pov Скай Дэвис

     Мы со Скоттом шли к тренажерному залу по той же дорожке, по которой совсем недавно сопровождали Дара и Мартина во время их вечерней прогулки. Моралесы уехали, а Ньюэллы ушли в дом наслаждаться своей семейной идиллией, и в нашем присутствии больше не было необходимости, мы спокойно могли посвятить этот вечер самим себе и потренироваться.

     – Наконец-то Дар счастлив, – сказал я. Чувство вины, возникшее несколько недель назад из-за того, что заставил его плакать, ошибочно решив, что Мартин завел себе нового парня, наконец-то, отступило.

     – Ага, – Скотт кивнул, но думал он при этом явно о другом: – Мартин, похоже, не так уж и плох. Я думал, он сорвется. Особенно мне показалось, что он был близок к этому, у озера. Хотел уже бежать их разнимать.

     – Да, я тоже, – согласился я. – Хотя ты же дал ему подавитель… Где ты вообще его взял? И почему меня не предупредил?

     – Я и не давал. Это была пустышка.

     – Плацебо^{[Под эффектом плацебо понимают улучшение самочувствия человека благодаря тому, что он верит в эффективность некоторого воздействия, в действительности нейтрального. Обычно речь идет о лекарствах, вместо которых больному дают обычные витамины или физраствор]}?

     Скотт кивнул.

     – А идея, кстати, была неплохая, – оценил я. Подавитель стал бы неплохим подспорьем в нашей работе, особенно если бы ими пользовались все альфы без исключения.

     – Как я мог дать незнакомому человеку таблетку, ничего не зная о состоянии его здоровья? – Скотт пожал плечами. – Я бы дал ему подавитель, если бы только смог ознакомиться с его медкартой и был полностью уверен, что это для него безопасно.

     – Тебе так и не удалось? – Скотт обронил как-то, что пытался нарыть что-то на Мартина, но я не особо верил в успех, и, как оказалось, не зря.

     – Нет. Впрочем, это и неудивительно: у него хорошая служба безопасности. Так и должно быть. Но, так или иначе, эффект плацебо сработал, а я очень на него рассчитывал.

     – Думаешь, дело только в нем? – спросил я с сомнением. – Мне показалось, Мартин вел себя гораздо адекватнее, чем нас предупреждали. Тот тип, что увязался за нами, когда мы выходили из ателье, был совершенно неадекватным. У него глаза горели и слюни изо рта шли. И я с трудом справился с ним. А Мартин даже не возбудился.

     – У него фильтры были. Видимо, неплохие.

     Я с сомнением повел плечами, размышляя, могло ли дело быть только в качественных фильтрах.

     – Кстати, ты слышал, как он говорил Дару, что у него непереносимость алкоголя? – вспомнил я. – Это тоже придется учитывать.

     – Был у нас один подопечный, стало два, – Скотт как-то невесело хмыкнул.

     – Не говори, что ты не рад, – мы наконец подошли к двери в спорткомплекс и, открыв ее, прошли внутрь.

     – Я очень рад за Дара, но что насчет нас? – старший брат был на удивление пессимистичен. – Думаешь, Мартин захочет, чтобы мы остались с Даром после их свадьбы? – спросил он, проходя в раздевалку и включая свет.

     – Думаешь, нет? – я почему-то в этом не сомневался.

     – По-моему, он не остался от меня в восторге.

     – Ты же не удивлен? – я едва сдержался, чтобы не засмеяться. – Ты не мог разговаривать с ним еще грубее?

     – Вообще-то, я старался, – сказал Скотт хмуро. Он снял пиджак и, повернувшись ко мне спиной, словно я чего-то у него не видел, начал расстегивать рубашку. Он всегда так делал. И я впервые задумался, не было ли это вызвано тем, что ему банально было некомфортно смотреть на меня?..

     – Ты был излишне агрессивен, – сказал я, демонстративно уходя в дальний от него угол, чтобы переодеться в висевший в одном из отделений шкафа спортивный костюм. – В следующий раз постарайся быть поласковее.

     – Это я-то? – спросил Скотт скептически, и я подумал, что это действительно было маловероятным. – А за себя ты, значит, не боишься?

     – Ну мы-то с ним нашли общий язык, – сказал я насмешливо.

     – Вы перекинулись всего-то двумя фразами, – отозвался Скотт. Он надел привычную майку и принялся снимать брюки. Я не отставал.

     – Зато он впечатлился.

     – Катись к дьяволу, – Скотт определенно не был доволен тем, что произвел на жениха Дара совсем не то впечатление, которое стоило бы.

     – Ревнуешь? – спросил я со смешком, завязывая шнурки на кроссовках. Скотт сел на скамейку и потянулся за своей обувью.

     – Пф. Кого?

     – Что, Мартин не в твоем вкусе? – закончив со сборами, я поднялся на ноги и теперь смотрел на близнеца сверху вниз.

     – А что, в твоем? – откликнулся он, обуваясь.

     – Естественно, нет, – я покачал головой. – В отличие от кое-кого, я предпочитаю себе подобных.

     – От кого это, интересно, – Скотт непонимающе склонил голову набок, на что я насмешливо приподнял брови. – Не смотри на меня так, будто хоть что-то знаешь, – он завязал шнурки и встал.

     – О, а ты разве что-то скрываешь от меня? Я знаю тебя, как облупленного, – я сложил руки на груди, и Скотт сделал то же самое:

     – Неправда.

     – Разумеется, правда.

     – Ничего ты не знаешь, – заявил брат упрямо.

     – О, ты это про свою тайную влюбленность? Как ты там говорил? – я напряг память, вызывая воспоминания о том, что не так давно услышал через имплантированный наушник. – «Этот человек не предназначен мне по определению»? Кто же это, расскажи мне.

     – Пф. Забыл, что «Скотт не любит откровенничать»? – Скотт ответил мне моей собственной цитатой.

     – Что, унесешь эту тайну с собой в могилу? – изумился я, и он небрежно кивнул:

     – Ага.

     – А по пути будешь приставать к другим омежкам, которые тебе приглянутся?

     – Да, почему нет? – Скотт широко улыбнулся. – Кто меня остановит?

     – Я точно не стану, – пообещал я.

     – Вот и молодец, – Скотт снисходительно улыбнулся, но я не собирался позволять ему расслабиться. Мы все еще стояли в раздевалке, и я заслонял собой выход.

     – Только скажи, что это не Дар.

     – Дар?.. – он удивленно вздернул брови. – Нет… Дар, конечно, прекрасен и все такое… Но это было бы непрофессионально, глупо и… почти так же странно, как влюбиться в тебя.

     Я выдохнул:

     – Рад слышать. Пойдем?

     Мы наконец вышли из раздевалки и направились в сторону зала.

     – Я, кажется, догадываюсь, о ком речь, – сказал я невзначай. – И если я прав, тебе и в самом деле ничего не светит.

     – Будто я сам не знаю, – буркнул Скотт. Мы прошли в «наш» зал для тренировок, оснащенный всеми необходимыми снарядами и рингом для рукопашной.

     – Поэтому найди себе кого-нибудь более подходящего, – предложил я, включая свет и становясь напротив зеркала, чтобы сделать привычный комплекс разминочных упражнений.

     – Я пытаюсь, – Скотт встал в паре метров от меня.

     – Ты про того омегу из тату-салона? – хмыкнул я, разминая шею. – Он был ничего такой, кстати.

     – Ага. Жаль только, что смылся, – Скотт перешел на плечи.

     – Почему ты не дождался его? Вряд ли он проторчал у своего мастера так же долго, как я у Вива.

     – Не хотел, чтобы он решил, будто я маньяк какой-то.

     – Резонно, – разогрев суставы рук, я принялся за позвоночник. – Тогда, думаю, стоит поискать в другом месте. Может, в выходной сходим в торговый центр? В кино?

     – Да, давай, – Скотт описал корпусом красивый круг, и я повторил за ним.

     – Кстати, а как тебе Уиллиам Карт? – спросил я с интересом, вспомнив, что буквально утром наш круг знакомых расширился еще на две семейные пары.

     – Ох, красавец, – отозвался Скотт, принимаясь делать махи ногами. – Не будь он занят, я бы к нему подкатил.

     – И он бы тебя послал, – я занялся приседами.

     – Разумеется, но я бы все равно попытался, – Скотту вправду нравились омеги, причем, независимо от их возраста:

     – А как же твоя давняя любовь к Растору Ньюэллу? Все, завяла? – спросил я насмешливо.

     – О, нет, мистер Ньюэлл все еще цветет и пахнет в моем сердце, – брат начал разминать голеностопы.

     – Ну и дурак же ты, – я взял скакалку и принялся прыгать через нее.

     – На себя посмотри, – Скотт взял вторую. – Когда ты в последний раз влюблялся?

     – Не жди, что я отвечу. Я же «очень скрытный», – я бросил в него очередной цитатой, теперь уже его собственной.

     – Ха-ха. Очень смешно, – Скотт, казалось, даже обиделся. Но, судя по всему, любопытство победило в его недолгой внутренней борьбе: – Ну а по правде что?

     – Очень давно.

     – Тогда я и впрямь предлагаю оторваться в следующий выходной.

     – Согласен.

     – Только выбери кого-нибудь симпатичного. И поэмоциональней. Ну, знаешь, не такого, как ты, с этим твоим вечным покерфейсом, – в отражении зеркала я заметил, как он скривился.

     – И не такого, как ты? – спросил я с сарказмом.

     – Как я – точно не надо, – подтвердил он.

     – Может, ты за меня выберешь?

     – А, может, и выберу.

     – И на свидание вместо меня позовешь.

     – Может, и… Да нет. Это же будет бета. Бета, да? – спросил он и, дождавшись кивка, скривился: – Не люблю бет.

     – Будет очень смешно, если ты однажды влюбишься в бету, – скакать через скакалку мы могли долго, очень долго. Иногда даже устраивали соревнования, и на них сбегались смотреть практически все слуги Ньюэллов, да и Дар тоже.

     Я остановился и убрал свою скакалку на место, Скотт повторил мои действия, словно мое отражение.

     – Да не будет такого, – сказал он. – Не со мной.

     – Ты закончил?

     – Спорить с тобой?

     – Разминаться.

     – А, да, закончил.

     – Тогда за дело? – я улыбнулся и кивнул в сторону ринга. Начиналась моя любимая часть – кто кого в этот раз?

     pov Миррен Нивен

     Ухаживать за свежей татуировкой было нетрудно. Нужно было протирать ее несколько раз в день и прятать под детской пеленкой от внешних раздражителей: пыли, грязи и солнца. С этим я легко справлялся. Труднее было не мочить ее лишний раз и терпеть зуд заживающей кожи.

     Сама татуировка меня очень даже радовала. Нильс завистливо вздыхал, глядя на нее, мистер Саммерс одобрительно кивнул, когда я ее ему показал.

     Наша жизнь вернулась в прежнее русло. Я снова варил завтраки и убирался, мистер Саммерс готовил обеды, Нильс – ужины. Они продолжали ходить в автосервис работать, а я… Я с тоской смотрел на подготовительные материалы для вступительных экзаменов. Невероятно жаль было того времени, что я успел потратить на подготовку, но никто не был виноват в том, что я пропустил экзамены, лежа в постели и страдая.

     Одним вечером Нильс ковырялся в тарелке собственноручно приготовленных спагетти с сыром – разваренных и неаппетитных – и внезапно спросил, посмотрев на меня:

     – А почему ты не хочешь поступить в другой вуз?..

     – Что?.. – я оторопело уставился на него.

     – Ты не успел податься в тот универ, который выбрал я, но он ведь далеко не единственный в городе. Может, где-то процесс отбора еще не закончен?

     Услышав это, я бросил еду, встал из-за стола и помчался к его компьютеру, чтобы приняться искать хотя бы один вуз, вторая или третья волна в котором еще только начиналась.

     «И почему я сразу об этом не подумал?..» – корил я себя, щелкая по очередной ссылке и ругая себя на чем свет стоит – во многих университетах прием документов закончился либо накануне, либо сегодня.

     – Ну что? – спросил Нильс спустя какое-то время. – Есть хоть что-то?..

     – Нашел парочку, – ответил я. – Но один универ находится в пригороде, а во второй можно податься максимум послезавтра.

     – Что тебе мешает?

     – Да, в общем-то, ничего… – я принялся просматривать список документов, выписал их и подошел к рюкзаку, с которым заявился в этот дом. Открыв его, начал рыться по всем отделениям в поисках паспорта и аттестата, первый нашел, а вот аттестат отсутствовал.

     Подумав, что в той спешке мог запихнуть его в сумку, я достал ее из шкафа и перерыл вверх дном, но искомую книжку так и не нашел.

     – Нильс, ты ничего не доставал из моей сумки? – спросил я с надеждой.

     – Нет, – ответил он из соседней комнаты.

     – А из рюкзака?

     – Нет. Что-то потерял?

     – Ладно бы потерял… – проговорил я убито. – Похоже, я его просто не взял.

     – Кого?

     – Аттестат, – я стоял посреди комнаты, смотря на учиненный на полу беспорядок, и не знал, что делать.

     – Вот черт, – Нильс быстро нарисовался на пороге комнаты. – Что будешь делать? Поедешь домой? У тебя остались ключи?

     – Нет, – я покачал головой, – папа велел оставить их. Видимо, придется позвонить ему…

     – Звони.

     Я достал телефон из кармана и уставился на черный дисплей.

     Позвонить?..

     Сердце заколотилось как бешеное.

     Я не стал звонить ему даже когда узнал, что бесплоден. Я был в отчаянии, он очень был нужен мне, но я не стал звонить. А теперь?.. Из-за аттестата?..

     – Поздно уже, – сказал я малодушно. – Завтра позвоню.

     – Не затягивай, – Нильс пожал плечами и вернулся в гостиную, оставив меня одного прибирать тот беспорядок, что устроил.

*     *     *

     Я очень любил своих родителей. Как иначе? Папа читал мне сказки на ночь, варил мне куриный бульон, когда я болел, целовал мои коленки, когда я разбивал их, купал меня, когда я был маленьким, и расчесывал мои волосы. Отец покупал мне почти все, что я просил, и отвозил в школу. Они брали меня с собой в путешествия, оплачивали школу и мои бесконечные развлечения: концерты, кино, кафе. Они не доставали меня с учебой, требуя от меня только «пятерок», не навязывали какие-то секции, не заставляли делать то, что мне не хотелось. Они проявляли ко мне заботу – как умели – и я любил их.

     Но, конечно, все это было «до». До того, как Мартин появился в моей жизни. До того, как я впервые переспал с Нильсом. До того, как меня выгнали из дома.

     Теперь же… Что я чувствовал по отношению к ним?..

     Глухую боль и обиду? Разочарование? Тоску?

     Я скучал по ним. По обоим. Я хотел вернуть все назад, как было. Я хотел «домой».

     Но дома меня никто не ждал, а ключи у меня забрали.

     И я совсем не был уверен, что на мой звонок ответят.

     Решив, что надежда получить хоть какой-то отклик от папы несколько больше, чем от отца, я собирался связаться именно с ним, но, несмотря на это, добрых полдня не мог заставить себя даже подойти к телефону.

     Нильс бросал на меня осуждающие взгляды, мистер Саммерс был на работе.

     Когда откладывать стало уже просто невозможно, я взял телефон в руки и, открыв наш с папой диалог, занес палец над клавиатурой, нерешительно замерев.

     Что я должен был написать ему? Сразу начать с главного и спросить про аттестат? Но ведь нужно было сначала хотя бы поздороваться? Что написать? «Привет», «Здравствуй»?.. Не закроет ли он мое сообщение, едва увидев приветствие?..

     Промаявшись с полчаса, я все же написал:

     «Привет. Извини, если отвлекаю. Я бы не стал писать, но я забыл дома аттестат. Он очень нужен мне, можно прийти его забрать?»

     И принялся ждать. Сообщение доставилось – об этом свидетельствовали две белые галочки. Но прочитают ли его?.. Папа мог увидеть уведомление и смахнуть его, проигнорировав как муху. Мог и вовсе заблокировать меня после этого.

     Когда пришел ответ – через пару часов – я бросился к телефону и трясущимися руками открыл сообщение.

     «Завтра, 10:00»

     Я испустил облегченный выдох:

     – Папа ответил. Завтра схожу за аттестатом.

     – Может, вы даже поговорите и помиритесь? – спросил Нильс, не отрывая взгляда от телевизора.

     – Я бы на это не рассчитывал. Но, конечно, было бы здорово, – сказал я, едва заметно улыбнувшись.

     Папа не проигнорировал меня – он ответил, разрешил прийти – и это вселяло в меня глупую и наивную надежду на то, что мы и вправду могли бы помириться. Я очень хотел этого. Я очень скучал по нему, да и по отцу тоже. Я любил их, как-никак, они ведь были моими родителями. Разве могло быть иначе?.. И они ведь тоже… должны были?.. Я смел надеяться, что да.

     Окрыленный, я просмотрел список необходимых для поступления документов и, помимо аттестата, нашел еще один пункт, который у меня отсутствовал – печатные фотографии.

     – Нильс, а где ты фотографии делал? – спросил я его, встав на пороге комнаты.

     – Какие фотографии?.. – он увлеченно пялился в экран, и ему явно было не до меня.

     – Для поступления, – сказал я терпеливо. – Или в твоем универе они не нужны были?

     – А, эти. Нужны, – альфа кивнул. – Здесь недалеко копицентр есть. Там и фоткают, и печатают сразу.

     – Сходишь со мной? – попросил я.

     – Да здесь недалеко, вон, его даже в окно видно… – кивнул Нильс в сторону лоджии, не отрываясь от экрана, в котором – я посмотрел в его сторону – пара десятков идиотов гоняла мячик по зеленому полю.

     Я бросил на Нильса осуждающий взгляд:

     – Тебе трудно со мной сходить, что ли?

     – Да я вообще-то футбол смотрю, – ответил он, и я закатил глаза:

     – Да потом посмотришь, поставь на паузу.

     – На какую паузу, смеешься, что ли? – Нильс даже рассмеялся. – Может, на твоем крутецком телеке можно было на паузу передачи ставить, а на нашем – нет. На пульте даже такой кнопки нет.

     Я подошел к нему, взял пульт в руки и пробежал глазами по кнопкам.

     – Вот же она, – показал я ему.

     – Ну нажми, – он пожал плечами. Я навел пульт на экран, нажал на паузу, но ничего не изменилось. Нажал еще раз – все по-прежнему. Тогда я нажал на кнопку выключения, и экран погас.

     – Эй! – Нильс поднял на меня возмущенный взгляд, но я небрежно пожал плечами:

     – Наверняка вечером повтор будет, пойдем. Мне стремно одному идти.

     Нильс стиснул зубы – я видел, как он заиграл желваками.

     – Ладно, – смилостивился он, поднимаясь на ноги. – Идем. Деньги-то хотя бы есть? – спросил он в прихожей, обуваясь.

     – У меня?..

     Нильс вздохнул, взял свой бумажник из тумбочки, открыл дверь, сделал шаг и внезапно обернулся:

     – Побрызгайся.

     Я открыл было рот, но послушно развернулся, разулся и сходил в спальню, чтобы побрызгать шею духами. Затем вернулся и снова обулся, и тогда мы наконец вышли из душной квартиры.

     Копицентр в самом деле располагался совсем недалеко, в небольшом местном торгово-бытовом комплексе, где находился и супермаркет, в который мы ходили за продуктами.

     Очереди не было, и нас обслужили довольно быстро. Я сел на табуретку, невысокий бета с фотоаппаратом сел напротив меня и сделал несколько снимков. Я просмотрел их и, выбрав один из них, через несколько минут стал обладателем четырех необходимых фотографий. Нильс расплатился, и мы вышли на улицу.

     Здесь было приятно: в тени, на воздухе, а не в душной квартире. Сделав пару шагов в сторону дома, я принюхался и огляделся. Заметив новый – раньше его здесь не было – кофейный киоск, я с надеждой посмотрел на Нильса:

     – Не хочешь кофе?

     – Какой еще кофе? – отозвался альфа хмуро: мою любовь к кофе и кофейным напиткам он никогда не разделял, а если и пил что-то кофейное, то за компанию.

     – Нормальный, – ответил я. – Который бариста готовит, из настоящих кофейных зерен, а не эту растворимую бурду из жестяной банки.

     – Да нормальный кофе из банки, чего ты ноешь.

     – Тебе что, сложно мне один несчастный стакан кофе купить? – удивился я. Будь у меня деньги, я и сам бы это сделал, без его помощь, но у меня их не было – так, какие-то гроши на проезд.

     – Мир, когда я за тобой ухаживал, я мог позволить себе тратить на тебя свои карманные деньги, – сказал Нильс, и в его голосе явно звучало недовольство. – Но теперь ты живешь с нами.

     – И что, теперь на меня деньги можно не тратить? – возмутился я.

     – Да мы с отцом и без того тратим на тебя до фига! – сказал он. – Тебе же вечно надо то одно, то другое! И еду нужно на троих покупать, а не на двоих, и расходы на коммуналку выросли, ты же в душе часами торчишь, не выгнать! Татуировку твою, пеленки и мазь, по-твоему, кто оплатил? А они не три единицы стоили. Так что ты, конечно, извини, но тут уже не до «нормального» кофе. Радуйся, что хоть в банке кофе есть.

     – Ну ты и жмот совсем, – оскорбился я. – Один стакан кофе пожалел?

     – Один стакан? – возмутился Нильс. – А ты видел, сколько я за твои фотки отдал? Как за три стакана!

     – За каждый кусочек сахара теперь попрекать будешь?! – вспыхнул я. – Дали же боги связаться!..

     Я сделал несколько шагов к дому, вспоминая, как Мартин – когда-то очень давно – тратил на подарки для меня какие-то невообразимые суммы. Ему не было жалко. Ему бы и в голову не пришло выставить мне счет, он наверняка и не вспомнил бы, сколько именно на меня потратил за все эти годы. А Нильс отказывался купить мне всего лишь один стакан кофе!

     Я остановился и обернулся к Нильсу:

     – Мартин мне пирожные покупал… Ты, наверное, и не знаешь о таких. «Тальтили» они называются. Одно такое пирожное стоит как десять стаканов кофе. Одно! А он всегда покупал целую коробку. В ней было четыре пирожных. Четыре, Нильс! Сорок стаканов кофе за коробку пирожных, можешь себе представить? И не вот этого дрянного за сто единиц, а авторского, за триста!

     – Ну и валил бы к своему Мартину! – вспылил он, и я разозлился еще больше:

     – Да я бы и свалил, но кому я там нужен теперь после того, что ты сделал?! Ты, Нильс!

     Он скрипнул зубами. Мышцы на его висках ходили ходуном, а ноздри раздувались. Я уже ждал, что в приступе гнева он примется орать на меня в ответ или ударит, но мы были на улице, и он держался. Потом развернулся и пошел к киоску с кофе.

     Внутренне я ликовал. Я выиграл эту битву! Он сдался! Он купит мне этот чертов кофе, хоть я его уже и не хочу!

     Я сложил руки на груди и с победным выражением на лице принялся ждать свой стакан.

     Через пару минут Нильс вернулся. Он протянул мне картонный стаканчик с кофе – самого маленького размера – я снял крышку и принюхался. В нос ударил кошмарный запах пережжённых зерен вперемешку с изрядной кислотой. Это действительно был дрянной кофе. Возможно, настолько же плохой, как и тот, из жестяной банки в шкафчике на кухне Саммерсов. Это был эспрессо. Возможно, разбавленный водой эспрессо – без молока, сливок, сахара или сиропа. Худший кофе в мире.

     Я вспомнил, как несколько дней назад один совершенно не знакомый мне бета угостил меня авторским кофе из известной и очень даже приличной кофейной сети. Большим стаканом, со сливками, с сиропом… Совершенно чужой мне человек. Проявил ко мне интерес, вручил мне стакан, говорил со мной, как с нормальным человеком, а не «ущербным», как на меня теперь с ненужной жалостью периодически косились оба Саммерса. Он был заинтересован во мне, тот бета. Он был классным. Высоким, сильным, симпатичным. Ох, нет, не «симпатичным». Он был красавчиком. Такой наверняка пользовался успехом у всех полов. А заинтересовался мной. И угостил меня кофе. Да, он, вероятно, хотел расположить меня к себе, чтобы я согласился дать ему свой номер телефона, или чтобы просто был повод завязать со мной разговор. Но – какая разница? Он мог поболтать со мной и без кофе. Но он не пожалел на меня денег – на совершенно не знакомого ему омегу.

     Я еще раз горько вдохнул с позволения сказать «аромат» принесенного Нильсом кофе, понадеявшись, что со второго раза он покажется мне не таким уж гадким, но напрасно – со второго вдоха он показался еще более отвратным: запах кислоты усилился, и от этого даже становилось дурно. А в памяти всплыл уже другой, более давний эпизод моей жизни.

     – Я кое-что вспомнил… – сказал я негромко. – Когда Мартин узнал, что я люблю кофе, он подарил мне корзину из пяти упаковок «Копи Лювак». Это самый дорогой кофе в мире, Нильс. Самый вкусный. Его производят на другом континенте. К нам привозят только для избранных, по спецзаказу. Ты хоть представляешь, сколько стоит сто грамм такого кофе?.. Пять тысяч единиц, Нильс. И это только за зерна! Да я молился на этот кофе и пробовал его всего несколько раз! Корзину, Нильс! Он купил мне целую корзину! Ее доставили на частном самолете, буквально передали из рук в руки. А ты один стакан этой параши для меня как от сердца оторвал! Сам ее и пей! – я всучил ему стакан, пролив часть кофе ему на футболку, и почти побежал к дому под его гневное шипение за спиной.

     Нильс со мной не разговаривал весь вечер. Дулся из-за пролитого кофе или того, что я упомянул при нем Мартина. Мне было все равно.

     Мистер Саммерс спросил, что произошло, и Нильс злобно ответил, что мне «видите ли, наш кофе не нравится». Мистер Саммерс перевел на меня взгляд, но, вопреки ожиданиям, лишь засмеялся:

     – Да кому он вообще может нравиться? Помои помоями. Сходи купи Лаваццу^{[Итальянская фирма-производитель кофе Lavazza средней ценовой категории]}, – велел он остолбеневшему Нильсу. – Лавацца сойдет? – спросил, посмотрев на меня.

     – Д-да… – ответил я, запинаясь. У нас в семье предпочитали Julius Meinl^{[Австрийская фирма-производитель премиального кофе Julius Meinl]}, но и Лавацца была неплохой. По крайней мере, намного лучше той бурды, что мы здесь пили на протяжении последнего месяца.

     – Чего застыл? – хмыкнул мистер Саммерс. Нильс беззвучно открыл рот, но тут же его закрыл и вышел с кухни.

     А через пару часов мы все втроем пили кофе и ели круассаны, на которые Нильс уже сам расщедрился. Было хорошо.

*     *     *

     На следующий день, ровно к десяти, я подошел к нашим семейным воротам и был удивлен: снаружи, возле калитки, стоял огромный чемодан. Мой чемодан, который я брал с собой во время наших нередких путешествий.

     «И это все?..» – сердце упало, и от хорошего настроения, как и от глупой надежды, не осталось и следа.

     Сомнений не было: папа собрал мои оставшиеся вещи и положил их в чемодан вместе с аттестатом, но неужели это правда все, на что я мог рассчитывать?..

     Я дернул ручку калитки, но та была заперта. И тогда я сто раз пожалел, что у нас были глухие ворота. Я не мог видеть, что происходило за ними. Стоял ли папа на крыльце или находился в доме.

     «И что же мне делать?.. – думал я, глядя на чемодан. – Просто взять его и уйти?..»

     Стало больно и тоскливо.

     Неужели мне нельзя даже увидеться с ним?.. Что в этом такого?.. Не мог же папа банально бояться увидеть меня, растаять и согласиться принять назад?..

     Я в самом деле никогда больше его не увижу?..

     Я не готов был принять это просто так. Набравшись храбрости, я нажал на кнопку домофона. Я не был готов уйти вот так – даже не обменявшись и парой слов. Разве я так уж многого хотел?..

     Ждать пришлось долго. Он явно не хотел отвечать. Даже сняв трубку, он промолчал.

     – Папа?.. – спросил я, надеясь, что он слышал меня и, возможно, ответит. – Папа, я… – слова застревали в горле, я с трудом выталкивал их из себя. – Я не хочу мешать тебе… И не хочу доставлять новых проблем, я просто… – я долго подбирал слова, которые хотел сказать ему. Я думал о нашем разговоре весь вчерашний день, всю ночь и все утро. Я хотел сказать так много! И начать, конечно же, следовало с главного: – Я просто хотел извиниться… И сказать, что очень жалею о том, что сделал. И о том, что ничего тебе не рассказал. Мне правда очень жаль. Мне очень плохо сейчас… Недавно я узнал, что… – я поперхнулся и, откашлявшись, передумал об этом говорить. – Впрочем, неважно. Я хотел сказать, что сейчас немного лучше тебя понимаю. Я очень хотел бы поговорить с тобой. Правда, очень, пожалуйста, скажи хоть что-нибудь…

     Я сказал что мог. Я выдохся, я устал, я был морально раздавлен – с того самого дня, когда был здесь в последний раз. Я надеялся, он ответит. Надеялся, он проникнется моими словами и шагнет мне навстречу. Я же извинился. Разве он не должен меня простить?..

     Папа молчал какое-то время. Я даже решил, что напрасно поговорил с воротами, но спустя пару минут из домофона все же прозвучал его тихий голос:

     – Уходи, Мир. Тебе здесь больше не рады.

     Я открыл было рот, чтобы сказать что-то еще, но все слова застряли в горле. Его сдавило, и я промолчал. Поднял голову, посмотрел прямо в видеокамеру, словно мог увидеть папу через нее. Потом опустил глаза, отвернулся к чемодану, вытащил ручку, стер с ресниц проступившие слезы, обернулся, негромко проговорил «Спасибо» и направился к остановке.

     Обратной дороги не запомнил. Ни на что не обращал внимания. Даже на бывших соседей, стоявших на остановке и при виде меня принявшихся негромко сплетничать.

     Мне было все равно. На косые взгляды, насмешки на лицах, выражения крайней неприязни. На презрительно вздымающиеся крылья носов, на небрежно дергающиеся плечи.

     Я держался до самого дома, до порога, до широкой груди мистера Саммерса, в которую уткнулся, стоило сделать несколько шагов по коридору.

     – Что такое? – спросил он, когда я безмолвно заплакал, обняв его за пояс.

     – Он… он даже за ворота меня не впустил, – сказал я горько, сквозь слезы. – Он даже не поздоровался со мной… Мистер Саммерс, чем я все это заслужил?..

     Альфа лишь приобнял меня в ответ и принялся мягко поглаживать по спине.

     – Я попросил прощения… Я сказал, что мне жаль… А все, что он сказал мне, было – «Здесь тебе больше не рады, уходи», – футболка альфы промокла от моих слез, я дрожал – от обиды, от боли, от разочарования – и все теснее прижимался к нему.

     Мистер Саммерс гладил меня по спине, по волосам. Ничего не говорил, не пытался успокоить или как-то утешить, да и что он мог сказать? Что папа повел себя как последняя скотина? Что он не стоил всех моих извинений и текущих из глаз слез? Я и без него это знал, да только что толку?.. Мне не становилось легче.

     Немного погодя, успокоившись, я отлип от альфы и, выпутавшись из объятий, отошел к чемодану, вытер слезы с лица и, буркнув «Спасибо», повез его в комнату.

     – Не забудь, что тебе нужно съездить подать документы в приемную комиссию, – полетело мне в спину.

     – Я помню, – отозвался я, переступая порог.

     В чемодане, помимо аттестата, я нашел несколько пар перчаток, осенне-весенние и зимние шапки, шарфы, зимнюю куртку, сапоги и ботинки, о которых даже не вспомнил, когда уходил. Еще здесь лежали бальзам и шампунь для волос, кремы для лица и рук – все то, чего мне так не хватало первое время. Все это было заботливо свернуто и компактно сложено, чтобы занимать как можно меньше места, чтобы влезло побольше, и в то же время все это навевало на гнусную мысль о том, что папа просто избавлялся от всех оставшихся после меня ненужных вещей.

     «Возможно, теперь он выбросит все, что осталось, и освободит мою комнату, чтобы уже ничего не напоминало о том, что у них когда-то был сын…» – подумал я горько.

     Настроения не было. Поступать – куда бы то ни было – мне снова не хотелось, но уже скоро мистер Саммерс мягко выставил меня за дверь, всучив в руки кошелек, и мне ничего не осталось, кроме как пройти до метро и, спустившись под землю, направиться к нужной станции.

     По пути пришлось незаметно сбрызнуть шею духами – на меня начали неприятно коситься – и внимательно следовать схеме метро, по которому я ездил не очень-то часто.

     Оказавшись на поверхности, я пошел по навигатору к университету, в который собирался поступать, хотя и не особо понимал, куда именно. Когда я собирался поступать с Нильсом, было легче – куда он, туда и я. А теперь?.. Что мне стоило выбрать? Какую специальность?.. Экономист?.. Бухгалтер?.. Ясно, что не программист – информатику я сдавать был не готов. И не лингвист – языки я не особо любил. Может, учитель математики?..

     Подойдя к университету и принимаясь проталкиваться сквозь толпу абитуриентов, я заметно занервничал. Мой запах вызывал неоднозначные реакции у окружающих альф: кто-то брезгливо морщил носы, кто-то просто выискивал источник не самого приятного аромата.

     Найдя стенд с информацией, где был указан нужный мне кабинет, я пошел по коридору и снова сбрызнул шею духами: не хотелось, чтобы мне отказали в приеме из-за запаха грязной метки.

     В последний день подачи документов у кабинета приемной комиссии выстроилась огромная очередь. Я встал в ее конце и принялся ждать. Десять минут. Двадцать. Полчаса. Час. Очередь продвигалась медленно. Было душно и хотелось пить, но я не рискнул покидать очередь, так как за мной тоже уже собралась целая толпа абитуриентов, и я вовсе не был уверен в их порядочности: это была группа альф, они что-то обсуждали и громко смеялись на весь коридор, даже члены приемной комиссии были вынуждены пару раз выходить из кабинета, чтобы их утихомирить, и они замолкали, но ненадолго.

     Я устал, я был разбит, и к тому моменту, когда подошла моя очередь, я уже совершенно ничего не хотел. И, тем не менее, я опустился на стул перед темноволосым бетой и протянул ему файл со своими документами. Тот их принял и начал просматривать. Я думал, что мне в очередной раз в чем-то не повезет, и мне откажут, но через несколько минут, после того, как этот бета ввел мои данные в компьютер, задав несколько уточняющих вопросов (насчет специальности я сказал, что выбирал бы между экономикой и педагогикой), он вернул мне мои документы, дополнив их пропуском на экзамены и листовкой с дополнительной информацией:

     – Желаю удачи.

     – Спасибо, – я кивнул ему и наконец-то побрел к выходу.

     Вечерело. Я провел полдня вне дома, вконец вымотался и хотел есть. Заглянув в кошелек, я обнаружил, что мистер Саммерс расщедрился на достаточно круглую сумму, которой хватило бы для того, чтобы пообедать в какой-нибудь кафешке. Обрадовавшись, я нашел ближайшее кафе моей любимой сети и, заняв столик, сделал заказ.

     Через несколько минут я стал обладателем тарелки любимой гречневой лапши с курицей и овощами в сырном соусе, а также горячего чая и чизкейка. Это здорово улучшило мне настроение: наконец-то, любимая еда!

     В кафе было малолюдно, и мне это нравилось. Никто не обращал на меня особого внимания, парочка официантов время от времени бегала от столиков на кухню и обратно, двое бариста стояли за стойкой и то и дело бросали взгляды в работающий вместо музыкальной колонки телевизор.

     Музыкальная передача как раз подходила к концу, когда я счастливо умял половину лапши, и ее сменила новостная передача с одним из самых популярных ведущих. Я не был от него в особом восторге, но тот всегда узнавал самые свежие новости, сплетни и слухи о жизни столичных селебрити раньше всех остальных и с удовольствием делился ими со своими зрителями.

     – Добрый вечер! С вами Имс Симс с невероятной новостью! Только не попадайте на ровном месте!

     – Включи погромче, новости у Симса всегда отпад! – сказал один бариста другому, тот прибавил звук, и я тоже заинтересованно повернул голову в сторону телевизора.

     – Не прошло и месяца с его неудачной помолвки, о которой говорили на каждом углу, как Мартин Моралес сделал предложение другому омеге! – вилка выпала из моих рук, а я застыл. – Да-да, вы не ослышались, сделал предложение! И в этот раз весьма удачно, о чем свидетельствуют фотографии, размещенные на его официальной странице! – не отдавая себе отчета, я поднялся из-за стола и сделал несколько шагов к барной стойке, чтобы получше рассмотреть фотографии, которые сменяли одна другую в слайд-шоу. На этих фотографиях Мартин – когда-то «мой» Мартин – был с другим омегой – красивым, чертовски красивым! – он держал его за руку и счастливо улыбался, смотря ему в глаза. Эти фотографии были прекрасны, как и оба жениха: в красивых костюмах и парных галстуках, с помолвочными браслетами на запястьях и шикарными букетами в руках.

     – Его избранником стал Дарэлл Ньюэлл, сын Торенса Ньюэлла, оказавшийся также моделью, а по совместительству и автором картины, которая наделала шуму в различных СМИ всего пару недель назад, – на экране появилась фотография картины с изображенным на ней молодым омегой, тем самым, с фотографий. – Некоторые журналисты с ног сбились, пытаясь разузнать, кто же изображен на этом полотне, и, конечно же, ничего не добились, ведь сын Торенса Ньюэлла… – только тс-с! – ведущий приложил указательный палец к губам, – чистый омега!

     – Чистый… – ахнул я.

     – Неудивительно, что мистер Моралес так быстро принял решение о помолвке, найдя такой драгоценный камень. Пожелаем счастья женихам и будем надеяться на эксклюзивные фотографии со свадьбы, ведь, конечно же, свадьба будет закрытой. Так, во всяком случае, всегда поступают, если омега чистый! – на экране снова возникла вереница фотографий с помолвки Мартина, и я вконец утратил дар речи.

     «Боги…»

     «Как же… как же хорошо они смотрятся вместе…»

     «Но почему?.. Разве так должно быть?.. Разве не я должен быть на месте этого омеги?.. Разве не на моей руке должен красоваться помолвочный браслет? Разве не на меня Мартин должен смотреть с этим выражением слепого обожания на лице?..»

     «Почему я не на его месте?..»

     «Почему я не с ним?..»

     «Как он может быть счастлив после того, что с нами случилось?.. После того, что стало со мной?..»

     – Вы в порядке?.. – спросил меня один из бариста, когда я буквально впечатался ребрами в барную стойку, стремясь увидеть мелькавшие фотографии лучше.

     Я не ответил. Я не смог ответить. Потому что Мартин – тот Мартин, в которого я мог бы влюбиться – был влюблен в другого.

*     *     *

     Мир в очередной раз утратил для меня свои краски.

     Я брел по улице домой и ничего не видел вокруг себя.

     Я думал. По кругу гонял в себе эти мысли – почему? За что? Как так вышло? Что теперь будет со мной? Что мне теперь делать?

     Я вернулся домой, разулся, прошел по коридору, встал в дверях кухни и уставился на обоих Саммерсов, сидящих за столом во время ужина. Они обернулись ко мне и о чем-то спрашивали, наверное, о том, получилось ли у меня подать документы, а я лишь молча глядел на них – никчемных неудачников, ютящихся в дерьмовой квартирке в дерьмовом доме дерьмового района. Они тоже были дерьмовыми, как и их ужин, а я – вместе с ними. Нет, я был даже хуже. И все равно моя неприязнь к ним лишь усиливалась с каждым мгновением, проведенным мной в этом месте.

     Но что я мог? Собрать свои скудные пожитки и уйти? Куда? У меня не было ни родных, ни друзей, которые могли бы меня приютить, ни денег на самый захудалый хостел.

     «Я выбрал не ту сторону, – подумал я с тоской. – Если уж и собирался изменять, следовало выбрать кого-то более достойного, а не вот это. А еще лучше было вообще об этом даже не думать, не то, что делать».

     «Пожинай плоды своих поступков», – прозвучал внутри меня ненавистный голос.

     – Все в порядке, – сказал я, натянув какое-то подобие улыбки на губы. – Я подал документы, первый экзамен через пару дней. Математика. Второй – через неделю, география. И еще потом – история. Может, и поступлю.

     Сказав это, я развернулся и направился в ванную – хотел побыть один, вдали от этих людей, видеть которых мне уже осточертело.

     Ночью Нильс прижался ко мне со спины, принялся целовать и попытался залезть мне в трусы, и я впервые ему отказал.

     Он обиделся и не разговаривал со мной несколько дней вплоть до дня первого вступительного. Я не расстраивался. Мне было все равно. Я готовился.

     Я съездил на экзамен по математике, написал тест, сдал свой лист с ответами и остаток дня гулял по городу. Меня окружали люди, много людей – счастливых, радостных, угрюмых, подавленных. У них у всех были какие-то проблемы, переживания, разочарования, успехи и неудачи. Но у меня теперь была сплошная черная полоса, и я понятия не имел, как вернуться на белую.

     «Если я поступлю, хоть что-то изменится?..» – думал я.

     «Может, мне дадут место в общежитии, и я смогу съехать от Саммерсов, начать с чистого листа?..»

     Я мог надеяться только на это.

     Я хотел освободиться от них, от обоих. Хотел сбежать из их квартиры, сверкая пятками.

     Второй экзамен дался мне труднее первого, а третий – сложнее обоих предыдущих. Я не был уверен в правильности хотя бы половины ответов, и результат оказался предсказуемым: я не набрал проходной балл. Мне пришло письмо на почту, полное неискренних сожалений, с предложением поступить на платное отделение или посещать занятия на правах «вольного слушателя»^{[Вольный слушатель — форма обучения, при которой каждый желающий может посещать лекции и семинары в вузе или колледже. Это хорошая возможность получить образование для тех, кто по каким-то причинам не был зачислен на очную или заочную форму обучения, а также для тех, кому знания важнее диплома]}.

     Наверное, это был закономерный результат, ведь к истории и к географии я готовился из рук вон плохо. И все же было до боли обидно.

     Саммерсы пытались подбодрить меня: уже к концу первого семестра кто-то из студентов мог освободить для меня место, отчислившись: по своей воле или без нее. В этом был смысл, и все же статус вольного слушателя меня не радовал. И особенно тошно стало, когда Нильс получил свое «письмо из Хогвартса» о зачислении с местом в общежитии в студгородке.

     Это письмо вызвало во мне бурю зависти и негодования. Неужели я был хуже него? Я хорошо учился, не был занудным отличником, но никогда не получал двоек, а тройки были большой редкостью. Нильс же был «тупым альфой», мне даже пришлось объяснять ему некоторые задачи по математике, и что в итоге? Этот «тупой альфа» получил бесплатное место в престижном столичном вузе с личной комнатой в общежитии, а я? Шиш с маслом?..

     Я даже не нашел в себе сил его поздравить. Завалился на кровать и погрузился в длинный, тягостный сон.

     Проснувшись, долго смотрел в потолок, размышляя, чем заслужил все это – одну неудачу за другой – и когда это прекратится. Хотелось верить, что скоро. Но я не верил. Больше ни во что хорошее не верил. И, конечно же, был прав.