Незаметно кончилась зима, зазеленели деревья, запели птицы, оживилась и задвигалась вся деревня.

Как-то весенним днем Ками вернулась с купания в реке, войдя на широкий двор имения. Ее забрызганное водой льняное платье обтягивало большую грудь, колышущуюся при ходьбе, в такт мерно покачивающимся бедрам.

Вдруг я почувствовал напряжение и твердость там, где их не было уже много месяцев. Я повалил жену в густую траву, задрав светлые юбки, и с силой вошел в нее. Она не сопротивлялась, глядя на меня круглыми карими глазами. Ее темные кудри разметались по траве; я зарылся в них пальцами, и двигался в каком-то исступленном экстазе. Потом из меня выплеснулась волна такой дикой ненависти, что я испугался. Нет, это не была ненависть к жене — ведь я знал, что по-своему люблю ее, видя перед собой эти доверчивые молодые глаза. Нет. Это была ненависть к самому себе, раздиравшая меня изнутри.

Мне было восемнадцать лет, и я чувствовал себя глубоким стариком. То, что прошел год, я отметил, возвращаясь с последнего летнего сбора урожая, хотя внутренне и не ощущал смены времен года так остро, как раньше, когда с наслаждением вдыхал свежий осенний дождь и подставлял лицо раннему весеннему солнцу, золотившему остатки сугробов.

Дойдя до ветхой калитки, я на мгновение задержался, поняв, что домой заходить не хочется. Там было уютно и тепло, там пахло едой и детьми… Там было все насквозь пропитано прошлым. Я бы уехал из этого имения за тридевять земель — если бы было, куда уехать.

Тут боковым зрением я уловил движение и повернулся, ожидая увидеть кого-то из соседей, снова пришедших обменивать продукты. Но передо мной, скрывая лицо под серым капюшоном, стоял чужак, осмелившийся войти в деревню средь бела дня, один, без сопровождения, словно простой путник.

— Примешь усталого гостя? — спросил знакомый глубокий голос. Капюшон был откинут, и большой рот растянулся в легкой улыбке, от которой защемило сердце.

— Тар… — склонил я голову перед Эль-Ронтом, едва сдерживая слезы и поняв, как я по нему соскучился. — Пожалуйста, проходите в дом!

Правитель снял серый плащ и повесил его на спинку стула, оставшись в брючной форме приглушенно-синего оттенка. Он сел на ветхий стул, положив ладони на колени. Странно выглядело его безупречное строгое одеяние на фоне потрескавшихся деревянных ножек. Но он сам не испытывал никакой неловкости, сидя в моем доме, так сильно уступающем в убранстве хоромам Карнин-гула.

— Как… как вы сюда добрались? — решился спросить я, в отличие от него донельзя смущенный. — Это долгий путь…

— У опушки леса меня дожидаются мои товарищи, мы проезжали мимо на обратном пути с острова. Так что идти пришлось совсем немного. Сам понимаешь, они не испытывали желания входить в деревню.

— Сейчас накрою на стол, — спохватился я. — Правда, угощение совсем простое…

— Не стоит хлопот, Баназир, спасибо. Я не нуждаюсь в этом еще несколько дней.

Я сглотнул.

— Можно предложить вам хотя бы смородиновой настойки?

— Можно. Предлагай.

В его голосе мелькнули веселые нотки, и я, расслабившись, засмеялся, а волнение чуть отступило.

— Мы о многом говорили с твоим хозяином на острове, — начал Эль-Ронт, отпив из деревянного стакана. — По моей просьбе он рассказал о своей жизни. И по своей воле рассказал о тебе.

— Обо… мне? — спросил я, чувствуя как неожиданно пересохло в горле.

— Да. Он знал, что тебе будет трудно. Я хотел узнать, как у тебя дела.

— Благодарю вас, господин, — пробормотал я в замешательстве. — Но я не думаю, что вы… То есть, это я не… — Запнувшись, я подавил глубокий вздох, и вдруг у меня вырвались слова, которые я и не думал произносить:

— Это все было бессмысленно.

Он не удивился этой реплике.

— Я говорил Маура, и повторю тебе — ничто не бессмысленно. Я убежден в этом. Мы можем не видеть смысла, но он существует.

— Даже вы… не знаете смысла? — прошептал я, имея в виду не только Эль-Ронта, но и весь его народ.

— И мы тоже. — Он понял меня. — Остается принимать все таким, как есть.

Мне вдруг вспомнился один из рисунков Маура. Я встал и принес свиток, хранящийся на самой высокой полке, чтобы маленькая Эль-Нор не могла его достать. Правитель вопросительно поглядел на сильно обгоревшие углы.

Мои щеки чуть покраснели.

— Это было нечаянно… — попытался я объяснить.

— Понимаю, — кивнул он, милосердно отводя пристальный взгляд.

Я развернул свиток.

— Эта вот картинка… — поискал я глазами. — На ней ведь вы? И еще другие, там, на острове… Я хотел спросить… У вас руки подняты к небу…

— Мы молимся, — был тихий ответ.

— Создателю неба? — вспомнил я давние слова хозяина на вершине холма, и свое непередаваемое блаженство от соприкосновения с Великой силой.

— Да, — просто сказал Эль-Ронт. — Создателю неба и земли, и всего остального. Но мы молим не о пощаде, а о понимании и осознании. О принятии природы вещей.

Он замолчал, а потом взял свиток у меня из рук, рассматривая его. Мне захотелось, чтобы Эль-Ронт рассказал о том времени, пока я не видел Маура, не был с ним. Но я не решался открыто спросить правителя.

Обтерев вспотевшие ладони о штанины, я напряженно поерзал на стуле.

— Рисовал он намного лучше меня, — вдруг произнес Эль-Ронт, и на темном лице появилась улыбка. — Когда он подолгу не возвращался, я выходил и заставал его на берегу. На мокром песке были целые картины, которые набежавшая волна смывала без следа. Я сказал, что изображения сохранились бы дольше на другой поверхности. «Я хочу, чтобы прибой забрал их», — ответил твой хозяин. «Это моя память, а волны — забвение.»

Тут скрипнула входная дверь.

— Бан, там Леа́ник и Га́кри мешки с зерном у калитки бросили, тяжеленные они, донеси до дома, — раздался привычный грубоватый голос Ками, и она появилась в передней, где у стола вполоборота ко входу восседал правитель Карнин-гула.

Наверное, примерно так же, как замершая на месте жена, выглядел и я в тот памятный день первой встречи с Эль-Орином. Только вот реакции Ками были быстрее, и ей не потребовалось даже той короткой паузы, чтобы громко завизжать от ужаса и выпрыгнуть обратно во двор.

Конечно же, я так давно общался с чужаками, что привык к их виду и почти забыл, насколько он может шокировать неподготовленного человека.

— Простите, — густо покраснел я, обращаясь к Эль-Ронту. — Она просто… никогда не видела…

— Неудивительно, — с легкой улыбкой кивнул он. — Пойди, успокой ее.

Жена уже стояла за калиткой, крепко прижимая к себе Эль-Нор, до этого, очевидно, весело игравшую неподалеку. При виде меня она еще больше напряглась, словно приготовившись к обороне.

— Ками, — приблизился я. — Это мой знакомый, он приехал издалека, и он совершенно не опасен. Возвращайся в дом.

— Это… это как вообще? — ее губы мелко дрожали. — Это что за мужик такой?! Высоченный, как дерево, и рожа такая страшная!

— Прошу прощения, что напугал вас, — услышал я мягкий голос за спиной, и с еще бо́льшим стыдом понял, что подошедший Эль-Ронт слышал ее красочные отзывы.

Она машинально закивала, не отрывая от него широко распахнутых глаз.

Положение спасла Эль-Нор, вдруг вырвавшаяся из материнских объятий и подбежавшая к чужаку, до того, как Ками успела ее перехватить.

— А странный дядя будет обедать? — задрав голову, спросила она, глядя на него снизу вверх без всякого страха, но с огромным детским любопытством.

— Будет, — заверил правитель, присев на корточки напротив нее. — Так ты и есть Эль-Нор?

Я открыл рот от изумления, подумав, что он каким-то своим чудесным способом угадал ее имя, но тут же понял, что его наверняка упоминал на острове мой хозяин в их разговорах.

— Да! — гордо заявила девочка. — А ты меня знаешь?

— Я слышал о тебе, — серьезно ответил правитель.

Она еще пуще разулыбалась, высоко подняв голову и приосанившись — ей, несомненно, польстило, что о ней слышал даже этот диковинный гость, а значит, она очень важная личность.

Я же лишь с досадой прикрыл лицо ладонью, стыдясь ее фамильярного обращения.

Эль-Ронт поднялся, чуть склонившись и протягивая ей руку.

— Хочешь показать мне, где ты живешь? — предложил он.

Дочка радостно уцепилась за его длинные пальцы, едва достав до них, и потянула за собой к зарослям дворовых сорняков, весело щебеча на ходу:

— Смотри, вот тут у меня цветочки, тут я играю. Это моя лошадка Ни́ла, — подняла она с земли выструганную деревяшку. — А еще у нас большая спальня, где совсем не дует, и там мягкие кровати с подушками! Идем, покажу!

Она не подозревала, что болтает с правителем целой общины… гениальным лекарем… пришельцем с далеких звезд… И я ей отчасти завидовал.

Они скрылись за дверью в дом, и я облегченно обернулся к застывшей в недоумении Ками.

— Видишь? Ее он не напугал.

Немного придя в себя и поняв, что жуткий посетитель настроен дружелюбно и не причинит нам никакого вреда, она проследовала за мной в помещение.

— Ох, а зерно как же? — всплеснула руками жена, уже начав накрывать на стол. — Оно так и стоит за калиткой, если еще не украли! Бан, дурная твоя голова, я же просила принести!

Когда прошел ее страх, она быстро вернулась к своей деловитой практичности.

— Сейчас принесу, — кивнул я, снова выходя.

Больше одного мешка за раз я утащить не мог, а было их четыре. Пыхтя и потея, я приволок один к порогу, чуть не наткнувшись на Эль-Ронта.

— Я помогу тебе, — без тени смущения вызвался он, почти без усилий перенося мешок через порог и идя к калитке за остальными.

— Что вы, тар! — озабоченно бросился я за ним, пугаясь одновременно и за допущенную непочтительность, и за его сердце. — Простите, мы все ведем себя с вами ужасно, но чтоб вы мешки с зерном таскали — это уж слишком!

— Почему же? — окончательно огорошил он меня своим вопросом, очевидно, не считая это большой нагрузкой.

Пользуясь моим замешательством, он поднял два мешка одновременно, неся их в обеих руках, и у меня в очередной раз отвисла челюсть.

Мне ничего не оставалось, кроме как взяться за последний мешок и потащить его к дому.

Уже темнело, и мы сели за стол. Правитель присоединился, как и обещал Эль-Нор, скорее просто из вежливости, чем из чувства голода; хотя при желании, как я давно знал от хозяина, чужаки могли есть любую нашу пищу без вреда для себя. Он похвалил наваристую похлебку, приготовленную Ками, на что та только молча покраснела и кивнула, не в силах справиться со смущением. Эль-Нор, активная и непоседливая, как все нормальные дети ее возраста, со смехом бегала вокруг стула гостя, хлопая его своими ручками по ногам. Всякий раз, когда она проделывала это со мной, у меня появлялось сильное желание ее отшлепать; и только пугливые глаза жены, тут же хватавшей дочку на руки, меня останавливали.

Эль-Ронт же совершенно не раздражался от этих детских проказ. Когда девочка совсем расшалилась и стала карабкаться ему на колени, правитель помог ей, поднимая и усаживая поудобнее, да еще и придерживая, чтобы она не упала. Любопытный ребенок тут же стал перебирать тяжелые пряди черных волос и ощупывать твердые уши прямоугольной формы, восхищенно рассматривая чужака, словно чудесную игрушку.

Ками оторопело уставилась на эту сцену, забыв о еде и вновь явно тревожась о том, что будет с ее дочерью, если чужак вдруг разгневается.

— Эль-Нор, перестань, а ну слезай быстро! — попытался я угомонить ее, но она даже не обратила на меня внимания.

— Пусть открывает новое, — успокоил Эль-Ронт, позволяя подергать себя за воротник. — В этом нет ничего плохого.

Дочка тем временем приставила свою крошечную пухлую ладошку к узкой темной кисти правителя, сравнивая размеры.

— Ого! Такие пальчики до неба достанут! — протянула она и непосредственно, радостно рассмеялась.

— Когда мои сыновья были в этом возрасте, я видел свою задачу только в том, чтобы помочь им обрести контроль как можно скорее, — сказал Эль-Ронт, легко проведя свободной рукой по кудрявой головке. — Теперь я вижу, что это не единственный путь, а один из многих. И за это знание я благодарен всем вам.

Его речь поразила меня, и я долго пытался осознать услышанное. Я был уверен, что чужие неизмеримо более продвинуты, более совершенны как создания Высшей силы, и что им уж точно нечему учиться у нас.

Впервые мне стало понятнее, за что благодарил меня мой хозяин на острове; и что для них наше отсутствие контроля было не меньшим откровением.

Ночью мне не спалось. Я долго ворочался в постели, комкая одеяла. Для Эль-Ронта я на всякий случай постелил (сам, не доверяя это дело жене) на кровати Маура, так как только она была свободна. Но я подозревал, что он, скорее всего, не воспользуется ложем, лишь потому, что в эти несколько ночей не нуждался в отдыхе.

Когда мне надоели бесплодные попытки заснуть, я тихо поднялся и вышел из дома, обнаружив правителя сидящим на бревне под окном.

Он сосредоточенно смотрел куда-то перед собой, и сперва мне показалось, что он просто о чем-то глубоко задумался, пока я не проследил за его взглядом, заметив вдалеке за оградой маячащую у деревьев темную фигуру другого чужака.

Почувствовав мое присутствие, правитель обернулся.

— Мои товарищи волнуются из-за того, что я здесь, — пояснил он. — Говорят, что если весть разойдется по деревне, мне может угрожать опасность. Поэтому на рассвете я уйду.

Я огорченно кивнул, понимая его ответственность перед его подчиненными, хотя мне очень хотелось, чтобы его визит продлился подольше.

Эль-Ронт молча подвинулся, приглашая меня сесть рядом, и я тоже опустился на бревно.

— К тому же, так будет лучше для нас обоих, — добавил он после паузы. — Горе еще слишком свежо. Пока я рядом, ты не можешь забыть о нем и излечиться от своей печали.

Да, семейное сходство было для меня теперь столь явным, что я поражался, как раньше мог его не замечать. Точнее, не хотел замечать, и изо всех сил отрицал очевидное.

Те же самые узкие серые глаза, полные сострадания и глубочайшей доброты, несмотря на их пронзительность. Та же внезапная лучистая теплая улыбка, в которой всегда было что-то по-детски беззащитное. Те же четкие, гармоничные движения и жесты, и манера держаться одновременно просто и величественно. Тот же низкий, успокаивающий голос. И я не мог ни на миг перестать думать о хозяине, пока неподалеку находился тот, кого он уважал и любил, и с кем имел так много общего. Так… много…

— Ты должен оставить прошлое позади, чтобы жить, — добавил Эль-Ронт, снова взглянув на небо. — Я тоже.

— Я не хочу забывать! — прошептал я в отчаянии, подняв глаза, так некстати наполнившиеся слезами.

Мне хотелось вечно помнить хозяина — но не того, с повязанными тканью поредевшими волосами, с рубцами от ожогов на коже, с впалыми щеками и безнадежной темнотой глаз. И даже не того холодного, механического, чужого, с невероятной силы молниеносными движениями и волчьим оскалом. А того — заливающегося звонким смехом, бегущего, жизнерадостного и остроумного, того, который никогда не презирал меня и так многому научил… Того, кого больше нет и никогда не будет.

Эль-Ронт молчал.

Я вздохнул, вставая с бревна и направляясь к входной двери, решив, что он хочет побыть один. Но он последовал за мной легкими шагами, тоже заходя в дом и ложась на кровать Маура поверх одеяла. Серебристые глаза мерцали в темноте.

На рассвете правитель попрощался и пошел к калитке, не оборачиваясь. И у меня вновь защемило сердце, когда я понял, что он — то единственное связующее звено, которое осталось между мной и хозяином. У нас с Эль-Ронтом появилось нечто общее. Никогда бы не подумал, что у меня может быть что-то общее с чужаком. Но это было так. Это чувство, разрывающее и жгучее. Это чувство, объединяющее нас.

Но я не мог и не решался окликнуть его. Только смотрел ему вслед.

Он вернулся. Подошел ко мне и внимательно посмотрел в глаза. И я впервые не отвел взгляда.

Тогда он протянул руку, и, видя в моих глазах согласие и доверие, приложил пальцы к моему виску и ко лбу. Сосредоточенно подержав их некоторое время, кивнул мне, и на этот раз ушел окончательно.

В ту ночь я заснул сразу, как только голова моя коснулась подушки. Но и обычным сном это тоже нельзя было назвать. Ибо случилось то, чего никогда раньше не было — пробудившись утром, я помнил все свои сны. Они были яркими и остались со мной; эти никогда не виденные мной картины не моей жизни.