Хороший конец

Дверь винокурни с тихим скрипом закрывается позади Кэйи. Кожу жжёт теплом после холодного ночного ветра, а с губ слетает последнее облачко пара. На всём первом этаже темно, только по полу расползаются светлые пятна от приглушённого облаками лунного света. Кэйа стряхивает снег с меховой накидки и оставляет её на ближайшем стуле, поднимаясь на второй этаж. Будучи ещё подростком, он, как и Дилюк, выучил все скрипящие доски в полу, так что бесшумно подняться по лестнице не доставляет особых трудностей. Он уже собирается так же тихо проскользнуть в спальню, но замечает на полу ровную полосу света, исходящую из кабинета. Кэйа вздыхает и слегка закатывает глаза. И на что он надеялся? Что Дилюк перестанет работать за десятерых? Он подходит к комнате, приоткрывает дверь и облокачивается на дверной косяк, заглядывая внутрь. В помещении горит только одна лампа, весь стол завален кучей бумаг и посреди всего этого хаоса сидит растрёпанный Дилюк со слипающимися глазами и сползшими на кончик носа очками. Когда Кэйа уходил рано утром, он сидел так же, только не облокачивался на руку и был намного менее уставшим. Зима всегда приносит с собой много проблем, особенно если она снежная: заметённые дороги, голодные животные, выходящие из леса за едой, болезни, которые могут за пару дней скосить с половину работников и прочее, и прочее. У Ордо Фавонус проблем не меньше, но больше рук для их решения. — Ты весь день возишься с документами? — Кэйа подходит к столу и берёт один лежащих сверху листков, вертит в руках и, пробежав взглядом, возвращает его туда, где он был. Дилюк в ответ только кивает, отрываясь от бумажек, которых, кажется, осталось столько же, сколько было утром. Кэйа знает, что часть проблемы заключается ещё и в том, что Дилюк чёртов перфекционист, который будет не спать сутками, но выведет каждую букву идеально ровным почерком, хотя эту бумажку разве что кинут в дальний угол какого-то шкафа и достанут только через пару лет, чтобы выкинуть. По крайней мере он ни разу не видел, чтобы в Ордо Фавониус кто-то, кроме Джинн, читал полностью отчёты, которых даже за день набирается целая гора. — Много ещё осталось? — Кэйа присаживается на стул рядом. По правде, он тоже за этот день изрядно замотался. — Не очень — за час, может два, управлюсь. — Дилюк откидывается в кресле и смотрит на часы. — Ты сегодня поздно. У Ордо Фавонус тоже работы прибавилось? — Точно не скажу, но папка, которую я отдал Эмбер точно была толще обычного. Видел бы ты её лицо, — Кэйа хихикает и его губы расползаются в довольной улыбке. — Как я мог забыть, скорее Тимми начнёт кормить уток, чем сэр Кэйа перестанет скидывать работу на подчинённых. — Дилюк тихо посмеивается в ответ. — Я тоже работаю и вообще-то напомню, когда тебя назначили капитаном, отчёты за тебя делал я. — Он максимально наигранно надувает щёки. В голове проносятся воспоминания их совместных дней в Ордо Фавониус. Совместные заданий. День, когда Дилюка назначили капитаном. Его восемнадцатилетние. И то, что случилось после. — А ещё я разбирал отчёты… — Наигранная обида быстро спадает с лица, Кэйа кашляет и отводит взгляд в сторону, стараясь не показывать лишнего. — Нет, ничего. Кэйа кривится. Что-то ещё не до конца сформировавшееся, но очень холодное скользит по спине к шее, скребёт когтями по костям через кожу и оставляет невидимые царапины. Дышать становится невозможно сложно, будто он под толщей мутной воды, в которую не пробивается ни единого солнечного луча. Последние секунды перед тем, как сдастся и вдохнёт солёную воду. — Всё в порядке? Он ловит обеспокоенный взгляд Дилюка прежде, чем выдохнуть еле слышное «да» и попытаться сбежать в коридор. Но это «что-то» оплетает шею и всё тело, не давая вздохнуть, и заставляет согнуться в попытках вдохнуть хоть немного. Дилюк подхватывает его прежде, чем Кэйа сползает на пол, прижимает к себе, гладит по волосам, шепчет ему что-то успокаивающее и ждёт, пока Кэйа не начнёт дышать ровнее, а его пальцы не перестанут сжимать мёртвой хваткой его рубашку. Одному страшно. Дилюк знает. — Тш, всё хорошо — я рядом. Я с тобой. Это душащее «что-то» — воспоминания, которые время от времени приходят по ночам и доводят до тихой истерики, после которой остаются только неглубокие царапины и слёзы, застывшие в уголках глаз. И самое отвратительное, что ни одно лекарство не вылечит от этого. Всё, что может Кэйа — это закрыть глаза, пока не придёт осознание, что всё хорошо, что Дилюк рядом, что Кэйа не один в тёмной комнате, где рядом только чужой Глаз Бога, который начинает постепенно гаснуть, а всё, что остаётся — это ненавидеть себя ещё сильнее. — Я рядом, Кэйа. Дыхание постепенно выравнивается, холод отступает, и на их место приходит чужое тепло и поцелуи, оставляемые на щеках. Он дрожа разжимает пальцы до этого панически впивавшиеся в чужие плечи. Не нужно быть очень внимательным, чтобы заметить, как обеспокоенно на него смотрит Дилюк, поджимая губы. — Прости, — выдыхает Кэйа в чужое плечо, стараясь незаметно стереть с глаз накатившие слёзы. — За что ты извиняешься? — За всё. Я виноват. Без меня было бы лучше. — Слова бегут непрерывным потоком, который Кэйа даже, если очень сильно захочет, не сможет контролировать. — Ты был бы счастлив без меня. — Ты такой дурак. — Дилюк гладит чужие плечи и прижимает к себе ещё крепче, как тогда, когда они были маленькими, а Кэйю мучали бесконечные кошмары, после которых он просыпался в слезах и холодном поту. «Ты был бы счастлив без меня», — повторяет про себя чужие слова Дилюк и на него накатывает тихая злость, от которой почти что скрипят зубы. Злость не на Кэйю, нет, на себя: за то, что оставил, за то, что сделал больно. Он вытирает слёзы, скатывающие по чужим щекам. Хочется бросить всю работу, утащить этого идиота в спальню и, игнорируя собственную усталость, до утра и до сорванного от стонов голоса объяснять ему, что ни черта без него не было бы лучше. Ни черта без него вообще не было бы. И что бы ни случилось в прошлом, оно там останется навсегда и ничего с этим уже не сделаешь. А сейчас — это сейчас. И в этом самом «сейчас» Дилюк любит его и жизни без него не видит. И скорее сам сдохнет, чем снова оставит. — Я люблю тебя, — спустя несколько минут уже спокойным, но непривычно хрипло-тихим голосом шепчет Кэйа в чужую шею. — А ещё тебе очень идут очки. Смуглые пальцы ведут по чужой щеке заправляя прядь огненно-рыжих волос за ухо и поправляя очки так, чтобы они не болтались на кончике носа. Он снова улыбается. Будто всё снова в полном порядке. — Кэйа, расскажи. — Дилюк смотрит внимательно, стараясь уловить любое изменение в чужом лице. — Если тебе не сложно, конечно. После всего произошедшего, я хочу, чтобы ты ничего не держал в себе… На губах Кэйи расцветает привычная гаденькая улыбка, за которую пару лет назад его обычно выставляли за дверь таверны. — Ничего не держал в себе кроме твоего— — Кэйа Альберих-Рагнвиндр ещё одно слово и до конца недели ты спишь в гостевой спальне. — Дилюк вздыхает. И почему он любит этого идиота? — Твоей любви. Я так и хотел сказать. Честно. — Он тихо хихикает и притирается в тёплых объятьях. — Кого ты обманываешь, я тебя всю жизнь знаю. — Дилюк делает вид, что поправляет очки, чтобы быстро спрятать улыбку. Пару минут назад его трясло, а сейчас он снова шутит похабные шуточки — Кэйа точно идиот. Но Дилюк всё ещё хочет узнать, что делает ему так больно. — Ну так, о чём ты говорил? Капитан Ордо Фавониус выдыхает и только сейчас обращает внимание, что Дилюк переместил его со стула, стоящего рядом со столом, на свои колени. — В общем, это было после того, как ты уехал. — Каждое новое слово на секунду застревает в горле, но с этим он справиться сможет. — Я думал, что станет легче. Что, если последний человек, который был мне дорог отвернётся от меня, мне не будет больно, когда придёт время… Но в итоге я остался один. Не мог никому ничего сказать. И ведь тогда я даже напиться не мог, вот и заваливал себя работой, чтобы лишний раз не думать, и в бой первым лез, надеясь, что всё закончится… Зато звание капитана получил быстро, хах. Дилюк сжимает чужую руку. Сколько бы они не извинялись друг перед другом, сколько бы не говорили — всё равно они оба оставили друг другу в один вечер достаточно шрамов, чтобы сейчас сожалеть. Но всё случилось так, как случилось. — А потом за несколько месяцев до твоего возвращения поздно ночью, когда я разбирал какие-то бумажки, увидел, как твой Глаз Бога начинает постепенно гаснуть… Я хотел что-то сделать. Но даже не знал, где ты. Понимал, что ты где-то там сейчас умираешь, и всё это из-за меня. Из-за того, что я наговорил. Тогда меня первый раз так накрыло паникой. — Кэйа сжимает в ответ чужую руку, оставляя полукруглые следы от ногтей. — И я просто ждал. Ждал и трясся от страха, что больше никогда тебя не увижу, что убил тебя. Глаз Бога постепенно снова стал светиться, но я всё ещё боялся, что это повторится, что ты не вернёшься. — Но я вернулся… — произносит Дилюк, когда Кэйа замолкает. Кэйа едва заметно улыбается. Тишина длится не долго. Дилюк зевает — он всё-таки проработал весь день без перерывов. Кэйа встаёт и забирая стопку ещё не заполненных документов. — Иди отдыхай — я доделаю. Но только, если ты ещё раз назовёшь меня полным именем. — Он ждёт, пока Дилюк потянется и встанет из-за стола, чтобы сесть за него самому. Он мог бы возразить, что ему не нужна помощь, но после всех этих разговоров ложь, даже настолько незначительная чем-то неправильным. Он притягивает к себе Кэйю так, что они соприкасаются носами. — Кэйа Альберих-Рагнвиндр, — шепчет он в чужие губы, прежде чем мягко поцеловать. — Замечательно звучит, но Дилюк Альберих-Рагнвиндр всё же получше будет. — Кэйа улыбается и теперь уже сам тянется за поцелуем, стягивая чужие очки и оставляя их на столе. Проходит около пяти-десяти минут, когда Дилюка выпускают из объятий напоследок расцеловав все руки и особенно ту, на которой надето кольцо. — А, точно. Забыл кое-что сказать. — Дилюк оборачивается у самой двери. — У меня самый замечательный муж в мире. — Ещё немного и я подумаю, что ты действительно сильно переутомился. — Кэйа слегка краснеет, но надеется, что это не заметно при таком тусклом освещении. Дверь за Дилюком со скрипом закрывается, и Кэйа снова остаётся один. Он начинает заполнять документы и, если бы это было не для Дилюка, он наверняка бы работал в полсилы, но сейчас он действительно старается. Он сглатывает. Тишина бурным морским потоком шумит в ушах. Он снова один. Забавно. Ему снова страшно. Смешно. В глазах рябит. Лучше бы умер. Он зажмуривает глаза и выдыхает. Пол в коридоре скрипит. — Ты же не думал, что я оставлю тебя одного после того, что случилось. — Дверь снова открывается. Дилюк бросает одеяло и подушку на диван. — Как тебе такое пришло в голову? — Кэйа сглатывает и старается не прятать взгляд, чтобы ложь казалось не столь очевидной. — Я знаю тебя всю жизнь Кэйа, — шепчет, улыбаясь Дилюк и отворачивается к стене. — Когда соберёшься спать, разбуди меня, ладно? Не хочу, оставлять тебя одного. Кэйа тихо угукает. Море из страхов, боли и одиночества унимается. Сейчас в комнате нет этой звенящей тишины: слышно, как за окном шумит ветер, как ночные птицы ищут свою добычу, слышно дыхание человека, которого он больше жизни боится потерять. — Не знаю зачем говорю это, но… когда я уехал, мне начали сниться кошмары, в которых я в тот день убил тебя. — Дилюк сжимает в руке край подушки. — Иногда я просыпался и не понимал, что реальность, а что сон. И несколько раз я действительно думал, что убил тебя тогда. Прости. Сейчас, да и тогда, меня трясёт от одной мысли о том, что такое могло случиться. — Спасибо, я рад, что ты сказал об этом. — Кэйа действительно искренне улыбается. — Спокойной ночи, mi sol. И запомни: что бы ни случилось, я всегда буду рядом. — Знаю, я тоже, — сонно произносит Дилюк. — Спокойной ночи, mi luna. За окном бушует зима и завывает ветер. Огонёк в лампе дрожит. Кэйа смотрит на руку с кольцом прежде, чем взять новый лист. В детстве он всегда выбирал книжки с плохим концом, потому что считал, что другого он не достоин и достоин быть не может. И возможно у судьбы на него были действительно другие планы, но сейчас он молча смотрит в одну точку, наслаждаясь чувством тепла, которое разливается в груди. Он действительно счастлив. За окном ещё темно, когда пол в коридоре снова скрипит. В доме тепло и убаюкивающе тихо. Аделинда обнаруживает их обоих в кабинете на узком диване с закинутыми друг на друга ногами и на половину сползшим на пол одеялом. Она знала многих людей из семьи Рагнвиндров за свою долгую по человеческим меркам жизнь: кого-то она искренне уважала, за кем-то была вынуждена следовать, за этими двумя, как в прочем и за многими другими, она следила с самого детства, видела, как они менялись, как прятали ото всех сначала свои чувства, а после и свою боль, как они пытались казаться сильными и от этого только сильнее ломались. Но она упустила момент, когда они стали для неё почти что родными. Она не совсем знает, что испытывают матери к детям, но почти уверена, что её чувства можно назвать материнской любовью. Она будет оберегать их, как оберегала до этого сотни лет их семью. Она поправляет одеяло и так же незаметно выходит из комнаты. Больше их не будут мучать кошмары прошлого и не только потому что это в силах феи, охраняющей веками род, но и потому что они оба достаточно сильны, чтобы перебороть собственные страхи, а Аделинда только поможет маленьким чудом. Тем более, что сейчас это будет намного проще, ведь Кэйа теперь полноценная часть семьи. Пусть у этой истории будет хороший конец.