Эта «удача» хоть когда-то покинет меня?
Лёжа на бетонном полу, полностью голая и с адской болью во всём теле, я не могла ровным счётом ничего: ни встать, ни пошевелиться, несмотря на то, что даже связана не была. Плечо, рука, шея, спина — я не чувствовала их. В голове только две мысли: «моя проклятая карма» и… «Ёнгук».
Интересно, а он рад, что меня больше нет? Не нужно больше заморачиваться… А может, он ищет меня?
Да, конечно, Алекс, размечталась ты что-то очень сильно. Всем на тебя плевать. Когда ты уже смиришься с этим фактом? Он просто найдёт себе новую игрушку и продолжит играть с ней. А с другой стороны, может, это и к лучшему? После всего, что со мной сделали, мне противно от самой себя. Кажется, если бы у меня в руках сейчас был пистолет, я бы, даже не задумываясь, завела дуло в рот и спустила курок, лишь бы забыть обо всём, что произошло за последние часы. Но, если подумать, то я бы совершенно не отказалась оказаться в руках Ёнгука прямо сейчас. И при этом абсолютно не важно, что он бы со мной сделал.
Отдалённо, будто на задворках сознания, я слышала громкие выстрелы и какую-то суматоху в помещении. Люди кричали и бегали, наверное, там что-то происходит… Хотелось бы на это сейчас посмотреть, как это делали они совсем недавно. Их ведь не смутило абсолютно ничего: ни менструация, ни открытая рана на спине. Не подействовало ни одно слово, ни одна мольба.
Дверь снова открылась с таким же противным скрежетом, что и раньше. Снова будет больно, да? Это снова повторится? Или, может, меня наконец убьют… Я слышала тихие и медленные шаги за спиной. Становилось всё страшнее, слёзы капали на грязный пол. Сердце замирало.
— Алекс… — такой приятный и знакомый голос. Господи, я никогда не была так счастлива, что он есть в моей жизни.
***
Я бросился быстрее к телу, едва заметив рану на лопатке. Всё тело покрыто синяками, ужасные гематомы.
— Девочка моя… — я слегка притронулся к её волосам, а она, словно кошка, скрутилась в комок, закрывая лицо руками. — Лекси…
Я пытался как-то достучаться до неё, потому что просто не имел понятия, как можно взять её на руки и не причинить ещё больше вреда этому и без того израненному телу.
— Малыш.
Она начала медленно шевелиться, переворачиваясь на спину.
Подсунув под неё руки, чтобы сразу же подхватить. Поднявшись на ноги, я повернулся к свету и наконец смог увидеть её глаза. Жмурясь от освещения из коридора, она уцепилась за куртку, вжимаясь носом в грудь. В дверях появился Чоноп, поспешно стягивая с себя одежду, чтобы накрыть Алекс. Мы сели на заднее сидение автомобиля, и только тогда тихо прошептал ей на ухо: — Прости, хорошая моя. Обещаю, он за всё ответит! — я невесомо поцеловал её в лоб, а она в ответ лишь слабо поморщилась, прикрывая веки.
Автомобиль тронулся с места, а я не мог найти ни одной точки, на которой мог бы сосредоточиться. Сжимая челюсти, я переваривал в голове всё произошедшее, не в состоянии совладать с собой, чтобы посмотреть на её истерзанное тело.
Ведь правду говорят, люди хуже животных. Мне страшно представить, что с ней делали, и больно от этого осознания. От того, что пришлось пережить ей с момента нашей встречи. Хотелось уничтожить целый мир, истребить. Дабы она больше никогда не испытывала всего пережитого.
Был поздний вечер, когда Чоноп остановил автомобиль у главного входа в центральную больницу, а я, стараясь не разбудить и не навредить Алекс ещё сильнее, понёс её в приёмное отделение, чтобы она могла как можно скорее получить медицинскую помощь. За сегодняшний день я оказался более чем вымотан. Утешало лишь то, что она наконец в безопасности, а этот урод в моих руках.
— Осмотр показал множественные разрывы мягких тканей и внутреннее кровотечение. Судя по гинекологическому осмотру, имело место довольно грубое и, скорее всего, групповое изнасилование. Так же её спина — я рекомендую сделать пересадку кожи, шрам, конечно, останется, но не очень большой. После того, как она очнётся, лучше всего будет начать принимать кое-какие антидепрессанты. Позже я выдам рецепт, если, конечно, он тебе нужен. И… ещё дело в том, что… — едва мужчина в белом халате собирался продолжить, как я его перебил, и не в силах уже даже на ногах держаться, рухнул на стул в больничном коридоре.
— Ну, что ещё? — уже хватаясь за голову, а трезво соображать было крайне тяжело.
— Дело в том, что у Алекс… в общем, могут возникнуть проблемы с беременностью, а точнее, с оплодотворением ввиду довольно сильных повреждений яичников.
— То есть ты сейчас хочешь сказать, что она не сможет родить?
— Не переиначивай мои слова, Бан, — он устало потёр глаза, снова переводя всё внимание на меня. — Я сказал, что могут возникнуть проблемы с оплодотворением, а если оно произойдёт, то, скорее всего, она сможет выносить ребёнка.
— Всё, я понял, хватит с меня пока информации.
После всего, что услышал от врача, во мне бушевал ураган гнева. Покинув больницу, я направился прямиком в один из своих складов, где держали ублюдка, который похитил Алекс.
— Ну что, соскучился, дорогой? Я вот очень! Давай теперь мы порезвимся, что скажешь? — вплотную подойдя к мужчине, я снова нанёс удар в то же место на лице, что и ранее, отчего он чуть ли не взвыл от боли. — Неужели я настолько сильно ударил? — Медленно нарезая круги вокруг лежащего на полу мужика, я сдерживался из последних сил, чтобы прямо сейчас не пустить ему пулю в лоб. — Знаешь, Ли Вон, я только что приехал из больницы, где врач мне рассказал о состоянии Алексис.
— По крайней мере, она жива, — выплёвывая кровь, сдавленно сказал он.
— То, что ты сделал с ней, никак не вернёт тебе сына, но от этого умрёшь ты. Так что, несмотря на твой возраст, ты не очень рассудительный человек.
— Зато тебе стало больно, я это вижу.
— Это последнее, что ты увидишь. Хотя, может, посмотришь на своего внука в последний раз? Сонмин, кажется, да? — Глаза Ли Вона сразу полезли на лоб.
— Ты не посмеешь!
— Ну, ты же хотел поиграть с моральной болью, так почему бы и нет? Кажется, ему тринадцать. Так что же с ним должно произойти…
— Не смей! Он ребёнок! — мужчина сорвался на крик.
— Почему нет?! — ещё громче крикнул я. — Она тоже ребёнок. Она моя девочка! А из-за тебя она вряд ли сможет иметь детей. — Новый удар с ноги куда-то под дых. — И ты поверить сейчас не можешь, насколько мне плевать на твоего внука. Я сейчас расчленю его у тебя на глазах. — Очередной удар с ноги. — Но к твоему огромнейшему счастью, я не такой урод, как ты! Словами у меня вряд ли выйдет передать, как я тебя ненавижу за то, что ты с ней сделал. — Остановившись, я достал нож из кармана и разрезал пиджак Ли Вона.
Сорвав ткань, вонзил горизонтально нож ему под кожу, начиная срезать огромный кусок. Гнев в голове смешался с громкими воплями ублюдка у моих ног, от чего я получал неимоверное наслаждение. Срезая кожу, сантиметр за сантиметром, чувствовал тёплую кровь на своих руках. Мне было до одурения противно от того, что происходило у меня перед глазами, но в то же время стоило хотя бы на секунду задуматься об Алекс, рука продолжала движение. Ли Вон отключался раз за разом, но от ушата ледяной воды снова приходил в сознание, начиная истошно вопить. А я продолжал нещадно избивать окровавленную спину, но приводить его в чувство становилось всё сложнее. Изрезав и избив каждый участок его тела, я начинал ощущать хоть какую-то удовлетворённость. Ли Вон в очередной раз был без сознания, а на мой телефон поступил входящий звонок.
— Да, Хим, — я с характерной одышкой ответил на вызов, стараясь не касаться окровавленными руками лица. Выйдя на улицу, поспешно закурил сигарету, присаживаясь на корточки и зажмуриваясь.
— Я говорил с Чонопом, как она? — в голосе друга отчётливо было слышно тревогу.
— В больнице. А я сейчас с ним.
— И он всё ещё жив? — с толикой удивления спросил Химчан.
— Отчасти. Я просто ещё не закончил с ним. Хим, это моя вина, да? Врач сказал, что она вряд ли сможет иметь детей…
— Ты не мог этого предугадать. Не вижу смысла винить себя. — На какое-то время повисло молчание.— Просто постарайся теперь позаботиться о ней.
— Уж поверь… — сбросив вызов, я вернулся в небольшую комнату, так и не докурив. К тому времени он снова пришёл в себя, жалобно скуля и корчась по полу.
— Ну что же, господин Чон Ливон, кажется, нам пора прощаться.
Он поднял на меня опухшее лицо и еле слышно промямлил:
— Я надеюсь, что она никогда не родит тебе!
Резко выхватив пистолет, я выстрелил этому ублюдку прямо в пах.
— Твоя надежда умрёт вместе с тобой, здесь и сейчас.
***
Открыв глаза, я не сразу осознала, где нахожусь, но при этом не чувствовала абсолютно никакой боли. Я пыталась осмотреться, но поняла, что вижу крайне плохо, такое чувство, будто пытаюсь смотреть сквозь веки. Единственное, что точно ощущала, так это запах лекарств. Рядом послышались два голоса, и я постаралась перевести всё своё внимание на них, но никак не могла понять, о чём идёт речь, не говоря уже о том, чтобы понять, кому они принадлежат. Мне хотелось слегка привстать, и в этот момент та самая боль, про которую я на секунду забыла, напомнила о себе. Силуэты стали надвигаться на меня, и тот, что стоял спиной, склонился над кроватью. Стало страшно, а когда он потянул руку к моему лицу, я собрала силы, выдавив лишь тихое «нет».
Некто тут же замер, а я стала осознавать, что это Химчан, но когда до меня это дошло, на лице уже было несколько мокрых следов от слёз.
— Ёнгук? — шёпотом и с огромным трудом вышло сказать лишь одно слово.
Второй силуэт приблизился, и тёплые руки взяли моё лицо в ладони, нежными движениями стирая влагу со щёк. Он сел позади меня, заменяя подушку собой, бережно обнял, а я снова начала терять связь с реальностью.
Ёнгук перевёз меня из больницы обратно к себе домой, где каждый день навещали врачи. Приходить в чувство, отходить от всего произошедшего, ощущать боль каждую секунду своей жизни — было крайне тяжело.
Я не знала, куда себя деть. Не знала, как посмотреть ему в глаза. Не понимала, как он может со мной говорить. Мне было настолько противно от себя, что я даже боялась посмотреть в зеркало. Тошнило лишь от мыслей, что произошло в тот день. Я отлично понимала, почему Ёнгук больше не ложился спать со мной в одну кровать. Но всё же он постоянно уделял мне внимание. Почти всегда он оставался дома, уезжая на считанные часы раз или два в неделю.
Постоянно названивал Химчан, с которым мне также не хотелось говорить. За почти два месяца очередной реабилитации я произнесла от силы слов десять, в основном кивая или же мотая головой в ответ. Ёнгук же говорил со мной, рассказывая обо всём на свете, при том, что я не спрашивала совершенно ничего. А он, кажется, выложил мне всю свою биографию. Я даже узнала, когда он первый раз поцеловался, он говорил о Химе, о клубе, о Чонопе.
На второй месяц моей внутренней депрессии и борьбы с собой я разбила два зеркала, когда случайно увидела своё отражение. После этого Гук притащил домой какого-то нелепого пуделя. Животное почему-то постоянно ошивалось вокруг меня, полностью игнорируя своего настоящего хозяина.
Передвигаться было тяжело, но врачи постоянно настаивали, чтобы я ходила. Мне же хотелось закрыться и спрятаться от всего мира. В идеале было бы лечь и не проснуться, но мне просто не давали такой возможности. Было ощущение, что Ёнгук поставил себе одну цель в жизни — вернуть меня в норму. По этой причине я побывала во всех парках Лондона, которые только он смог найти. Правда, в основном во время таких прогулок он всегда шёл немного поодаль от меня и не говорил почти никогда. В очередной раз, когда Ёнгук предложил прогуляться, я, не задумываясь, села в машину. И каково же было моё удивление, когда вместо парка мы приехали к причалу. Не в силах сдержать удивление, посмотрела на парня чуть ли не квадратными глазами.
— Что? Я хочу пройтись на яхте, — он беззлобно пожал плечами, выбираясь из автомобиля.
Мы поднялись на судно, и он сразу же направился к штурвалу, а я заметила небольшую корзину с продуктами. Очевидно, эта задумка была далеко не спонтанной. Мы тронулись с места и медленно пошли по Темзе. Немного понаблюдав за водой и небольшими волнами, которые создавались от нашего движения, я подошла к парню.
— А можно мне?
Явно не ожидавший того, что я столь неожиданно заговорю, Ёнгук едва ли не машинально сделал шаг вбок, открывая мне доступ к штурвалу.
— Иди сюда.
Едва я подошла к устройству управления судном, как Гук обхватил меня за талию и уложил подбородок на плечо.
Несколько минут я пребывала в немом шоке, но, отойдя, решила снова подать голос:
— Не нужно… — Я аккуратно пошевелились, чтобы он убрал лицо.
— Тебе больно?
— Нет, дело не в этом.
— А в чём же тогда? — Кажется, он вмиг стал в разы серьёзнее и злее, а мне даже не хотелось оборачиваться, но, набравшись мало-мальски смелости, я всё же на это решилась.
— В том, что не нужно проявлять лживую симпатию. — Я сразу же отвернулась, чтобы не видеть его лицо.
— Лживую? Ты сейчас вообще о чём? — Кажется, ещё сильнее его разозлила, молчание затягивалось, а мне абсолютно не хотелось давать ответ на этот вопрос. — Алекс, поговори со мной, — на выдохе сказал Ёнгук крайне измученным голосом.
Минута, другая, а я всё не могла найти в себе сил, чтобы снова заговорить. Схватив за плечо, Ёнгук повернул меня силой, прожигая взглядом.
— Алекс, ну что мне нужно сделать, чтобы ты со мной могла снова говорить? Я уже тысячу раз попросил прощения, я понятия не имел, что это может хоть как-то затронуть тебя!
— Тебе ведь противно, мерзко прикасаться ко мне. Скажешь, нет? — выдала я неожиданно даже для самой себя. Пребывая в оцепенении, Ёнгук выпучил на меня глаза и слегка приоткрыл рот.
— Мне… что? — Кажется, предела его шоку не существовало, а я искренне не понимала, что такого я сказала.
— Я отлично понимаю, как ты ко мне теперь относишься, потому что мне самой от себя настолько противно, что, поверь, я засыпаю и просыпаюсь лишь с одной мыслью, как бы не вздёрнуться где-нибудь в очередном парке! — Голос начал срываться на крик, из глаз потекли слёзы, которые я сдерживала на протяжении нескольких месяцев. Но едва закончила говорить, как оказалась в крепких объятиях.
— Какая же ты дура, как вообще ты могла такое подумать, как…
Дёрнувшись, высвободилась из чужих рук, делая маленький шаг назад.
— Да просто, Ёнгук! — я моментально вспылила, не понимая, почему он отрицает очевидное. — Как тут можно думать что-то другое, они изнасиловали меня! Они делали с моим телом всё, что им хотелось. — Глаза застелила влага. — Я не могу смотреть тебе в глаза, потому что единственное, что в них вижу, это презрение! Ты представить не можешь, что со мной делали, я могу думать лишь об этом, а если хочешь избавить от этого, то будь добр, пусти мне пулю в лоб!
— Прекрати. Остановись, ты несёшь чушь, полную чушь. Я никогда не думал ни о чём подобном!
— Да как, Ёнгук, как можно не думать о подобном? Ты ведь даже со мной спать не ложишься, просто признай, что тебе тошно! Я это приму, потому что сама к себе так отношусь. Но чего никак не могу понять, почему ты до сих пор не избавился от меня?
— Алекс, прекрати нести эту херню, пожалуйста. Я не собирался избавляться от тебя! Если бы мне было тошно или мерзко, я бы не искал пять миллионов баксов, чтобы выкупить тебя. И я отлично понимал, что они могут с тобой сделать, я спешил как мог, но опоздал и прошу за это прощения! Мне жаль, что я втянул тебя в это и не смог уберечь, и мне стыдно перед тобой и твоим отцом за всё, что я сделал!
— Отец? А причём тут мой папа? — я моментально забыла о нашем разговоре, сосредотачиваясь лишь на его последних словах, но, кажется, на мои вопросы никто отвечать не собирался. — Ёнгук! Причём тут мой папа?!
— Я его знал… — тихо произнёс он, опуская глаза в пол и делая шаг от меня.
— Ты серьёзно? Ты знал моего отца и сделал…
— Что… Нет! Я об этом узнал позже, когда ты попала в больницу! Хим ездил в Сеул, пытался там что-то разузнать о тебе и узнал о твоей семье, — переведя дыхание, он наконец продолжил: — Алекс, прошу, хватит. Пойми наконец, что у меня нет ни капли отвращения к тебе, а не сплю я тобой только потому, что ты была после операции. Да и наше общение оставляло желать лучшего, а врач посоветовал не напоминать тебе о произошедшем. С тем, как я сплю и реагирую на прикосновения, я не хотел пугать тебя ещё больше.
— Реакция… ты о чём? — лишь когда задала вопрос, я вспомнила о том, что было один раз, когда он едва не придушил меня.
— Не важно, я не хочу об этом говорить…
— Но… — По небу прошёлся раскат грома, и я моментально замолчала, переставая понимать, что вообще происходит вокруг.
***
Как только послышался гром, мой мозг стал судорожно придумывать выходы из положения. В глазах Лекси появился страх, а мы были чёрт знает где от причала, наушников с собой нет, а музыка на телефоне явно не поможет.
— Успокойся. — Очередной грохот, и с неба начинают лететь холодные капли. — Алекс, слушай меня! Тут только мы, тебя никто не тронет, не думай о той ночи, всё хорошо! — Я вцепился ей в плечи, слегка потряхивая и пытаясь вывести из транса. Все слова снова проходили сквозь неё, мимо, будто я обращался к воздуху. — Алекс, очнись! — Применяя побольше силы, тряхнул её крепче, и кажется, это сработало. — Расскажи мне всё, что тогда произошло.
— День рождения, — едва слышно прошептала она.
— Что? — я приблизился вплотную, обнимая и прижимая дрожащее тело к себе.
— Мамин день рождения. В тот день был её день рождения, и мы поехали в загородный дом под Сеулом. Это были самые весёлые выходные, которые мы наконец могли провести все вместе, — её голос постоянно дрожал, и она говорила так, будто в лёгких не хватает воздуха.
Я понимал, что это не самая лучшая идея, и то, что она сейчас освежит у себя в памяти, может дать только осложнения, но в то же время казалось, что это единственный способ вырвать её из того кошмара, который кружился в сознании.
— Мы гуляли по лесу, запекали овощи на костре, а ближе к вечеру пошёл дождь, который я безумно обожала, и это было единственное, что радовало меня в тоскливые дни, пока родителей не было дома. Ближе к полуночи кто-то пришёл. Это были два мужских громких голоса, я отчётливо слышала их со второго этажа, и когда хотела спуститься вниз, навстречу бежала мама.
Алекс едва ли не захлёбывалась в своих рыданиях, дрожа всё сильнее, цепляясь ногтями за одежду. А я тонул в бессилии, не в состоянии облегчить её боль, забрать эти воспоминания. Хотелось, чтобы она замолчала и перестала об этом думать, прямо сейчас, в одну секунду, но я не смел перебить, ведь это первый раз, когда она заговорила об этом.
— Мама отвела меня в комнату и сказала прятаться в шкафу, но едва она прикрыла дверцу… — У неё спёрло дыхание. — Они вломились в комнату… Один из них ударил маму по лицу, и она сразу же упала…. — Алекс начала срываться на истеричные рыдания. — Гук, они били её снова и снова, по лицу, животу, голове и ногам, не жалея ничего. Я рыдала, как беспомощный котёнок, сидя в том шкафу. Страх сковал меня так, что я даже пальцем пошевелить не могла. Они взялись за утюг и, включив его, прикладывали к маме, постоянно крича на неё и что-то спрашивая, но говорили не на корейском… Я не могла ни слова понять.
С каждым сказанным словом она содрогалась всё сильнее, а мне самому в этот момент становилось не особо хорошо. Разве реально такое пережить или забыть…
— У них был нож, которым один из этих ублюдков ударил маму прямо в живот. Я не знаю, сказала она то, что они хотели узнать, или нет, но в какой-то момент этот урод достал из кармана какой-то пакет и накинул ей на голову… Они ушли очень быстро, а я всё сидела там, не помогла маме, понимаешь? Я никак ей не помогла! Она лежала в двух метрах от меня, а я сидела и смотрела! Не знаю, сколько провела там времени, но каждую следующую секунду с того момента, когда она перестала дышать, я слышала её крик, он стоит у меня в ушах каждый раз, когда вижу дождь. Он в моей голове по сей день, понимаешь? Никак не могу избавиться от него, а теперь ещё и это, прошу, нет, умоляю, Ёнгук, убей меня. Не хочу больше так жить, мне надоело, я так устала… Я бесполезная! Мама, она ведь умерла потому, что я никак ей не помогла, я не защитила её…
— Нет, прекрати! Да, ты могла так думать десять лет назад, но сейчас-то ты уже взрослый человек, который отлично понимает, что, будучи ребёнком, ты никак бы не помогла матери. И именно беспомощным котёнком ты и была. Если бы ты вылезла оттуда, то смерть твоей мамы была бы полностью напрасна, потому что эти ублюдки убили бы и тебя! Ты ни в чём не виновата, Алекс! Запомни это. Твоей вины нет в смерти твоих родителей. Тебе крупно не повезло, но ты тут абсолютно ни при чём! Послушай меня, поверь мне.
Она оцепенела после слов и лишь внимательно смотрела мне в глаза.
— Я не понимаю, как это ни при чём? Я ведь была там, я ничего не сделала!
— Ты не могла ничего сделать! Что может сделать тринадцатилетний ребёнок с двумя убийцами? Вот сейчас, будучи взрослым и разумным человеком, ответь мне на этот вопрос.
Лишь тишина, тут и там всё ещё виднелись молнии, яхту носило в разные стороны по воде, но Алекс, она будто замерла, дрожь прекратилась.
— Ты правда так считаешь?
— Да…
Не произнося больше ни слова, она крепко обняла меня и, опустив веки, стала постепенно успокаиваться, несмотря на бушующую вокруг непогоду.