После

Квадратная комната университетской общаги. Всё по-старому: зелёный ковёр на полу, закрытое, в связи с октябрём, окно, две кровати, обе с постельным бельём. Простынь на матрасе слева удивительно измята. Подушка забилась в угол. Одеяло прячет под собой чьё-то беспокойное тело.

За окном ночь. По обе стороны стекла. 

–Ты не девка, чтобы я тебя по волосам гладил после...

Дима отворачивается, садится на самый край кровати. Он почему-то не бежит отсюда как можно дальше. Мысли медленно собирают разбросанную одежду. Хочется прямо сейчас найти второй носок и свалить. 

У стены всхлипы. Сдержанные, как будто этот придурок думает, что его не услышат.

–Но ревёшь ты, точь-в-точь первоклассница, – жалкая попытка унизить, чтобы скрыть разъедающий стыд. Настолько жалкая, что хочется самого себя хорошенько стукнуть по лбу. 

–Иди, Дим. Пожалуйста.

Олежа жмётся к стене, натягивая на голые плечи одеяло. Сначала до шеи, потом к носу, в итоге прячется полностью, надеясь, что его не найдут. 

И только луна незваным гостем продолжает заглядывать к ним в окно. 

Дима, несмотря на сильное желание всё это закончить, не уходит. Мудак мудаком, честно сказать. Сначала сделал то, что сделал, а теперь прячет лицо в ладонях. Сам себе ещё раз напоминает, какую ошибку они совершили. 

Дима всё ещё не решается встать. Ступни греют под собой поверхность ковра, как двенадцать минут назад грели друг друга два тела. 

В глазах Олежи стеклянные слёзы. Они падают в ладони, скатываются на постель. Плакать – это нормально. 

Никто не хочет брать на себя ответственность за случившееся. Никто не хочет, чтобы за этой ночью следовало утро, ведь всё, что произошло сегодня – полнейшая глупость. 

–Не хочу оставлять тебя так, – хрипло произносит Дима. В его словах нет и капли благородства. Он просто боится смотреть в глаза ситуации. 

–Хуже не будет уже... – доносится из-под одеяла тогда, когда Дима не ждёт ответа. – Я стал твоим мимолётным желанием. 

–Как будто только мне было хорошо, – огрызается, радуясь, что Олежа не молчит. 

Из-под одеяла показывается голова, лицом повёрнутая к стене. 

–Не я сейчас мечтаю сбежать, – и добавляет тише, – не я сказал "ты на один раз". 

Диму откровенно тошнит от самого себя. Тошнит в прямом смысле, ему кажется, что вот прямо сейчас ковёр под ногами покроется его переваренным ужином. Может быть, они будут одного цвета. 

Но разве он виноват? Вспышка, помутнение, желание и наслаждение. А потом он отчётливо осознал, что смотрит в глаза парню. И не просто парню, Олеже. Олеже, такому милому и наивному соседу по комнате. Кто бы на его месте не испугался?

Виноват. Идиот, точно виноват. 

Дима, смотревший с лёгкой улыбкой прямо ему в глаза, вдруг изменился в лице, обретая новое чувство – всепоглощающий страх. 

Он отстранился, привстал на руках, и даже не заметил, как изменилось лицо Олежи.

Ты на один раз

Глупая фраза-отторжение, фраза, вызванная страхом и беспомощностью. Но оправдания ей, конечно же, нет. 

Олежа тогда стремительно выполз из-под него, натянул одеяло до груди и отвернулся к стене. Даже не пытался убежать или протестовать.

–Я испугался, – растерянность в голосе добавляет этому отвратительному оправданию смысла. 

Олежа ненавидит себя за то, что начинает его жалеть.

–Почему-то тебе не было страшно, когда ты делал это, – он тыкает пальцем в синяк слева на шее. Парень ещё не видел его, но знает, помнит, что он должен был там остаться.

–Я же говорю, тогда было помутнение.

–Значит всё это...помутнение? Понятно, – не зная контекст разговора, исходя из одной только интонации Олежи, можно было подумать, что он совершенно не обижен. Во всяком случае, в глазах больше не прятались солёные капли. Он поднял верхнюю часть тела, опираясь на одну руку и повернулся к соседу по комнате. Одеяло сползло к животу, оголяя грудь. – Дим, я одного не понимаю. Почему ты ещё не ушёл?

–Я мудак. 

–Если думаешь, что "я мудак" равноценно "ты на один раз", то сильно ошибаешься.

–Я испугался, Олежа, правда. И мне очень жаль. Я не имел в виду, что с тобой можно... – коктейль из стыда и отчаяния не давал закончить мысль, – нет, я просто...Ты какой-то слишком...

–Одноразовый?

–Да нет же, Олеж, – Дима, сидящий всё это время в стыдливом полуобороте, вдруг залез на кровать обратно, отрывая наконец ступни от ковра, который казался ледяным. Ноги жгло от холода. 

Он повернулся к Олегсею и расстояние между ними значительно сократилось. 

–Ты всё это начал, – без тени обвинения прошептал Олежа, борясь с внутренней дрожью. И если за счастье нужно платить, то вот она – цена его удовольствия. 

–Я начал. И я испугался. Испугался, сморозил херню несколько раз и очень, очень тебя обидел, — Дима поднял руки, будто жестом пытался остановить самоубийцу от прыжка. Олежа больше не смотрел ему в глаза. Указательный и большой пальцы сжимали ткань простыни. 

–И я не знаю, как сделать так, чтобы ты простил меня. Вырвалась херня полная, потому что я не ожидал...Как-то неожиданно это случилось, – он поднял глаза к потолку, отдаваясь внезапному приступу смущения. Правая рука зарылась в волосы. – Я не имел в виду, что ты на один раз. Я хотел сказать, что больше между нами такого не будет. 

Встретились взглядами. Олежа едва ли не спросил "почему?", но вовремя сомкнул губы. Он коснулся стены голой спиной, чтобы сесть так, как ему будет удобно. Выдохнул, откидывая назад голову, негромко стукаясь о стену затылком.

–Я никому не скажу, можешь не переживать, – он устал. Хотелось тепла и немного спокойствия. 

–Я не из-за этого. Не будет, потому что ты...ну вряд ли ты ещё раз захочешь. Короче, нет мне оправдания, я понял. Скажи, как это исправить? 

Олежа долго изучал Диму взглядом.

–Зачем тебе что-то исправлять? 

–Я тут подумал, что совсем не хотел бы, ну, если понимаешь...оставлять тебя. 

Дима сам был первоклассницей. Той, которая не может двух слов связать, едва заметит строгие глаза учителя. 

Разные части предложения не соединялись у Побрацкого в голове, и на деле выходила полная чушь. 

–Как мне верить тебе? Захотелось – взял, не захотелось – отшил, снова захотелось, оправдываешься. 

Дима закрыл рот, молча осознавая правоту Олежи. Здесь помогут только путешествия во времени. Иначе сказанных слов не исправишь.

И доверия не вернёшь. 

***

Они были соседями по комнате. Сначала ненавидели друг друга. Оно и понятно. Димон-шашлык и заучка Душнов. Никакая дружба в этом тандеме не прослеживалась. Побрацкого всё никак не могли исключить, а Олежу отказывались переселять, даже несмотря на безупречный учебный авторитет. 

Но их взаимная неприязнь весьма банально сошла на нет, когда Диме пришлось обратиться за помощью.

Олег, хоть и действительно обижался на соседа временами, отказать не смог. Тем более, услышав искреннее "мне действительно нужна помощь". Природная доброта быстро выйграла бой у всяких там разногласий и смешливого самолюбия.

В руках Побрацкого оказалась самая дорогая для Олегсея вещь – конспект. 

Диму не исключили. Комната стала по-настоящему общей, совместные вечера превращались в приятную традицию. 

А в этот день что-то было по-другому. Может, глаза Олежи ярче сияли голубым, может, от него исходил новый запах или пальцы неумело обхватывали гриф гитары чуть изящнее, чем обычно. 

Крышу сорвало у обоих. Первым сдался Дима. И начал всё он. Только боялся в этом признаваться. 

А теперь купаются в последствиях. Могли бы, конечно, давно спать. Но Димин идиотизм распорядился иначе. 

***

–Погладь меня по волосам, – раздаётся из тишины впереди. – Я не девушка, но думаю, что заслужил. 

Дима поднимает голову. Перед ним всё тот же Олежа. И ничего не изменилось, казалось бы, но вся обстановка вокруг стала мягче. В глазах напротив доброта, всякое мимолётное движение пропитано аурой снисхождения.

–Почему? ты простил меня? 

–Я верю в доброту, – Олежа улыбается мило, и улыбка на его губах – одна из причин Диминой к нему привязанности. 

–Ты верил в неё всегда. Почему сейчас? смог оправдать меня? 

–Дим, у тебя лицо, как у помидора из банки. Я понял почти сразу, что ты испугался. Не каждый день понимаешь, что тебя привлекают, ко всему прочему, мужчины. Но мне нужно было убедиться, что ты действительно не...использовал меня.

Указательные пальчики правой и левой руки сталкиваются и склеиваются, образуя "тот самый" жест. 

В Димином взгляде проскальзывает осознанность, он принимает объяснения и не верит до конца, что прощён. Переползает через кровать, преодолевая небольшое расстояние. Протягивает руку с намерением прикоснуться к Олежиным волосам. Гладит "против шерсти", начиная с переносицы, и заканчивая затылком.

Вид растерянного парня смешит Диму, и он решает повторить процедуру.

Но руку его перехватывают в паре сантиметров от цели.

–Всё, спасибо, мне хватило твоей поразительной нежности. Почувствовал себя котом, – с лёгкой улыбкой говорит Олежа, и, не удержав в себе порыв нежности, целует Диму в щёку.

В конце концов, он заслужил хотя бы немного тепла, которое так хотел получить после.

Дима в ответ на поцелуй демонстрирует фирменную хитрую улыбку, наблюдая, как Олежа укладывается спать. Действительно похож на кота. Крутится у стены, устраивается, но уже не жмётся, а спокойно ложится.

–Приятных снов.

Наверное, Побрацкий и не замечает, сколько времени прошло. А может, Олежа просто очень быстро уснул.

Во всяком случае, о его состоянии можно судить по размеренному человеческому сопению.

Дима спать не торопится. Надеется, что утро съест остатки конфликта.

Тихо ищет в куртке пачку, с трудом вспоминает, что зажигалка во внутреннем кармане сумки.

Дым спешит на свободу, убегая сквозь открытое окно. Ночь пропитана тишиной, и в этот раз блудные студенты не кричат под окнами. Дима опрометчиво курит, бросая взгляд в ясное, звёздное небо. Луна уже переместилась куда-то в сторону и больше не освещала их комнату полностью.

Дима бессовестно избавился от сигареты, предварительно стряхнув пепел в ночь. Окурок полетел вниз, и дальнейшая его судьба неизвестна.

Побрацкий выдохнул остатки дыма, машинально помахал рукой, выгоняя запах. Захлопнул окно, успев пустить слишком много холодного, октябрьского воздуха.

Теперь точно захотелось под одеяло.

Под одним единственным одеялом лежал Олежа.

–"Нет" – думал Дима. – "На самом деле одеяло не единственное, тем более, можно лечь на кровать напротив." 

Его мозг грамотно отвергал мысль "хочу лечь спать с Олежей, потому что мне это нравится". Вместо неё всплывала более очевидная и здравая: "хочу немного согреться, замёрз". 

После череды рассуждений Дима проигнорировал свою кровать и настолько тихо, насколько позволял лёгкий скрип, устроился рядом с парнем.

Сначала он совершенно не знал, куда себя положить. Ему хотелось обнять Олежу, но мыслительный процесс в данный момент переживал настоящую гражданскую войну. 

В реальности она длилась около шести секунд, однако на деле обрисовалась настоящая эволюция мыслей:

обнимать его будет как-то по-гейски

вы только что переспали

по-гейски

ты просто хочешь согреться

всё равно ночью кто-то из вас случайно упадёт на пол

он уже спит

нужно залезть к нему под одеяло

будет тепло.

–"Похеру", – многозначительно заключает Дима и аккуратно, стараясь не разбудить спящего, идёт к своей кровати. Одеяло холодное, в отличие от мятой, обжитой постели. 

Побрацкий возвращается к их спальному месту и заваливается, со спокойной душой, обратно. 

Теперь они под разными одеялами и Диме морально легче. Глупо, особенно после этой безумной ночи. Но ситуация его всё ещё не отпустила. 

Олежа лежал, теперь уже отвернувшись от стены. Его безмятежное лицо немного умиляло. 

Дима смотрел долго, надеялся, что одним своим взглядом не разбудит парня. Не разбудил. Это придало ему сил для свершения последнего на сегодня безумства. 

Он касается Олежиных волос. Осторожно проводит пальцами. Трогает кончики, едва зарывается фалангами и чувствует свежесть, лёгкий запах мужского шампуня. Вспоминает момент, когда ощущал его последний раз. Сегодня ночью. Ассоциация запускает в живот целую стаю бабочек.

Дима проводит рукой ещё, закрепляя возникшее тепло и демонстрируя улыбку, очень похожую на выражение нежности. 

Олежа действительно спит, а потому не может улыбнуться в ответ. 

Но после, утром, он увидит лежащего рядом Диму. У его ног будет скомкано второе одеяло. 

–"Отопления нет, замёрз, наверное" – с беспокойством подумает Олежа, и обязательно укроет Побрацкого. 

Мило улыбнувшись ему в ответ.