказки выглядят скомканно и обрывисто, с целыми безднами между абзацами. Том, как впервые прочитал его сказки, сразу же понял, что тут многое упущено и пропущено. Да и поиски самого себя, что объяснило бы ему, откуда в нем такая сила, заставляли прерывать все исторические книги даже с неподтвержденными данными. Собирал все возможные легенды, пока Грегорович не рассказал ему вот эту вот сказку, про трех братьев.

— Да ты только погляди. Вызывал он возлюбленную, а приходил-то кто? — брезгливо скалился Грегорович, брызгая слюной. — Брат его старший! Мало того, что педик, так еще и на собственного брата зарился. Тьфу! И ладно бы все это просто сказки, так реальная же история. Олливандеры из своей семьи все, что порочит их имя, быстро вычеркнули. Как вся эта история всплыла, Джерейнт изгнал младшего брата Джеремиаса, лишив его имени. Вот так и появились мы, Грегоровичи — отвергнутая ветвь Олливандеров! — смеялся он так гулко и гадко, что уши закладывало.

Но о том, как именно они создали все эти предметы, Грегорович не знал. Да и никто не знал, кроме самих братьев Певереллов. Уже после этой сказки, когда встретился впервые с Морфином Гонтом, Том узнал о своей семье, приоткрыв часть завесы тайны о самом себе, втайне надеясь, что он окажется сыном старшего из Певереллов. Тома настигло немалое разочарование, когда он оказался наследником второго. Лучше бы уж тогда третьего, но нет. А узнав, что отец его маглл, и вовсе взбесился. Магия так и лилась по рукам, требуя новой крови. Но раз уж Том был последним из рода Слизеринов, так и Реддлов после него не будет. Ему пришлось потратить около трех дней, прежде чем все семейство собирется в доме. И вот тогда-то он руками Морфина поубивал их всех. Крестраж из кольца получился случайно при убийстве отца. И несмотря на то, что он узнал камень в перстне и хотел его изучить, Том не смог забрать его с собой. Оно, как клеймо, напоминало ему, что весь его род вплоть от Певереллов был гнилым. Да и после того, как кольцо стало крестражем, просто так вынуть камень уже не получилось бы. И это знатно раздражало, потому и запрятал кольцо в лачуге Гонтов, подправил память Морфину.

Том искал ответы на то, кем же он является, слишком долго. Нежеланный сын отца, ненавистный племянник и брошенный собственной матерью на произвол судьбы. Кем является Том Марволо Реддл? Как оказалось, многие ответы лучше не знать, а многие вопросы не задавать. Но теперь уже поздно.

— Вы еще не догадались о своей главной ошибке, не так ли, дядюшка Томми? — сладострастный голосок Поттера изрядно режет уши. — Ничего, скоро узнаете. Вы скоро узнаете все! — нетерпеливо повторяет он, пока одними жестами управляет телом Реддла.

Неожиданно, вместо завтрака, обеда или ужина, они вытаскивают его из клетки, раздевают и теперь укладывают на койку лицом вниз. Том не видит смысла задаваться вопросами, для чего. Обещающий все узнать Поттер и сам неплохо справляется с ответами на возникающие вопросы. Да и спрашивать он все равно не может. Все тело, каждый мускул не слушается его, полностью подчиняясь Поттеру. Даже мысли ворочаются в голове с трудом, словно вязнут в болоте.

— Будет больно, — предупреждает Малфой, нависая сверху.

— Он крепкий, выдержит. К тому же, кто ему даст так просто помереть? Правда, дядюшка Томми? — вкрадчиво ласково спрашивает Поттер, присев на корточки и вглядываясь в глаза Реддла. — Я же обещал вам что вы выживете, так ведь?

Нет хуже неведения, чем невозможность предугадать действия противника. И пусть Поттер не воспринимался Томом как противник, сейчас в его глазах было видно, как сам Поттер наслаждается тем, что творит. И это пугает еще больше. За что надо так извращенно мстить?

Множество раз Том жалел о том, что нашел ответы, и еще реже жалеет о том, что начал свой путь к бессмертию. Философский камень не воспринимался им, как панацея, ведь Фламель все еще стареет, Том же стареть не хотел. Он и выглядеть так, как сейчас, не хотел. Это все чертова магия! Она сожрала его тело, оставив только клочки души в разных уголках страны. А теперь и этих клочков почти не осталось. Он сейчас впервые жалеет о том, что поверил в чертово пророчество. Брошенные слова безумной девчонкой, сказанные Дамблдору. Почему именно Дамблдору? Почему она не сказала их кому-то другому? Почему именно в то время?

Не успевает Том сообразить, зачем ледяные пальцы Малфоя касаются его шеи, как пронзающий насквозь холод сковывает тело. И в тот же миг резкая боль проносится по всему телу, парализуя. Руки и ноги мгновенно немеют, словно их пробили кольями и пригвоздили к койке. Поттер возвращает власть над телом Тому, и боль удваивается! Перед глазами все плывет, покрываясь кровавыми пятнами. Собственный голос разрывает голову, вонзаясь раскаленными прутьями в затуманенное сознание. Он давится собственной слюной при вдохе, кашляет, снова давится, задыхается, но даже так не может сдвинуться с места. Сознание пульсирует, в голове что-то взрывается, разлетаясь острыми осколками и вонзаясь в тело изнутри. Все вокруг полыхает. Или же он горит внутри. Собственная магия бунтует, пытаясь избавиться от вторжения и посягательства, но она слаба. Она впервые слаба! И от этого сердце сжимается в страхе.

Ледяные пальцы скользят по позвоночнику вниз, останавливаясь на пояснице, и часть боли исчезает — Том перестает чувствовать ноги. Горло разорвано криком, слезы обжигают щеки, разъедая кожу. Он даже не замечает, как его переносят обратно в клетку, соображает, лишь когда неаккуратно сваливают на койку, накрыв сверху пледом. Он ударяется затылком, прикусывает язык, в сознании вспыхивает молния, разносится гром, и все тут же погружается в адскую тишину и темноту. Резкая боль в теле медленно становится тупой и режущей. Том не может уснуть, не может двинуться, ведь каждое движение приносит новые порции боли. Не может закричать, даже дыхание выровнять не получается. Ему кажется, что он бежит с бешеной скоростью, пытаясь прорваться сквозь постоянно бьющие его молнии и ржавые копья, пронзающие и разрывающие его тело.

Когда измученное сознание все же отключается, Том проваливается в бездну. Ему никогда не снятся сны. Он лишь осознает себя в пустоте. Иногда она бывает темно-серой, иногда грязно-синей. А после возрождения она стала непроглядно темной. В ней нет стен, потолка и пола, она бесконечная. Том дышит и живет ей. В какой-то момент он думал, что это просто его подсознание, что он как-то оказывается в собственной голове. Но лишь после того, как его же заклинание ударяет в ответ, он осознает, что это его душа. Пустая и безжизненная. Здесь же он понимает, что полет довольно прост. Хватит лишь заставить свое тело преодолеть гравитацию. Понимает, что по воздуху на самом деле можно ходить, как по земле, просто его плотность несколько иного рода. Здесь же он может продумывать свои планы, размышлять, без опасений, что его мысли кто-то сумеет прочитать и узнать. Что его планы раскроют. И здесь же он оказывался каждый раз после создания крестража, ощущая, как воздух внутри этой бездны становится гуще и тяжелее. Но даже оказавшись здесь, он все еще не может совладать с болью. Тьма вокруг пульсирует, как его сердце, сжимаясь и разжимаясь, сгущаясь и рассеиваясь.

— С пробуждением, мистер Реддл, — рука Малфоя исчезает с его лба, чей холод его и разбудил, заставив вздрогнуть. — Вам стоит набраться сил, поднимайтесь. Какое-то время вы не сможете ходить, не волнуйтесь, Гарри уже ускорил процесс восстановления нервных окончаний, это займет лишь пару дней. Хотя и будет слегка болезненно, — Малфой магией опускает койку почти до самого пола, помогает Тому усесться и только после этого вносит в клетку поднос с едой.

Не объясняя, не рассказывая, заставляя теряться в сомнительных догадках, Поттер и Малфой забавляются им, как зверушкой. Для чего? Бессмысленный вопрос так и крутится в его голове. Понятно, что они мстят ему. Но за что? За смерть Поттеров и то, что Люциус пострадал? Когда они вообще успели все это продумать? Куда смотрел Дамблдор все это время, когда под его носом два безумных мальчишки творили невесть что? Но куда интереснее, что они сами собираются делать, ведь кто-то должен будет догадаться и понять, что все это их рук дело. Вплоть от убийств в Азкабане. Или они планируют добровольно сдаться? Но разве Азкабан сможет их удержать? Их будут пытаться убить, как и любых других монстров. И это чуточку греет темную душу Реддла.

Он точно очень долго пролежал в одном положении, все тело ватное и немое. Ноги не ощущаются никак, даже если их коснуться. Вроде и теплые, но в мозг просто не поступает сигнала о том, что ног что-то касается. Сидеть больно, при неудачном движении в спину стреляет так, будто каждый позвонок разом раскалывается на части и собирается вновь. Впервые в жизни Том ест так медленно, как только может, только бы очередная стрела не пронзила спину. Иначе руки трясутся, и он не доносит до рта ложку. Интересно, насколько верно можно судить о том, что сейчас утро, если ему принесли овсянку? Смешно. Будь он на их месте, полностью бы дезориентировал пленника, чтобы тот не мог ни дни считать, ни часы. Чтобы никак не смог отслеживать течение времени. И, кажется, у них это здорово получается. От природы недоверчивый Том теряется в этом сузившимся до невозможности мирке.

Словно снова оказался в приюте, где не было просветов вовсе. Сплошной грязно-серый туман.

Закончив с запихиванием в себя еду, Том сваливается на бок, пытаясь улечься так, чтобы было удобно. Разумеется, ничего не выходит, и он, спихнув на пол поднос, растягивается на животе. Ненавидя себя сейчас так сильно, как никогда раньше. Попытки управлять ногами магией не увенчались успехом. В ногах она даже не отзывается! Будто его ноги полностью отсоединены от тела. Том пытается просмотреть собственные потоки магии и то, что он ощущает спустя долгих пять минут, заставляет его нервно смеяться. Не желая верить тому, что его ноги теперь полностью лишены магии, Том пытается еще раз. И еще раз. И еще! Он пытается снова и снова. Но все бесполезно. И дело не в поврежденных нервных окончаниях и связях, к ногам просто не поступает магия! Они уничтожили потоки, по которым циркулировала магическая энергия. И ноги были только началом.

Смутная догадка вспыхивает в голове и, не зная, смеяться ему или плакать, Том делает и то, и другое. В жизни не плакал. Даже будучи маленьким, всегда сдерживал слезы. А сейчас его делают инвалидом. Он станет обычным человеком, не способным ни на что!

Монстры. Самые натуральные монстры. Нет, даже хуже монстров. Они ни звери, ни люди. Убивают всех, кого хотят, как хотят. Творят все, что им вздумается. Ради чего? Ради того, чтобы отомстить ему так изощренно? Ради того, чтобы он перестал существовать? Так можно же было убить!

«Маг умирает, когда о нем перестают помнить. Но нет хуже смерти, чем остаться без магии». Искрой пролетают в голове последние слова Гриндевальда, сказанные им каких-то пару месяцев назад. Быть может, больше. И теперь Том полностью осознает смысл этих слов. Он и до этого задавался вопросом, почему Гриндевальд заперся в собственной тюрьме. Самоизоляция? Все оказалось куда страшнее.

Завладев палочкой, Гриндевальд долгое время изучал ее. Изучал так досконально, как только мог. Палочка была сильной, нет сомнений в том, что ей можно убивать, но она была сильна не только в этом. С помощью этой палочки Гриндевальд построил свою тюрьму. С помощью этой палочки он подчинял так, что никто не мог даже заметить, что человеком управляли со стороны. Этой же палочкой Гриндевальд убивал себя. Она вытягивала из него силы с каждым годом, словно компенсируя свои затраты магии. Именно поэтому палочка продержалась так долго. Она буквально пожирала своих владельцев, сохраняя себя в целости и сохранности. Чудо, что он дожил до этих дней.

Когда Том забрался в голову Гриндевальду и выудил из него информацию о палочке полностью, он окончательно убедился в том, что Певереллы были такими же монстрами. Палочка, камень и мантия были созданы не из каких-то особых предметов и не с помощью каких-то суперсложных магических ритуалов. На деле это были просто приглянувшиеся им предметы, полностью начиненные их «грязной» магией. А коли предметы не у своих хозяев, они будут пожирать магию и даже тела своих случайных владельцев. Значит, Дамблдор — наследник Антиоха Певерелла, ведь он столько лет пользуется палочкой и даже не страдает от этого. Какая досада. Том бы в принципе не смог совладать с палочкой. Именно поэтому Поттер вернул ее Дамблдору. Если бы Том узнал это раньше, быть может, тогда ему не пришлось бы столько времени тратить зря и с помощью камня захватить все Соединенное Королевство.

От Гриндевальда он так же узнал легенду построения Азкабана. Свой Нурменгард тот пытался построить по тому же принципу, но он не мог найти никого с такой же силой, как у Певереллов. Единственного, кто обладал такой силой, они с Дамблдором убили совершенно случайно. Ариана Дамблдор была не просто больной девочкой, ее магия была слишком сильна для нее. И потому Ариана сходила с ума. И умерла она случайно от рук собственного брата, в руках которого так же случайно оказалась похищенная Гриндевальдом бузинная палочка. Даже сейчас Тому кажется, что эта история чертовски смешная.

Все то время, что у него не работали ноги, его почти не трогали. А где-то через двенадцать кормежек, иначе и не назовешь процесс кормления, едва ли ни как пса, когда он только начал чувствовать свои ноги, его снова вытаскивают из клетки. В этот раз они уничтожают магию в руках. Боль нестерпима. Том хрипит, кричит, пытается вырваться. Пытается! Но все его попытки быстро пересекаются. Он не может думать ясно, не может сопротивляться, не видит просвета в этой бездне, в которую его так охотно утягивают Поттер и Малфой. И пока его руки не функционируют, Поттер кормит его с ложки, как ребенка.

— За маму, — сюсюкает Поттер, поднося к губам ложку с когда-то любимым супом из помидоров с грибами. — За папу, — Том едва не давится от очередной порции, но Поттер сразу же помогает ему прокашляться. — За Колокольчик! В смысле, Беллатрикс.

Что может быть хуже того, что с ним происходит сейчас? Том и представить себе не может. Или скорее не хочет. Не хочет знать, какую на самом деле участь они ему избрали. Для чего все это происходит и почему.

— Что с ней? — хрипло спрашивает Том, скорее, просто пытаясь сбить Поттера с его «за маму, за папу», чем действительно интересуясь.

— А вы волнуетесь о вашем малыше или о ней? О ком больше? — сощурившись, Поттер внимательно вглядывается в лицо Реддла, и под его взглядом становится неуютно.

— Ни о ком, — Том обегает глазами помещение, впервые имея возможность осмотреть его целиком.

До этого его все время держали в клетке, закрывая от всего вокруг. Лишь урывками видел часть стен. Но сейчас, оглядевшись, он понимает, где находится. С каждой секундой осознания, его глаза широко распахиваются, а воздух в легких спирает. Как? Как они посмели сотворить такое?! Это теперь больше похоже на какую-то квартиру, а не на убежище Слизерина! Вся красота и прелесть помещения, все его изящество, словно стерли! Изувечили. Две головы от входа, срублены пополам и теперь используются, как ножки для стола. Из двух других сделаны кресла. Каменные, с подушками и пледом, свисающим с их голов. Головы по правую руку от входа и вовсе срублены по самый пол. Там теперь стоят только две клетки. В одной они держат его, а в другой, видимо, Беллатрикс. Даже голова Слизерина теперь используется в качестве вешалки с одной стороны возле кровати и как санузел с другой.

Когда-то величественный зал, когда-то идеальное убежище превратили в какую-то несуразную комнатку. Какое невежество! Злость вспыхивает в нем неожиданно сильно, и когда Поттер подносит к его губам ложку, он просто выдирает ее зубами из его руки и откидывает в сторону, выплевывая.

— Как вы пос!.. — но Том даже договорить не успевает, потому что Поттер моментально заставляет его заткнуться. Остается только скрипеть зубами и сверкать искрами из глаз.

Магия тщетно пытается найти выход из тела, напитываясь его злостью и обидой. Но едва он смог совладать с магией, как в комнате становится холодно до дрожи и все эмоции затупляются, ослабевая. Словно где-то рядом находится дементор.

— Нам плевать, — непривычно холодно и даже жестко отзывается Поттер, поднимая ложку с пола. Без магии! Они почти все делают без магии, пользуясь ей в редких случаях.

Тоже боятся помереть раньше времени! Боятся, что магия сожрет их до того, как они с ним справятся. Том невольно начинает улыбаться от этого. Он провожает его взглядом, краем глаза замечая, как на кровати Малфой плотнее кутается в плед, неотрывно что-то читая. И как зашевелилось что-то в огромной куче подушек. Вдруг оттуда вылезает голова василиска, сверкнув глазами в сторону Поттера.

— Холодно, — шипит змея.

— Прости, Бэз, скоро потеплеет, — шипит Поттер в ответ, бросив на василиска взгляд и заканчивая с мытьем ложки.

Змея тут же скрывается под ворохом подушек. Это что, гнездо? Том недоуменно вглядывается в то, где спрятался василиск, и понимает, что это гнездо свито из кучи веток. Самое натуральное гнездо, правда, размер точно для птиц-великанов.

— Слизерину эта комната уже не нужна. Как и его наследникам, — это Поттер говорит уже на английском, возвращаясь в кресло напротив Реддла.

— Где Нагайна? — спрашивает Том, едва ощутив власть над собственным телом.

— Отдыхает. У нее были не менее тяжелые дни. Вынимать осколки души из живых объектов сложнее, чем из неживых, — Поттер вытирает ложку и снова собирается начать кормить Тома. — К тому же, оказывается, крестражи крайне любят проклятья и любую другую магию. Впиваются в них, как паразиты, намертво. И пока нужно время, чтобы решить вопрос, как не убить ее и избавить от вас.

Реддл молча открывает рот, чтобы снова проглотить почти безвкусную пищу. Нет, возможно, вкус у нее есть, просто у него вкус пропал после перерождения. Наверное, именно поэтому он почти не питался все это время, а сейчас у него прямо режим, как в детстве. И если ему казалось, что кормление с ложки может быть крайне унизительным, то поход в туалет оказывается еще хуже. Руки-то не работают! А Поттер, словно в насмешку, не пользуется магией. Никогда не думал, что чужие прикосновения могут быть такими омерзительными! Еще и Поттер сюсюкает, как с маленьким. Съеденное едва не выходит обратно тем же путем, из-за чего на глазах наворачиваются слезы в попытке удержать в себе. И оказаться в клетке, в темноте, уже не настолько противно, как до этого. По крайней мере, тут он не слышит этот противный наигранно-ласковый голос.

Оказавшись в темноте, вглядываясь в ее грани, Том впервые задумывается о том, где он мог ошибиться. В чем был его просчет? Он всегда действовал по ситуациям, где не мог взять лестью и искренностью, брал силой. Где не мог пройти, там пролезал, проползал, пролетал, вламывался. И только школа из-за Дамблдора оставалась для него недосягаемой; впрочем, она была важна ему лишь потому, что он действительно хотел признания. И спрятать диадему. При этом он всегда старался не прятать в одном месте, чтобы быть уверенным, что если один найдут, то другие — нет. Потому отчасти он все еще спокоен, ведь они не могут знать, что чаша Хаффлпаффа, которую он отдал Беллатрикс, является крестражем. Или могут? Если Беллатрикс здесь, значит, она нужна им не только, чтобы она родила ребенка. Снова же, зачем им ребенок? Для чего? Они сами дети, зачем им оставлять Беллатрикс в живых и тем более оставлять в живых ребенка Тома? В чем логика, черт возьми?! В чем же он мог ошибиться, что заставило Поттера и Малфоя так ему мстить? Нет, неправильный вопрос. Нужно понять, откуда они взяли эту силу. Ведь буквально год назад они были совершенно обычными магами. Уж Малфой точно. И всего за год они не могли стать такими. Только если они не отдали себя магии добровольно, просто за то, чтобы победить его. И все равно слишком мало времени. Не сходится все это. К тому же разве василиск не мертв? Разве Поттер не убил его в девяносто третьем мечом Гриффиндора? И Нагайна. Как они вытаскивают из нее крестраж? Разве это возможно?

А точно ли год назад они были обычными магами? Какова вероятность, что уже тогда они использовали свою силу и заманили его сюда? Выходит, клятва Малфоя уже тогда была умелой ложью. Исчезновение Каркарова — тоже не случайность. Интересно, они его убили или тоже держат где-нибудь? А Снейп? Не похоже было, что они им управляют. Вся эта его речь о том, как он счастлив видеть Реддла здесь, не похожа на ту, что сказал бы человек под… Ничему нельзя верить. Все это стоит под сомнением. Каждое их слово, действие, все! Радует в этом всем Тома лишь тот маленький факт, что помимо него, Поттер и Малфой поимели еще и Дамблдора! Они обманули всех! Достойно восхищения.

И где же тогда грань между правдой и ложью? В чем она заключается? А где грань между человеком и монстром? Где разница между магией с палочкой и без? В количестве силы или в ее качестве? В ее мощности? Бессмысленные вопросы философии о добре и зле, где гранью будет лишь оборот монеты — реверс или аверс. А рант будет просто соединением одного с другим или же нейтралитетом. Тогда выходит, что каждый для себя сам определяет, какой стороной показать эту самую монету? И легко переступает эту тонкую, почти незаметную грань, от одного к другому.

— Сегодня ваши руки должны быть уже в порядке, — на седьмую кормежку, а значит, на третий день после последней пытки уничтожения магии в теле, в клетку входит Малфой.

— Каково было бить собственного отца? — задает Том давно мучающий его вопрос. — Получил хоть каплю удовольствия? — Тому скорее хочется понять, сколько в них осталось от людей, чем интересует сам вопрос.

— А кто вам сказал, что я его бил? — как-то уж слишком мелодично отзывается Малфой, внося поднос и ставя его на койку. — У вас есть какие-то доказательства тому, что это был именно я? Может, это был Гарри? А может, там действительно был Регулус Блэк?

Том недвусмысленно хмыкает, сжимая и разжимая подрагивающие пальцы. С ложкой, возможно, справится, но будет трудно. И зачем они продолжают играть в эту угадайку? Тут же все и так ясно! Неужели им настолько нравится вводить кого-то в заблуждение и заставлять сомневаться?

— Но отвечая на ваш вопрос, мистер Реддл, замечу, что я действительно его не бил. В вашем понимании, — Малфой снова взмахивает рукой, и свечи под потолком клетки вспыхивают. — И поверьте, после всего, что произошло с отцом в этот раз, это лишь прогулка вдоль берега Черного озера, а не избиение, — он выходит из клетки, оставляя Тома в недоумении и попытки понять столь странную аллегорию. — Наслаждайтесь последним днем, мистер Реддл, — очаровательно улыбнувшись, Малфой опускает штору, и его вежливый голос разносится громом по клетке.

В голове ливневым потоком разносятся вопросы, разрывая на части и заставляя нервничать еще больше. Получается, что все это время они просто забавлялись?! Использовали его, как подопытную крысу в своих экспериментах. И Беллатрикс им нужна только для того, чтобы проверить, родится ли ребенок таким же монстром, как сам Том. Беллатрикс — обычная волшебница, в ней нет этой темной силы, способной выжирать до пепла. Но тогда получается, что они все время лгут. Лгут так умело, так уверенно, что сложно даже понять, где заканчивается ложь и начинается правда.

Еда просто не лезет в желудок. Том впервые за все это время судорожно наматывает круги по клетке, пытаясь понять, что же он имел в виду под этим «последним днем». И как ему отсюда выбраться! Да как он может отсюда выбраться, если магии в нем осталось крохи? Руки и ноги полностью лишены магии, словно ему пришили части тела сквиба. Или даже маггла. Страх не проснуться не дает ему сомкнуть глаз. Тело кажется ватным, ноги то и дело подкашиваются, видимо, еще не до конца восстановились. Руки отчего-то начинают ныть. Если бы он не был привычен к боли, быть может, и вовсе не смог бы все это вытерпеть. Бессмысленно блуждая вдоль койки, Том с содроганием ожидает, когда штора вновь откроется. В желании защититься хоть чем-то, Том последние силы тратит на то, чтобы остатками магии зачаровать ложку, заострив ее и заставить послушно двигаться в воздухе. Ему нужно хоть что-то, что могло бы дать ему хотя бы шанс на спасение! И ему остается только сидеть и выжидать удачного случая, костеря себя за то, что не попытался сделать этого раньше!

Но когда штора сдвигается в очередной раз, Том так и не может сдвинуться с места. Перед ним стоит улыбающийся Поттер, с таким самодовольством, что противно.

— У вас будет еще сотня таких попыток, дядюшка Томми. А сейчас пора выходить. Сами подниметесь, или мне вас заставить? — распахнув дверь клетки, Поттер жестом предлагает Тому выйти добровольно, и Реддл невольно замечает на его руке кольцо, отдаленно напоминающее диадему Равены Равенкло. — О, и ложечку прихватите. Ее еще нужно вернуть, — Поттер часто моргает, будто пытается выглядеть мило.

Омерзительно! Поттер ведет себя просто омерзительно. Том сжимает ложу в руке, не слишком-то желая выходить. Эта клетка не столько сдерживает его, сколько защищает от них. Он только сейчас это понял, и теперь ему как-то не хочется выходить из нее. Видимо, поняв это, Поттер теряет терпение.

— Вставай и выходи, — резко командует тот, даже не сменив выражения лица.

Том, против собственного желания, поднимается. И если в торсе магия все еще пытается отвоевать тело, как и голова, то вот руки и ноги уже потеряли все средства к сопротивлению. И Том встает, чувствуя тяжесть в животе, в два шага оказываясь у выхода.

— Ложку отдай, — снова командует Поттер, и Том тут же протягивает ему руку с ложкой.

Секунда, и ложка вылетает из его руки, пытаясь вонзиться в грудь Поттер. И вонзается! Прорезает одежду, разрывает плоть, войдя рукоятью по самую черпалку. Поттер отшатывается, с его губ срывается тихий стон, он морщится. Но даже не думает падать! Он же слишком худой, чтобы ручка ложки не достала до его сердца! Это просто невозможно. Том отскакивает в сторону, ощутив власть над телом, и уже пытается двинуться в сторону двери, как все тело тут же покрывается изморозью, в голову закрадывается жуткий, просто непередаваемый страх. Такой он не испытывал даже в тот момент, когда Авада отскочила в него. И все тело мелко дрожит, как в лихорадке.

— Мистер Реддл, — возмущенно произносит Малфой, оставаясь при этом совершенно спокойным. — Между прочим, латать одежду крайне утомительно. Не хотите самостоятельно зашить эту дыру в рубашке? — Малфой размеренным шагом подходит к ним, а Том непроизвольно пятится от них обоих в сторону санузла.

— Это все еще больно, — кряхтит Поттер, выдергивая из груди ложку, тут же слизывая с нее собственную кровь. И, посасывая во рту ложку, он снимает с себя рубашку. Порез на его груди довольно быстро затягивается, а рубашка даже не пропиталась кровью!

К горлу Реддла тут же подкатывает ком, он рывком разворачивается, едва успевает добежать до санузла и буквально опрокидывается на раковину. По языку и горлу стекает желудочный сок, ударяя в нос омерзительным запахом, отчего его еще сильнее тошнит. Его буквально выворачивает наизнанку, и каждый орган пытается спорить, кто выйдет первым. Том уже не понимает, что же он чувствует и что вообще происходит.

— Да кто вы такие? — кряхтит он, осаживаясь на пол и удерживаясь руками за раковину. Дыхание тяжелое, прерывистое, сердце в груди колотится так, будто оно вот-вот остановится!

— Монстры? — с легкой ироничной ноткой спрашивает в ответ Малфой.

— Вставайте, дядюшка Томми, — снова приказывает Поттер. — Сегодня ваш последний день. Как мага, — радует он Реддла, поигрывая ложкой в руке. — Шрам будет, — шмыгает он носом, поглаживая кончиками пальцев грудь, в которой только что торчала ложка.

И снова все тело во власти Поттера, поднимается и, повинуясь его жестам, направляется ровно до уже до боли знакомой ему койки. Как оказалось, это был стол, который они просто перемещали по комнате. Против своего желания, крича в собственной голове, пытаясь, правда, пытаясь вырваться, Том снова укладывается на этот алтарь. Мысленно срываясь во все тяжкие. Проклиная, пытаясь проклинать их всеми остатками своей силы! Но ничего не получается. Он словно пытается закидать каменную стену горохом. А у них даже мускул на лице не дрогнет! Совершенно спокойны, будто собираются сесть обедать, а не терять остатки человечности.

— Вы поплатитесь за все, — нервно смеется Реддл, снова ощущая холодные руки Малфоя теперь на своем затылке, — и пожалеете обо всем.

— Все может быть, мистер Реддл, — спокойно отзывается Малфой, и в тот же миг ледяная игла пронзает голову Тома.

В этот раз он даже не успевает осознать боль, его сознание моментально меркнет, погружая его не в привычную тьму, а куда-то намного глубже. Он никогда не видел снов, но в этот раз перед глазами мелькают картинки. Вплоть от того, как они впервые встретились с Поттером. Потом все эти дни в школе, каждый день. Весь первый курс Поттера. А потом еще и Малфоя. Все перемешивалось, смешивалось. Том просто летит сквозь них, а все эти картинки облепляли его, впиваясь с такой силой, будто пытались стать его телом. Каждая их радость, грусть, огорчение, боль, каждое их слово, мысль и желание вонзаются в него с силой, переплетаясь с ним самим. Он уже не понимает, где заканчивается он сам, а где начинаются они. Он пролетает день за днем, год за годом. И к собственному удивлению обнаруживает, как Малфой пытается исполнить изначальный план — убить Дамблдора. Но разве все было именно так?

Он чувствует страх Малфоя, как свой собственный. Слышит мысли Поттера и сам влюбляется в девчонку, чем-то напоминающую Беллатрикс, разве что не такую безумную. Похоже, у этого Поттера с Томом есть что-то общее. И подозрения Поттера в Малфое. Тут они даже не друзья, враждуют, соревнуются, в основном все идет от Малфоя. Он ненавидит Поттера, презирает его друзей, не понимает, почему он выбрал их, а не его и разочаровывается в «герое».

Резко картинки замедляются в девяносто шестом, и Том, к своему удивлению, видит совершенно другой ход событий. Малфой едва не умирает от страха и презрения к себе каждый день, пытаясь бездарно выполнить задание Волдеморта, которого он боится и ненавидит даже больше Поттера. Его удавшийся план немногим отличается от того, что реальный Малфой предложил Волдеморту прошедшим летом. Приводит Пожирателей в школу, на площадке в Астрономической башне Малфой выбивает палочку у Дамблдора, который прячет Поттера под мантией на площадке ниже. Буквально пару часов назад они с Поттером обнаружили поддельный крестраж. Том отчего-то видит сцену убийства Дамблдора сразу с двух сторон. Страх Малфоя за невыполненное задание и перед смертью. Страх Поттера перед смертью и осознанием, что же должен сделать Малфой на самом деле. Разумеется, он не убивает Дамблдора сам, это делает Снейп.

Но ведь этой сцены не было. Малфой изменил план!

И следующий год, который Поттер и его друзья называют «охотой за крестражами», а Малфой «предвестие бури», пролетает перед глазами, размазанными, быстро сменяющими друг друга картинками. Первым уничтоженным крестражем был дневник шестнадцатилетнего Тома, потом было кольцо, уничтоженное Дамблдором и проклявшим его же. Все эти подростковые разборки, отношения, грусть и радость, омерзительные до рвоты дружеские объятия и невольные подглядывания за двумя целующимися любовничками. В такие моменты Том ощущает собственные чувства к увиденному, но они блекнут на фоне чувств Поттера и Малфоя.

Медальон и чаша; разумеется, они знают, где она находится. В этих бессмысленных картинках диадема гибнет крайне глупо — из-за Крэбба, не справившегося с Адским огнем. Смешно, Малфой пытается остановить своих же друзей, пытающихся убить Поттера, и едва не гибнет сам. Его спасает Поттер, в этот момент Драко искренне ему благодарен, хоть и растерян, мысленно оплакивая потерю все-таки друга. Впрочем, Малфой использует суматоху, чтобы скрыться с глаз Поттера до того, как на них с бессознательным Гойлом обратят внимание обе воюющие стороны.

Отчего-то Том уверен, что это все просто очередные сказки, придуманные Поттером и Малфоем, чтобы сбить его с толку.

Малфой пытается увести из школы хоть кого-то из слизеринцев, но ему не удается. А Поттер, узнав, что он такой же крестраж, после убийства Снейпа Нагайной, что становится и для самого Тома удивительным, но не странным. В конце концов, это многое объясняет. Но все еще не понятно, почему пророчество было именно про него? Почему именно Поттера тогда выбрал Том? Потому что рожденный в последний день седьмого месяца? А если вдаваться в подробности, то какой именно календарь имелся в виду — солнечный, лунно-солнечный или лунный? В каждом из них седьмой месяц будет совершенно в разное время, впрочем, разумеется, все подумали на привычный григорианский календарь. И почему Том не подумал об этом раньше, потому что все сходилось слишком просто на Поттерах и Лонгботтомах? Но если бы Том поискал, он бы мог найти и в любом другом седьмом месяце по всем трем видам кого-то, кто подошел бы под описание! Даже странно, что он повелся на такую уловку, это ведь просто пророчество. Сколько таких теперь уже разбитых в закромах Министерства было — тьма тьмущая! И сбывшихся намного меньше, чем не сбывшихся. Как же глупо Том себя сейчас чувствует, наблюдая всю эту кутерьму с войной в школе и попыткой вытащить оттуда Поттера.

И пока Малфой судорожно пытается найти Поттера не пустить его к Волдеморту, сам Поттер узнает неприглядную правду о себе из воспоминаний Снейпа. И решается отправиться к Тому. Омерзительно долгое прощание и пустой разговор с близкими, но умершими людьми. Поттер без труда воспользовался Воскрешающим камнем, просто потому, что не знает истинную цену камня. О, как же Реддл бы рад тогда убить его! Откуда он мог знать, что убивает сам себя в нем, а не его самого? И как же он был зол, когда Поттер не умер! Задает такой глупый вопрос, на что получается столь же глупый вопрос — потому что есть ради чего жить. А Тому незачем было жить? Разве только любовь и дружба является смыслом жизни? Романтизированные идеологии праведников всегда раздражали Тома. А тем временем они остаются один на один. И только Драко в этот момент пытается рваться из рук родителей в гущу событий. Зачем? Зачем он пытается встать между Поттером и Реддлом? Жить надоело? Вот только все заканчивается до того, как Малфой успевает добежать до них. Поттер говорит что-то о палочке, Том слушает внимательно, потому что понимает, что что-то не так. И в тот же миг он понимает, что палочка не принадлежала Снейпу, она все это время принадлежала сначала Драко, а когда Поттер вырывает ее из его рук, переходит Поттеру.

Вот только этот Поттер ничего не знает о бузинной палочке. Он даже на миг не задумывается о том, что сказки Бидля и близко не стоят к правде. Впрочем, как и сказка неизвестного сочинителя, смешавшего две совершенно не связанных между собой истории. Так и о Реддле Поттер почти ничего не знает. Все эти обрывки памяти, что как бисер в свинарнике собирал Дамблдор, даже одной десятой не расскажут о том, кто же такой Лорд Волдеморт. И когда они снова начинают сражаться, их заклинания просто уничтожают друг друга. Реддл был готов рассмеяться, ведь теперь палочка была в его руках и его она признавала хозяином куда больше. Вот только ошалевший от разорвавшейся в его руке палочки Поттер понятия не имел, что же произошло на самом деле. Том сам понимает это все лишь потому, что уже знает о том, как повела бы себя настоящая палочка. По собственному лицу Том видит, как тот хотел бы убить Поттера, но вместо этого подчиняет его себе.

Малфой в ужасе. Как Поттер мог проиграть? Почему?! Так ведь не должно быть. Это же неправильно. Ведь Дамблдор уверял, что Поттер победит. Что палочка будет слушаться только его, почему он проиграл? Дамблдор обещал, он же обещал, что Волдеморт падет от руки Поттера. Что пошло не так?! Том не удивлен, что в маленькой головушке Малфоя не укладываются такие простые вещи, как проигрыш. Дамблдор тоже знал далеко не все о том, что из себя представляет бузинная палочка. А вот факт предательства Малфоя удручает, но этого следовало ожидать.

Реддл использует безоружного Поттера, совершенно не имеющего защиты от Тома после уничтожения крестража, как щит. Любое заклинание, направленное на него, попадет в Поттера, и тогда тот умрет. А ведь они не хотят его убивать — и все подчиняются. Нет, кто-то сопротивляется, Драко видит, как Лонгботтом, не желающий даже думать о том, что Гарри может быть использован так, исподтишка убивает Нагайну, хватает попавшегося ему под руку Забини и, прикрываясь им, укрывается в недрах школы, а потом и вовсе сбегает.

А весь мир буквально за год в глазах Поттера и Малфоя становится непроглядно грязно-серым. Малфои становятся рабами, оставшись без палочек. Остатки Ордена еще трепыхаются, но министерство магии уже под ногами Тома, и мир быстро погрязает в буро-коричневых и желто-серых пятнах крови и рвоты. Том не убивает ни Малфоев, ни Поттера. Напротив, Поттер становится залогом того, что Орден приходит к нему сам. Вот только Поттер не сможет сбежать. Просто не сможет, ведь Волдеморт изгаляется в пытках, не оставляя Поттеру даже времени на обдумывания побега. Зато Малфои окончательно выбирают другую сторону. Пытаются вытащить мальчишку, за что и поплатились. Не все, правда, только старшие. И Реддл отдает их на растерзание. Они и до этого жили в собственном доме, как домовики, так теперь же еще хуже. Каждый день Драко видит и слышит, как кричат его родители и Поттер. Весь Малфой-мэнор забит криками боли, ужаса и счастливым, садистским смехом. А сам Драко каждый день опускается на самое дно. Ожоги, порезы, избиения и даже изнасилование были не самыми худшими, что с ним происходит каждый день по несколько раз. Кухня и приготовление пищи для него становятся убежищем. Хуже было, когда Драко мог только, молча обливаясь слезами, смотреть, как его собственную мать едва ли не рвут на части все, кому не лень. Как Люциус, гордый и спесивый, стоит на коленях и целует вонючие ноги, только бы не оказаться на месте Поттера. Как Беллатрикс, вместо того, чтобы помочь сестре, измывается, насмехается и пытает, потому что даже так Нарцисса не перестает верить, что Поттер сможет убить Реддла. И пока мир Поттера сокращается от грязного подземелья до встреч с Реддлом, мир Малфоя крошится, как сухой лист в руке вандала, окуная его во всевозможные вонючие жидкости и выкапывая в этой бездне яму все глубже.

Да, то, что произошло с Люциусом той осенью, ничто в сравнении с тем, что пролетает сейчас перед глазами Тома. Ни живого места, ни шанса на выздоровление, постоянная потеря крови, кормление огрызками, помоями. Когда-то великие Малфои — теперь помойные крысы. Даже оборотни не упускают шанса позубоскалить перед ними, кичась своим положением подле Волдеморта.

Видеть себя их глазами до того странно, что даже интересно. Том застревает в каких-то кадрах, разглядывая их внимательно. Особенно ему понравилось видеть, как Уизли пытаются сбежать, но в итоге он убивает их всех. Это видит Малфой, но, похоже, даже не пытался рассказать Поттеру; впрочем, тот догадывается и молчит, понимая, что они сделали свой выбор сами. Том видит, что творит с ними этот их Реддл. Он чувствует, какую боль они испытывают каждую минуту! Как ломаются под гнетом его же руки, как кричат. О, эти крики — услада для Тома, даже если это лишь вымышленные картинки. И та боль, что он испытывает, пока они вырезали из него магию, как опухоль, ничто в сравнении с этим. Он режет Поттера буквально. Он играет им, как ребенок куклой, проверяя, насколько же сильным он может быть. Упивается каждым его криком, наслаждается каждой мольбой. Даже смотря на себя со стороны, он ощущает этот детский восторг, когда впервые отрываешь надоедливой мухе крыло и наблюдаешь, как она пытается взлететь на одном. А потом лапку одну, вторую, третью. Каждый, Том просто уверен, что каждый ребенок в этом мире когда-то проверял, сколько будет еще жить истерзанный муравей или паук, а то и ящерка, или птица. И не так мало тех, кто получает от этого удовольствие, считающееся в обществе аморальным. Том был и остается таким — аморальным для общества. Но что он видит в этих кадрах? Как те самые добряки, рвавшие на себе рубашку, уверяющие, что никогда не переступят закон морали и нравственности, самозабвенно наступают на горло всем, кто такой же как они. Глазами Малфоя он видит даже те кадры, в которых те самые добрые и хорошие убивают, чтобы остаться в живых. О, Том бы и сам с удовольствием посмотрел на эти кадры вживую. Он бы наслаждался каждым мгновением!

Том, как и их вымышленный — или же нет — Волдеморт, наблюдает и радуется каждый раз, видя, как все рушится и крошится. Он бы запечатлел в памяти каждый момент, в котором все те возвышенные добрячки падают перед ним на колени и достают из своих загашников все то дерьмо, что они прячут. Особенно ему нравятся те моменты, в которых Уизли отказывается от своей возлюбленной грязнокровки, а та с дурацкой гордостью принимает смерть. А потом как тот же Уизли пытает Лонгботтома на глазах Поттера, которому ради такого представления даже очки на нос нацепили. С того момента, как Лонгботтом сбежал с Забини прямо во время схватки, ни слуху ни духу о нем не было, только Забини объявился спустя полгода и сам же решился пойти работать в министерство. А тут вместо Забини обнаруживается Лонгботтом с оборотным зельем во флаконе и пропажей целого сектора из Отдела тайн! Целых четыре года Лонгботтом под обликом Забини выносил из министерства все, что хоть как-то связано с самыми разными магическими артефактами, и книги, никакой связи между ними не было. Но даже под пытками он не признается и предпочитает умереть.

Том в смятении просто наблюдает дальше за ходом событий, чувствуя, как он чертовски устал от всего этого. Он так же не чувствует своих ног и плохо видит, как Поттер. Ощущает только запахи, и слух обострился. Но в то же время он все еще видит глазами Малфоя, и это настолько же странно, насколько невозможно понять и осмыслить. Словно его поделили пополам, и теперь он делает сразу два дела.

А все эти почти пять лет Малфой практически ломается под гнетом далеко не Волдеморта. Пока Поттер страдает, Малфой вынужден притаскивать и утаскивать его к Волдеморту. Реддл приказывает Драко кормить Поттера забавы ради, они ведь никогда не были друзьями, а значит, Малфой не попытается помочь бежать Поттеру. Не после того, как пострадали его родители. Том видит и чувствует, как его унижают, бьют, используют как что угодно, но не видя в нем больше даже намека на человека. Впрочем, Малфой не один такой. Их там полно, но с Малфоем им играть намного интереснее, он не ломается так быстро, как другие, и выглядит смазливо. Но интереснее то, как эта безэмоциональная маска сменяется мольбой, криками, кривится в отвращении и ужасе, как по багровым синякам на лице текут кровавые слезы. Это их заводит лучше, чем что-либо. Впрочем, особо сильно кричать ему не дают. Но Малфой все больше становится молчаливым и мрачным, серым. Уже не сопротивляется, когда его окунают лицом в блевотину, не пытается даже дергаться, когда одежды срывают хлыстом. Не морщится в отвращении или боли. Словно кукла. Безжизненная, но по забавной случайности двигается, как человек.

— Что ты так смотришь? — раздраженно зыркает на жующего губы Малфоя Амикус Кэрроу и отрывается от насилия над Нарциссой, что уже даже пошевелиться не может. — Хочешь, чтобы я ее отпустил? Ты не молчи, не молчи. Мне нравится, когда ты умоляющий. Так что ты можешь сделать, чтобы я отпустил ее?

— Пусть откусит тебе хуй, — злобно прорычав, Алекто Кэрроу врывается в комнату, отпихнув с пути Драко. — Ты опять запачкал диван! Где теперь спать, а?

— Да вон этот все вылижет. Кстати, хорошая мысль! — Амикус морщился от ворчания сестрицы, но не собирается отступать так просто. — Давай, вперед. Как только вылижешь весь диван, сможешь забрать свою шлюху, — Амикус жестом обводит диван, весь в крови, сперме и прочих выделениях.

— Не… — Нарцисса попытается отговорить сына, но Драко и сам понимает, что так просто это не закончится.

И все же, подходит к дивану, встает на колени. Медленно выдохнув, закрыв глаза на секунду, он опускается и принимается слизывать все те жидкости, что были на потертой и грязной кожаной обивке дивана. Когда это был крайне дорогой диван, сделанный на заказ из кожи взрывопотама, а теперь просто рухлядь.

Амикс заливается громким смехом, подбадривая и все спрашивая, как ему на вкус, вот только Малфой уже давно перестал ощущать вкус чего-либо. Ни вкус любимых когда-то яблок, ни запах еды. Но ему везет, Волдеморт вызывает близнецов Кэрроу, и те разрешают убрать Нарциссу из комнаты.

И это далеко не единичный случай.

— Хочешь, чтобы я его отпустила? — Беллатрикс умеет шипеть почти так же, как змея. Она стоит за спиной Драко, заставляя того смотреть, как Люциус вымаливает прощение у Родольфуса. — Тогда откуси ему палец и проглоти его. Давай!

Она толкает Драко в спину, и Люциус сбивается, видя перед собой сына. С заплывшим королевским цветом синяков на лице, сквозь щелочки едва виднелись серо-красные глаза Люциуса, умоляющего Драко так не поступать. Вот только Драко давно перестал слушаться родителей и тянется к руке отца, чтобы выполнить условие Беллатрикс.

— Нет-нет, на ноге, — посмеивается та, стоя за спиной Драко.

Молча, обойдя отца, Драко Малфой опускается к его ногам и, крепко удерживая руками стопу, впивается зубами в мизинец. Дрожать он будет позже, а пока в нем все леденело. Словно он сам по себе представляет самый суровый холод в мире. И, откусив мизинец, Драко проглатывает его. Громкий и безумный смех Беллатрикс перекрывает мычание Люциуса, затыкающего себя руками, а в голове Драко шумит пустота.

Буро-красные, тошнотворно-зеленые, плесенные воспоминания напоминают Тому никак не желающего помереть старикашку, настырно лезущего ко всем вокруг. Он едва не проблевался, наблюдая, как Малфой впервые идет к Поттеру, потому что собственноручно убивает родителей. Даже не магией, у него был только нож в руке. Обычный кухонный нож, которым он резал овощи.

— Они бесполезны. Можешь выходить их, если сможешь, а можешь убить, тебе решать, — безразличный тон того Реддла пугает самого Тома.

Драко понимает, что такая жизнь для родителей будет мучением не лучшим, чем все уже произошедшее. Они уже людей почти не напоминают, да и выходить у него их не получится, ни зелий, ни банальных чистых тряпок для перевязывания, ни места, где они могли бы спокойно жить, у него нет. И он, к своему же ужасу, выбирает убить их. Это единственное, что он может сделать для них, ведь смерть в таких условиях — благо. И пронзает сердца родителей, смотря прямо в их глаза и даже не заплакав. Ни уронив ни одну слезу, потому что думает, что облегчает им страдания. Потому что верит, что так их муки закончатся! Потому что так и его мучения уменьшится. И ведь закончились, мертвым уже ничего не страшно.

А как только в это же день все стихает на ближайшие пару часов, опустив на суматошный дом ужаса сон, Драко спускается к Поттеру в подвал и просто ложится рядом с ним, уцепившись за бок рукой. Поттер, чувствуя запах крови, не видя даже, что это Малфой, он все это время не знал, кто кормит его каждый день и обрабатывает раны. Он поднимает едва зажившую после множественных переломов руку и сжимает ладонь на своем боку, произнося донельзя слащавую фразочку, в которую и сам-то не верит. «Все будет хорошо». Да что в их жизни хорошего? И все же, это меняет и их отношение к друг другу, и ко всему происходящему вокруг.

С того раза к слепому и беспомощному Поттеру Малфой спускается почти каждый день не только по приказу Волдеморта. Он его кормит, притаскивая с кухни не только то, что оставалось от обедов, но и что-то более вкусное. Помогает обмывать и обрабатывать его раны, стараясь не подпускать к его телу крыс, что чуя гниющую плоть, так и рвались отгрызть кусок да побольше. Пару раз даже думал убить его, просто зарезать, но так и не смог этого сделать. Пытался. Пару раз уж почти вонзал в его грудь нож, но сталкивается с расфокусированным взглядом Поттера, и руки начинают дрожать. Смерть — благо, но почему-то именно его Драко убить не может.

А круговорот времени бежит в сумасшедшем ритме дальше. Малфой случайно сталкивается с Теодором Ноттом, пришедшим к Лорду вместе с отцом. Выясняет, что они работают на маховиком времени для Волдеморта. Теодор бросает пару фраз о том, что Забини вернулся уже давно и что работает сейчас в Отделе тайн. Но вскоре возвращается и притаскивает Малфою сквозное зеркало и волшебную палочку. Где он ее взял, и чья она, он не говорит, а Драко и не спрашивает, принимая неожиданную помощь. Нотт наказывает использовать ее только в крайнем случае и спрятать где подальше, потому что она еще им пригодится, ведь у него есть то, что может спасти их. Связываются они раз в неделю, ровно в три часа утра. Нотт рассказывает о том, что все это время под ликом Забини был Лонгботтом и что он нашел какой-то ритуал, что смог бы исправить прошлое лучше маховика, но тот недоработан. И они тратят уйму времени на то, чтобы довести начатое до конца.

Ранее, до того, как появились все возможные механизмы, маги использовали ритуалы. Руны, нумерология и прочие способы. Они сохранились еще до средних веков, но были уже не так востребованы, потому что к тому времени министерство магии уже пыталось курировать и контролировать все возможные способы кровавых ритуалов. И скапливало информацию о них в Отделе Тайн. Именно древние рукописи и выносил Лонгботтом из министерства, хоть как-то связанные с одним-единственным ритуалом, используемом для возврата в прошлое. По сути своей, такой ритуал мог позволить достаточно сильному магу вернуться даже в свое прошлое перерождение, а не только в любой период своей жизни до момента использования. Но достоверность его функционирования не указана. Так же, как и не сказано, пробовал ли кто-то его использовать. Впрочем, Лонгботтом смог собрать достаточно информации, чтобы попытаться воспроизвести хотя бы часть от него — перенос души в собственное тело из прошлого. Разумеется, плата будет серьезной, и при неудаче маг умирает. Но проходит еще пять лет, прежде чем они все же воссоздают его целиком и решаются использовать. Ритуал не сравним с маховиком, потому что, по идее, должен вернуть их души в их же тела в прошлом. Абсурд. Такое просто невозможно. Но они настолько этим увлекаются, что им действительно удается!

Правда, первая попытка отбирает у Поттера руку, а у Малфоя ноги. Обучение в школе, а они каким-то чудом вернулись в свой десятилетний возраст, заканчивается, почти не начавшись. Если Поттер и может продолжать учиться, то Малфою крайне сложно находиться в школе в инвалидном кресле. Это первый случай, когда появляется маг-инвалид, ведь до этого такого не случалось никогда за всю историю Хогвартса. Магия же сама по себе защищает мага.

Нотт и вовсе не выживает.

И тогда они впервые задумываются о том, что же пошло не так и, как все исправить. Попытки рассказать взрослым приводят к плачевным итогам, в результате которых Волдеморт все равно возрождается, и ему не препятствует ничто. Правда, как только он возрождается, Малфой и Поттер, не дожидаясь его в Мунго, снова проводят этот же ритуал. Они уже инвалиды, и им просто плевать, что может произойти дальше. Они снова шагают за грань неизвестности, доверяясь магии. Снова оказываются в своих одиннадцати лет, но теперь, по крайней мере, могут находиться в школе. Наученные горьким опытом, они не рассказывают уже никому о том, что с ними. Поттер поступает на Слизерин, и это очередная его ошибка. Дамблдор теперь следит за ним ежеминутно. Их неожиданная дружба заставляет Дамблдора задуматься о том, что это не Гарри, а Том, и потому всячески пытается забраться тому в голову. Но Гарри всеми силами сопротивляется, пока Малфой ищет ответы на вечные вопросы — что может быть сильнее смерти.

И вторая попытка не приводит ни к чему. Они узнают про Дары Смерти подробнее, но ничего полезного так и не находят, перерывая всю школьную библиотеку. И стараются разыграть события так, чтобы Волдеморт не смог возродиться. Они пытались сделать все, но ничего не получалось. Действительно, что они хотели со своей магией с палочкой против живучести Волдеморта? Он ведь и тогда был монстром. Он всегда являлся монстром, вплоть с самого рождения. А потому им снова приходится бежать и прятаться, пытаясь успеть узнать, как можно больше.

За третьей попыткой следует четвертая, потом пятая, шестая. Они натыкаются только на обрывочные легенды, пустые истории и рассказы, с которыми сам Том тоже сталкивался. Самая долгая их попытка прожита почти в четыре года. Потому что каждое их возвращение ускоряло процесс воскрешения Реддла. И только после этого они тщетно пытаются проверять все свои догадки, мечась из стороны в стороны. Совершенствуются в использовании ритуала, снова впутывая во все это Нотта, и каждый раз он их предает. Собирают информацию откуда только возможно. Им пятнадцать, но им душам за тридцать лет, это седьмая попытка, они бегут из Великобритании еще до возрождения Волдеморта. И ищут ответы на свои вопросы по всему миру. Ищут где только могут. Греция, Тибет, Сибирь, Индия, Южная Америка. Встречают самых разных магов, магглов, которые помогают им сами или они заставляют их помогать. В итоге, когда их снова ловят не без помощи Теодора Нотта, который пусть и помогал им, крайне ненадежен, Малфой отчаивается.

Они уже настолько привыкли возвращаться в свои тела и становиться инвалидами, что боли почти не замечают. Вернее, способны терпеть ее до того, что почти не замечая, встают и идут туда, куда им нужно. Их привязанность к друг другу ужасает Реддла. Поттер верит в Малфоя, Малфой верит в Поттера, и потому они двигаются вперед. Они тянут друг друга, как сиамские близнецы, обещая падать и подниматься вместе. И эта их клятва, эта их тошнотворная клятва, в которой они обязуют друг друга выживать и отдать жизнь только друг другу, заставляет Тома восхищаться и сдерживать рвотные позывы.

И все же они находят то, что не нашел Том. Впрочем, он не бегал по всему земному шарику в поисках ответов. Ему вполне хватало того, что он знал. И Дары Смерти были ничем иным, как артефактами, созданными такими же монстрами, как и он сам. Певереллы были сильными магами, но только сейчас Том понял, что они воплощали. Если сила Тома была связана с Хаосом, по крайней мере, ему хотелось так думать, то сейчас ему кажется, что Певереллы — это воплощение Норн! Прошлое, настоящее и будущее, воплотившееся в Среднем, Старшем и Младшем братьях. Смерть же с ними не связана никак, просто их творения несли смерть. Даже младший из Певереллов не был так чист и невинен, каким его выставляют в сказке Бидля. Он ведь не попытался остановить ни одного из своих братьев, а это почти что грех, в каком-то смысле. Впрочем, в то время убийства не считались особыми преступлениями, а уж вопрос доказательства, какой маг убил того или иного маггла или мага, и вовсе не возникал.

Но калейдоскоп событий движется вперед, и Том понимает, что его поймали уже не те Драко и Гарри, с которыми он знаком. Это они из несуществующего будущего. И они, вернее, их души, на два года старше Тома. И все, что они знают сейчас о нем, практически он же им и рассказал! Точнее, его крестражи. Если до этого в магии они продирались, словно слепые котята сквозь заросли терновника, то последующие события становятся странными. Во-первых, во время одиннадцатой попытки происходят какие-то странности. У озера они разговаривают с кем-то, но Том не видит и не слышит, с кем они разговаривают так эмоционально. То же самое происходит, когда они выходят из пещеры и сталкиваются с кем-то на пути. Он чувствует и слышит, что они думают и говорят, но не видит там, куда они смотрят, ни того мальчишку аборигена, ни последующего лиса, а потом и ворона. Там пусто! Это может быть какой-то огрех в их передачи памяти, или же они специально его скрыли, но зачем, не ясно.

Том просматривает все эти два года, которые они тратят на кучу ненужной ерунды в лице учебы по маггловским учебникам. Ему кажется это настолько бессмысленным. Однако, к его ужасу, это позволяет им не только научиться управлять той магией, что они открыли в себе на этом острове, но и делают из них весьма опасных личностей. Их знания о мире вокруг благодаря маггловским учебникам ужасают. Их магия пугающая, она зависит от того, что они знают, и они с легкостью создают кучи ненужных, но действующих формул. Тратят на это просто непомерное количество времени и только после этого решаются снова использовать ритуал.

И на тринадцатый раз, после поглощения Поттером крестража, становятся более уверенные. Они не раздумывая отдают себя магии. Они настолько привыкли, что у них нет рук или ног, что ни на секунду не задумываются о том, что она их убивает! Но при этом они спокойно пользуются ей, изучают.

То, что его же магия его убивает, напугало Тома. Он попытался найти способ защититься, потому он искал Дары Смерти столь стремительно и быстро. Верил, что благодаря их силе будет не только самым сильным магом в мире, но и сможет стать бессмертным. Надеялся, что Дары сохранят ему жизнь, ведь он так не хотел умирать и чувствовал с каждым днем, как магия убивает его. Но то, как используют магический изъян Поттер и Малфой, отличается от него. Он надеялся найти изъян в самом себе, чтобы избавиться от смерти, потому прибегнул к крестражам, потому с каждым годом убивал себя и воскрешал, тем самым надеясь спастись. Они же шагают в пасть смерти так стремительно и легко, отчего по спине катится холодный пот! И между ними на одиннадцатую и на восемнадцатую, то есть, нынешнюю попытку, или же между ними в тот первый раз использования ритуала и сейчас, просто огромная пропасть! Бездна. Тогда они еще были людьми, тогда они еще пытались убить только Волдеморта. А теперь все вокруг для них либо препятствие, либо способ достижения цели.

Все попытки с первой по одиннадцатую они искали способы его убийства, вызнавали все о крестражах, о Дарах, обо всем, что могло бы помочь им спастись. А с двенадцатой пытаются убивать только Волдеморта. Двенадцатая оказывается провальной, потому что Волдеморт умудряется выжить даже после войны. Тринадцатая едва не убивает их. Четырнадцатая почти убивает Снейпа и Дамблдора, что полностью меняет ход событий. И дальше начинается безумие.

Пятнадцатая попытка. В мире тишь да гладь, а в тенях скрываются монстры.

Обычная охота, вот только охотник и добыча поменялись местами.

— Кис-кис-кис, иди ко мне, маленькая, — ласково щебечет Поттер, ступая по пыльному коридору заброшенного дома так тихо, что слышно только его голос. — Вы хотите сыграть в прятки? Хорошо. Я дам вам еще пару минут, чтобы спрятаться очень хорошо.

Его голос звучит так же радостно, как у маленького ребенка, отчего лишь сильнее страшно. Даже Тому, смотрящему через призму их чувств воспоминаний, его полушепчущий голос вызывает мурашки. А он все идет медленно по коридору.

— Раз, два, Фредди ждёт тебя, — Поттер царапает удлиненными и укрепленными когтями на своей руке приоткрытую дверь комнаты.

Проржавевшие петли противно скрипят, а скрежет когтей по дереву заставляет дыхание замирать. Поттер заглядывает внутрь комнаты и не находит там никого.

— Три, четыре, — он продолжает идти дальше, — запирайте дверь в квартире. Пять, шесть, Фредди хочет всех вас съесть.

Резкий выпад в сторону еще одной двери, и грохот рухнувшей вместе с косяком двери оглушает тишину здания. И несмотря на то, что за окном ясное небо, Реддл ощущает этот гнетущий страх через эмоции тенью ступающего за Поттером Малфоя. Чувствует и не может не наслаждаться тем, как же это все заводит! Только в такие моменты он ощущает себя живым, а Поттер и Малфой лишь забавляются. Им от этого просто весело!

— Семь, восемь, Фредди к вам придёт без спросу, — Поттер останавливается у комнаты с обрушенной дверью и на мгновение замирает. — Девять, десять, никогда не спите, — он задерживает дыхание и в один прыжок оказывается на кровати, обрушившись на нее камнем так, что с громким треском ломаются крепкие деревянные ножки, а из-под кровати слышится сдавленный писк. — Дети. Ку-ку, мышонок, — он падает на колени и заглядывает под кровать, — ты так хорошо спрятался, я уж думал, тебя не найду. Ну, иди ко мне, я хочу тебя наградить.

Скатившись кувырком с кровати, он толчком ноги откидывает кровать в стену, но даже почувствовавший свободу Уолден Макнейр и среагировать не успевает, как Поттер рывком переворачивает его на спину и усаживается на живот, вжимая за шею в пол.

— Ну, ну, не рыпайся, а то будет больнее, — ласково щебечет тот. — Хотя тебе будет очень больно! — облизывается он, царапая до крови его шею. — Ох, этот запах крови. Отвратительно! Я знаю, что вы прячетесь здесь. Вам больше некуда идти. Вы же планируете спасти дядюшку Томми, правда? Ну и кто из вас сейчас пытается его вызволить? А, впрочем, не важно. Я пришел по другой причине. Видишь ли, мышонок, — он крепче сжимает пальцы на шее Макнейра, чувствуя, как по пальцам стекает горячая кровь. — Я голоден. Я чертовски голоден! И насытить меня может только одно. Как думаешь, ради тебя они вылезут из своих норок? Давай проверим!

Его глаза вспыхивают зеленым огнем, и в тот же миг он склоняется к лицу Макнейра, впиваясь в его губу зубами. Мягкая, нежная и податливая плоть мгновенно окрашивается кровью. Макнейр орет, пытаясь вырваться и оттолкнуть от себя Поттера, но даже сдвинуть его не может. А через секунду Макнейр уже видит свою губу во рту Поттера. Кровь заливает его лицо, в глазах полнейший ужас. Тома начинает тошнить.

— Я ел и намного более отвратительные вещи, веришь? — посасывая кусок мяса во рту, Поттер с улыбкой смотрит на рыдающего Макнейра. — Ух, это так забавно. Видеть, как тот, кто кричал о своей силе на каждом углу, не боялся расправы и смерти, теперь рыдает, как ребенок. Больно? — снова склонившись к нему, Поттер прижимается лбом к его лбу. — А это только начало! Я буду есть тебя медленно. Я сожру вас всех. Каждого, кто посмеет мне помешать. Я дал вам жить, дал вам свободу. А вы пошли против меня. И это ваше наказание — стать моей едой!

Не в силах на это смотреть дальше, Том пытается отвернуться, не слушать, не чувствовать. Но металлический привкус на губах, вкус сырого мяса на языке, запах крови, смешивающийся с мочой и калом. Все это ощущается так живо, будто это он по кусочкам отгрызает сырое мясо с еще живого человека. И пятнадцатая попытка заканчивается на том, что искалеченного Волдеморта все же удается спасти парочке сумасшедших, и Поттеру с Малфоем приходится снова использовать ритуал.

Шестнадцать. Как отсчет до взрыва или же падения глубже ада. Шестнадцатая попытка срывает маски с многих лиц. Мир обретает куда более темные краски. Поттер не думает о том, что делает. Он просто идет напролом. Он устал от игр, вернее, от того, что ему приходится что-то объяснять, кому-то что-то говорить. И они устраивают игру «царь горы», в которой вместе с Волдемортом борются за право звания «Темного Лорда». Школа, министерство, магглы. Всех их они подчиняют себя так, что в итоге даже парочка бывших добрячков оборачиваются против них и помогает Волдеморту. Том никогда так не смеялся, как в этот раз. Заливается смехом, что начинает болеть живот, лицо и все превращается в подобие истерии. Но как же было смешно наблюдать предательство со стороны тех, кого меньше всего ждешь. Ему даже немного жаль, что они не знают, как ощущал себя тот их Волдеморт в этот момент. Том отчего-то уверен, что он был просто в восторге от этого.

— А сегодня на ужин у нас брокколи, тыквенный суп, морковный сок и чудесный тыквенный пирог! — нараспев заголосил Драко, спустившись вниз по лестнице в Визжащей хижине к медленно открывающейся двери.

Позаимствовав еще парочку заклинаний у Слизерина и его Тайной комнаты, Малфой зачаровал подвальную комнату Визжащей хижины, где они держали Сивого, чтобы ни один звук не выходил наружу, но чтобы тому было прекрасно слышно, что происходит снаружи. И пока Малфой спускался вниз, ощущал недовольство и желание разорвать всех и все вокруг, с невероятно сочной ненавистью Сивого ко всему живому.

— Я разорву всю твою семейку у тебя на глазах, — прорычал Фенрир, стоило Драко шагнуть в комнату.

Малфой на минуту замирает, смакуя эту угрозу. Облизнувшись, он ставит поднос с ужином на пол, и облокачивается плечом на дверной косяк, скрестив руки. Слушая очередное рычание о ненависти и красочном убийстве своих близких, Драко попутно подкрепляется его эмоциями. Это стало даже каким-то ритуалом перед кормлением Сивого — взбесить его и покушать самому, а уже потом кормить его. Наверное, именно поэтому Драко ощущает легкую радость, идя сюда. Но куда веселее то, что он стал замечать за собой пару интересных особенностей — насыщение чувствами других гораздо лучше, чем от еды. В плане энергетики. Можно сказать, что еда насыщала его физически, а вот эмоции окружающих — духовно или же магически. Но при этом, при нехватке того или иного питания, он взаимно замещает их.

— О, конечно же, — Драко лучезарно улыбается, когда Сивый добирается в своем подробном описании убийства до самого Драко. — Ты, злой и страшный оборотень, который может убить каждого, кого захочет. Вот только этот злой и страшный оборотень сейчас очень похож на… — задумчиво протягивает он, будто ищет более подходящее сравнение, постукивая себя по уголку губ подушечкой указательного пальцы.

Усмехнувшись своим мыслям, Малфой поправляет челку, норовящую залезть в глаза, и очаровательно улыбается Сивому. Фенрир непонимающе смотрит на Драко, но все еще пытается скрежетать зубами.

— Знаешь, есть такие маленькие собачки. Милые, но постоянно на всех рычат и пытаются укусить. Они тем и забавны, что гавкать гавкают, а серьезного вреда не несут. Да и чем там вред наносить? Зубки маленькие, в пасть разве что только мизинец влезет, — он подходит к нему, встав в шаге от Фенрира, дергая перед его лицом тем самым мизинцем, наслаждался злым и свирепым взглядом. Драко всегда сложно сдерживать довольную улыбку в такие моменты.

Сивый истошно рычит и рывком пытается напасть на Малфоя, но ошейник тут же дергает его обратно. Цепь слишком короткая и позволяет ему только сидеть на матрасе на полу. Они создавали эту цепь пару недель. Поттер создал ее из старых пружин кровати, укрепил и закалил, чтобы она была крепче и даже оборотень не смог порвать. А венцом стали защитные заклинания Малфоя, не позволяющие даже магам разрушить эту цепь. Снейп пытался.

— Боюсь-боюсь, — тихо посмеивается Драко, протянув руку к Сивому так, чтобы он мог укусить. — Ну же, давай кусай. Ты же хотел всех в оборотней превратить. Чего ждешь? Действуй. До полнолуния уже три дня осталось, укусишь, глядишь я к послезавтра обернусь. Но ты учти, что я не ты, если стану оборотнем, всю твою свору подомну под себя за пару дней. Тех, кто против — в расход, а твою семью, да, я в курсе, что у тебя есть сын, сделаю личной игрушкой. Умирать он будет долго, всю свою жизнь, — Драко облизнувшись, смотрит ему прямо в глаза, ощущая исходящее непонимание с толикой страха от Фенрира. — Хотя если буду относиться к нему лучше, чем ты, быть может, он даже с удовольствием будет называть меня хозяином. А ты будешь сидеть тут, на цепи.

Драко шагает к нему ближе и нежно проводит тыльной стороной ладони по щеке, впившись в подбородок пальцами, пытаясь заставить его разжать зубы, чтобы всунуть ему в рот пальцы. Но тот сопротивляется, сжимая челюсть, наверное, даже сильнее крокодила.

— И может быть, я разрешу твоему сыну отыграться за все, что ты с ним сделал, — Малфой забирается пальцами ему за щеку, оглаживая десны, наслаждался тем спектром эмоций отвращения и брезгливости, вкупе с ненавистью, что испытывает Сивый.

Фенрир не понимает, ужасается и дивится тому, что говорит мальчишка. Драко не боится ни его, ни превращения в оборотня, а ведь он избалованный мальчишка. Избалованный и изнеженный. Еще год назад Сивый едва не наслаждался тем, как Драко от него шарахался в собственном доме. А теперь этот же мальчишка стоит и ковыряется своими пальцами в его рту, смотря не только без страха, но и с таким азартом, что невольно по спине Фенрира бегут противно липкие мурашки. Он, оборотень, один из самых сильных оборотней, боится какого-то мальчишку!

— Скучно, — выдыхает Драко, оттолкнув от себя оборотня, когда понял, что Сивый не рискнёт укусить, даже если он в его пасть рукой по локоть заберется. — Не хочешь, и не надо, мое дело предложить, — он вытирает руку платком, возвращается к подносу и просто толкает его в сторону Сивого, прокатив по полу.

Малфой выходит за дверь с легким чувством разочарования. Слишком сильно он надеялся на то, что у Сивого нет разума и даже мозгов, но, как оказалось, тот не так и глуп. Видимо, именно поэтому Поттер мог сидеть тут с ним часами, беседуя о всякой ерунде. Например, вчера они болтали о том, как улучшить жизнь оборотней в целом. Правда, их беседы проходят в кроваво-красных тонах, но это уже такая мелочь.

— Это было необходимо? — Драко сталкивается со Снейпом на лестнице.

Видимо, Снейп застал их на самом интересном и решил не вмешиваться. Умно. Драко забыл закрыть за собой дверь, тому точно было хорошо слышно каждое слово. Интересно, с какого момента он их слышал? Судя по тому, как Снейп смотрит на Малфоя, почти с самого начала.

— В этом мире, профессор Снейп, — Малфой окидывает его холодным взглядом, — к сожалению, многие понимают только силу. А Сивый слишком туп, чтобы не верить моим словам.

— И вы серьезно сделали бы это, если бы он укусил? — изумляется Снейп, сжав в руке кружку с зельем крепче.

Драко поднимается на две ступени выше него, поворачивается к нему лицом и склоняется над ним, положив руки на плечи и едва не касаясь губами его уха. С каких-то пару ударов сердца просто стоит рядом, чтобы Снейп ощущал его, Драко молчит. Попутно пытается понять, сомневается Снейп в том, что может Малфой, или же пытается понять, где заканчивается грань слов и начинается территория действий.

— Кто знает, — выдыхает Драко, невольно обдав Снейпа холодом силы. Северус ежится. — Все может быть. В конце концов, мне абсолютно нечего терять, и я сделаю все, чтобы убить Реддла. Хорошего вечера, профессор Снейп.

Очередной выдох, и по шее Северуса бегут мурашки, а Драко, хлопнув его по плечу, тут же направляется к выходу из хижины.

На семнадцатый раз они пытаются найти способ сохранить себя в тайне. Они изучают больше, чем пытаются исправить ситуацию с Волдемортом, и все пускают на самотек. Мир медленно катится в тартарары, а они просто запоминают каждого, с кем сталкивались. Их характеры, их поведение. Они изучают Дамблдоров, Уизли, каждую магическую семью. Они изучают все, что может быть им полезным. Шерстят свою память о событиях прошлого, чтобы точно знать, что, когда и как случалось.

Том почти не запоминает, вернее, не может уловить точный смысл происходящего дальше. Все сумбурно, скомкано. Они не то спешат, не то бездействуют. И когда в очередной раз у них ничего не выходит, они решаются действовать так, как никогда до этого. Не просто загнать Пожирателей смерти в угол, а лишить их всего разом. Потому что даже убийство Реддла не останавливает многих Пожирателей, и Азкабан их не держит. Потому в этот восемнадцатый раз возвращаются за месяц до нападения на министерство. Их план, что они обсудили еще до того, как вернуться в прошлое, предельно прост и сложен одновременно. Сначала им нужно было посадить всех Пожирателей, что было не слишком сложно. Сложнее было не выдать себя ни перед кем. В том числе перед самим Реддлом. Поттеру пришлось изрядно потрудиться, чтобы позволить управлять собой Волдеморту, и в тот же момент он осознает, что это работает и в обратную сторону, но пока у него мало сил для этого. И потому ему нужны крестражи. Другие части души Реддла, которые он жрет, как булочки.

Следом они избавились от Каркарова, который так же становится частью их плана. Но Тома ужасает больше то, что Малфой уничтожает его метку! То, что считалось неуничтожаемым, вечным, стирают, будто этого и не было! Но как бы Том сейчас ни кричал, картинки не реагировали, продолжая течь в своем потоке. Каркарова они переправляют к черту на рога, заставив того поклясться, что он никогда в жизни не вернется ни в Хогвартс, ни в любую другую школу ближайшие двадцать лет. И никогда не свяжется ни с одним своим бывшим знакомым. А потом они включают в свою компанию Снейпа. Только Снейпа, потому что он единственный, кто может спокойно отнестись ко всему, что с ними произошло. И теперь Тому понятно, что он просто просматривает их память. Как и Снейп годом ранее. Вот только в их планы не входило убивать Пожирателей, это стало спонтанным решением потому, что им, во-первых, нужно было увести все расследования в стороны от них же, в которые поверят куда более охотнее. А во-вторых, потому, что они устали разгребать все это дерьмо и хотят закончить с эти в этот раз навсегда.

С каждым днем изучения самих себя они осознают, что в схватке с Реддлом не выстоят, но вот хитростью и обманом смогут одолеть его. Поттер все свободное время тратит на то, чтобы научиться управлять собственным телом. Учится, едва не умирая каждый раз! И у него получается. Он просто продает себя магии. Потому и не умер от заточки в сердце, ведь все его внутренности, кроме мозга, уже давно почернели. Если они не могут победить Реддла в бою, то смогут заставить себя жить так долго, как только смогут, чтобы убивать его раз за разом. Но едва Малфой разжевывает свои силы больше, они придумывают новый план, в котором Реддл останется жить, но никогда больше в жизни не сможет колдовать. Они убьют его, как мага, покажут ему свои воспоминания и тем самым оставив его страдать, ведь он уже ничего не сможет сделать. Специально для этого они полностью разрушают Тайную комнату, перенеся ее под Визжащую хижину, буквально вырвав из здания школы и заполняя магией Малфоя. Именно поэтому Тому сложно проявлять эмоции, мало того, что клетка их сдерживает, так еще и сама комната Слизерина выполняет ту же функцию. И из-за этой же магии сюда не сможет никто попасть извне, как бы ни старался.

Громкий, гавкающий, задыхающийся смех разрывает его же на части. На глаза выступают слезы. Он смотрит на то, как Малфой, Поттер и Снейп готовятся к последнему рывку. Как Поттер превращает Снейпа в себя же, но вместо Снейпа с Дамблдором идет сам Поттер. И не может перестать смеяться. Они обдурили всех! Потому что Малфой умеет не только питаться эмоциями, но и управлять ими. Потому что Поттер дьявол во плоти — скажи ему «да», и можешь распрощаться с волей. Уже не говоря о том, что хватит даже глотнуть его крови, и эффект будет еще сильнее. Вот почему Поттер может управлять Реддлом. До этого Тому казалось, что это его изъян такой, но на деле же это был изъян самого Тома. Управление собственным телом и душой было изъяном самого Тома. Личный изъян Поттера — создание всего из ничего. Из чистой магии! Попирая все законы магии разом. А изъян Малфоя — стирание до субатомных частиц всего и вся, даже магии. Впрочем, они не так давно овладели этой силой, и она подчиняется им еще плохо, потому они бы не победили Тома в открытом бою.

Том смотрит на то, как они с Поттером напополам жрут его магию, и впервые ему хочется плакать. Все грани этого мира, которые Том так старательно выстраивал, пытаясь достичь бессмертия, стерлись в один миг. Он больше не понимает, что же в этом мире добро, а что зло. Где реальность, а где иллюзии. Жив ли он, или же эти два монстра забавляются, показывая ему все вот это. И несмотря на то, что весь мир теперь просто бесформенное нечто, он слишком хорошо осознает, в чем же именно он ошибся.