у сяких

про таких, нгует подобных, не говорят «у него/у неё нет будущего». им с детства хлыстом резким по разуму чистому незапятнанному людскими предубеждениями самые разнообразными мысль вбивают «у тебя, дитя моё, будущее четко обозначено. ты станешь гордостью моей». и ссылают в кроличью нору не в дивную страну ведущую, а низвергающую в мир суровый и жёсткий. словно пощёчины оставленные рукою любящей (должна быть любящей) и железными прутьями-словами тело детское пронзающее.

у нгует имя настоящее противное. «бла-го-род-ное», — властным голос женщина до боли знакомая поправляет. у женщины той волосы средней длинны, светлые на золото похожие. Но на лице отчего-то усмешка презрительная, глаза сапфировые смотрят с неодобрением и блеск драгоценный им дарит лишь жидкость в стакане.

нгует смогла лишь один из этих украшений-цветов унаследовать. второй глаз янтарный. когда-то великолепная в своей красоте ангельской женщина в далёкие времена говорила, что это «глаза отца». в то время женщина была добра, стакана с напитком драгоценным я-н-т-а-р-н-ы-м в руке изящной никогда не бывало. женщина улыбалась мягко. с малышкой часто гуляла. на банкеты с собой брала. с ними был мужчина, с большими и грубыми руками, но голосом глубоким, красивым. он казался сильным великаном, отчего-то постоянно одетым в костюм деловой. нгует любила, когда великан «на выходных» катал её на руках. великан оставался у них редко, но девочка действительно радовалась всё это время. великан даже подарил ей розового зайчика! они все втроём куда-то ехали, а затем попали в а-ва-ри-ю.

«почему выжили мы, а не он? почему жива ты?» — женщина в горло хрупкое когтями впивается. стакан с алкоголем со звоном в дребезги разлетается холодный пол жидкостью пачкая. в гримасе яростной лицо исказилось. от эмоций бурных нет смысла никакого, эта женщина сама когда-то так заявляла. изысканные (мягкие) наряды сменились на что-то жалкое, отвратительное. недостойное славы былой. блеска аристократического (она до сих пор прошлое рода своего не забыла).

эта женщина вызывала лишь отторжение.

первый год был странным. не-нгует тогда ещё, шестилетняя малышка, плохо запомнила его. школа, тускнеющая день за днём женщина, и нотная азбука. много новых лиц, много новых эмоций. когда-то элегантная теперь уже ведьма властным тоном заявила: ты станешь музыкантшей, как он. ты будешь играть на скрипке. ты станешь нашим наследием.

второй год стал затишьем перед бурей. на третий женщина пристрастилась к виски и калёным гвоздям-словам железным. отравленным. на четвёртый полюбила когда-то ухоженные руки на десятилетнего ребёнка поднимать за каждое недовольство, взгляд косой, эмоцию яркую (не светлую, не позитивную, яркую).

«можно я буду ходить на танцы? я буду окружена музыкой и смогу иначе взглянуть на неё… вы разрешите мне?» — восьмилетний ребёнок из дальнего угла клетки обманчиво просторную смотрит на стену по голову отстроенную. за той стеной изящная молодая девушка сидит с девочкой так сильно на неё похожей. но дитя пленённое головой качает, ноги к груди тощей поджимает и зависть пытается подавить.

у них такого не будет.

и женщина согласилась. рукою безжизненной, карающей только за дело в те времена, махнула. стакан гранённый к глазам поднесла, мерно из стороны в сторону покачивая. и бросила: ты должна хорошо учиться. ты не имеешь права меня огорчать.

на пятый девочка захотела сбежать. она стирала пальцы в кровь игрою на скрипке, ноги от прыжков бесконечных бинтами эластичными перемотаны, вывихи дело привычное. на шестой женщина словно и забыла о девочке, всё чаще говорила несвязный бред, ждала чьего-то возвращения. или спала. пристанищем же для ребёнка уже как год была библиотека. тогда же зародилась и нгует.

среди бесчисленного моря книг нгует историей была покорена. миры чудесные не более чем сказки, друзей же девочка не завела. час от часу общалась отстранённо со всеми, кто пытался в мир её попасть. нгует учебники брала и часами изучала. в тринадцать она мечтала связать жизнь с историей, а также во всех красках впитывала события второй мировой.

женщина подобных намерений не оценила и впервые за долгое время нгует избили до потери сознания. когда же она очнулась, ведьмы из детства словно и не было. мать исправно достраивала гигантских размеров стену из холодной ярости, несбывшегося будущего, утраченного прошлого и поглотившего в свои липкие, сродни паутине, сети отчаяния разрушающего разум.

пришлось неделю не ходить на занятия. сбегать от женщины кошмарной, лишь под вечер возвращаясь.

в четырнадцать нгует попала в другой мир. не умерла, переместилась. из дома под покровом ночи и аккомпанементами боли от разбитой губы, от вывихнутого плеча. у нгует нет отца, по ощущениям нет и матери. нгует совершает самый глупый поступок в своей жизни и с опаской входит с едва мерцающий портал поддавшись мысли эмоциональной «лучше бы меня никогда не было». магии не место в мире этом.

и суициду столь оригинальному то же.

нгует понимает всю глубину своей ошибки, когда приходит в сознание в какой-то темнице. руки скованны и задраны вверх. на ногах же кандалы. нгует ненавидит себя. те, кто её захватил, видимо, то же. они избивают, вечно кричат. месяц-два. может и больше. а потом всё становится хуже…

— что значит нгует? — задаётся вопросом голос знакомый молодой мужской (не отец… кто же ты?). отчего же я знаю, кто ты? отчего не ответить тебе не могу? — почему именно нгует?

— ничего. это даже не имя людское… почему? я не знаю. просто так. это всего лишь луна в переводе.