Часть 1
Какого ты разгневал бога Моё порочное дитя Кем выданы тебе оковы Навечные день ото дня
Чимин похож на побитую шлюху. На губах — размытые оттенки крови; глаза не блестят при свете огня, мысли пусты. Его швыряют, как собаку, невидимые демоны. Место, адское отродье. Тело ломит в агонии, спина горит выстраданными крыльями — страстный поцелуй огня. Он не дышит почти, ползком добираясь до своей клетки. Истлевшее золото, всё в трещинах, встречает его привычной теснотой. Чимин сплёвывает чужую кровь, скопившуюся во рту, и закрывает глаза, прислоняясь к накалённым прутьям. Уже не больно — оболочка многострадальна. Силы в нём копятся литрами адских примесей, тягуче сладких в пьяных коктейлях, причудливо замешанных в чужих артериях. Не кровопийца он — всего лишь пешка, рождённая для наслаждения. Чимин не создан для любви. Не для мирской уж точно. Его породил сам ад. Когда мрачные покои искрятся красным, Чимина возвращают за лохмотья в реальность. На коленях ползком до обители похоти — как в дом родной. Чимин скулит, чувствуя цепкие когти гончих на конечностях. Его тянут как первого мученика, фигурально распяв. Ядовитые благовония синих роз окутывают путь. Чимин считает шаги: один… два… три… Разбитыми коленями вымазывает холодный зеркальный пол, не решаясь взглянуть на себя. Его настоящего уже нет — лишь дьявольская потаскушка, собачонкой становящаяся на зов хозяина. Скажи гав, Чиминни. Тишина здесь нерушима. Чимин боится даже дышать. Подпинываемый ближе к хозяйскому креслу, он шипит, отворачивая взгляд. Смотреть на дьявола противно. Ощущать его в себе — верх благой ненависти. Хозяин смотрит пытливо, как будто мыслями заставить хочет непослушного пса лизать ноги. Он усмехается громко, кончиком огненной плети касаясь подбородка Чимина. Голос, мальчик. И Чимин слабо поддаётся. Да, мой господин. Имена верховенства в запрете. Но Чимин знает — сегодня ему покровительствует Намджун. Неубиваем чарами, кровь его ядовитыми пузырьками по венам течёт. Чимин не рискует попробовать — не выживет, переродится в тварь. Намджун бывает благосклонен, пуская дьяволят на землю. Но прокололся он с Чимином, даровав запретный плод людской. Любовный дурман покорил его игрушку, отрекая от себя. В Чимине взаимности нет. Потрачено, избито. Наказание вечно, оковы вплетены под кожу. И на сердце печать — невинная — выжжена роковым огнём. Намджун Чимина ненавидит. Отказ не принимает, мстит ещё больнее, падая на своё дно. Там масло адское кипит, язычками балуется. И Чимин ныряет вместе с ним, впитывая до последней капли. Как верный пёс ластится к злому хозяину — так и Чимин подползает ближе, норовясь надкусить предложенную благодать. Намджун гладит любимца по волосам, резко хватая за пряди. Чимин поднимает голову, облизывая засохшую кровь на губах и демонстрирует клыки. Отведать плоть не суждено — Намджун рывком сажает парня на себя, пальцами пробуя гостеприимность. Перестрелка взглядами опасна. Длинные пальцы Намджуна оглаживают чувствительные, прокушенные губы Чимина, прежде чем погрузиться в сухой рот. Работай, мальчик. Сил облизывать их нет — Чимин едва смачивает шершавые подушечки языком, награждаясь ранками. Другой рукой хозяин гладит подбитые бока, мягко прощупывая сломанные рёбра. Предыдущий жнец разврата был особенно жесток. Чимин выпускает чужие пальцы изо рта, придерживаясь собственными за мощные плечи. Намджун мурлычет ему на ухо, медленно растягивая нутро. Там жжётся адово. Засохшие капли крови неприятно скользят внутри. Чимину хочется сгореть. Всё одинаково — сценарий просчитан до противных мелочей. Разнообразий не дано. Чужой пик Чимину равнодушен. Он стонет, срывая голос, тешит хозяйское самолюбие. Имя человека из разбитого сердца вертится на языке, но Чимин не рискует взывать к нему. Непростительно сейчас, когда Намджун сгорает в тесной узости, сшивает невидимыми нитями рваные ткани. Внутри пылает, на спине вновь проявляются чёрные крылья. Не ангел он — проклятый дьявол во плоти, сгоревший в собственной любви. Выгибается до хруста, сжимаясь невозможно. Намджун его ломает, открытые раны терзая. И лишь мысленное, нежное Чонгук излечит, к адской жизни возвращая. Удел твой вечен, мальчик мой.