Аллен Уолкер, ныне являющийся абсолютно круглым сиротой, выдыхает облачко пара. Возможно, у него будут проблемы с почками. А может и еще с чем — Аллен не знает, правда. У него недавно умер приемный отец и ему, честно сказать, плевать на свое здоровье.

Он безразлично оглядывает стену напротив. Грязная, мрачная, с видными трещинами. Здание просто умоляло о ремонте, но его, вероятнее всего, в скором будущем просто снесут. Хочется провести параллель с собой, но Аллен удерживается. Слез все равно не осталось, так зачем выжимать их из себя?

Редкие прохожие, замечающие странного ребенка в переулке, стараются как можно быстрее уйти восвояси. Потому что глаза у него — серая и безразлично-пугающая бездна. Такого взгляда у малолетнего пацана (боже, сколько ему вообще?) быть не должно. Но, тем не менее, ребенок тут же забывается. Потому что на него всем плевать, как и ему на окружающий мир.

Аллен прикрывает глаза. Как так получилось? Когда его жизнь пошла по пизде? Она же у него и так как смертельный бег с препятствиями, вечными пощечинами и подзатыльниками. Почему всем можно, а ему нельзя наслаждаться обществом любимого человека? Что он, черт возьми, сделал этому треклятому Богу, раз теперь тот на нем так отыгрывается?

 «Бога нет» — хрипит в мыслях голос и Уолкер еле сдерживается, чтобы не расхохотаться. Бога нет, действительно. Потому что слуги этого ебаного сукина сына забрали у него то единственное, благодаря чему Аллен вообще держался.

Экзорцисты. Слово мерзкое, отвратительное и в глазах Аллена на миг вспыхивают золотые искры. Ублюдки, назвавшие Ману предателем, крысы, напавшие со спины, когда их никто не ждал. И о каком отпоре вообще могла пойти речь?

Аллен отстраненно думает, что был бы не прочь сжечь их всех заживо. Как там говориться? «Гори в синем пламени, уебок». Прекрасная фраза, которую Уолкер услышал в свои пять. А потом была жуткая боль. Как он не лишился руки — хрен знает, но пользы от нее уже не было. Она висела мертвым куском плоти вдоль туловища и на любые попытки ей пошевелить, отзывалась неебической болью.

Кажется, в тот раз он потерял веру в людей. А в этот раз — в Бога.

Довольно иронично, на самом деле. Но сам Аллен иронии в этом найти не может. Сил уже просто не хватает. Он отстраненно замечает, что ноги и руки коченеют, сознание погружается во тьму. Вот так он и умрет. Подохнет, замерзнув на смерть. «Как корабль назовешь», да?...

Аллен признает, что Мана был немного не в себе. Это было понятно сразу же, когда он дал ему имя мертвой собаки. Но Мана был единственным, кого не отпугнул вид его пережаренной руки. Ох, в самом деле, каким бы сумасшедшим он не был, а даже пытался помочь. Пытался помочь начать двигать рукой, что иногда получалось, а иногда нет. Учил играть в карты, для большей ее разработки.

А потом…

 «Экзорцисты» — набатом бьет в мыслях и Уолкер резко распахивает вмиг окрасившиеся в плавленое золото глаза. Это что же, получается. Он тут сдохнет, а экзорцисты продолжат волочить свое жалкое и беспечное существование?!

— Ну уж нет, — хрипит он, пытаясь подняться и совершенно не замечает меняющую цвет кожу. — Не дождетесь, ублюдки. Я вас всех…

Дыхание прерывается. Аллен не успевает договорить, как сознание все же меркнет и он погружается в спасительную и, вероятнее всего, вечную тьму.

На душе становится как-то слишком спокойно.

И безразлично.

                                                                                  *  *  *

Граф резко прерывает вязание. Повисшая на нем и что-то тихо певшая Роад, замирает точно так же. Буквально на мгновение, чтобы потом резко спрыгнуть на пол и начать скакать.

— Вы тоже это чувствуете, господин Граф? — Радостно и как-то неверующе спрашивает она, всем своим видом показывая безудержное любопытство и восторг.

Граф усмехается и встает с любимого кресла-качалки, положив на него спицы с клубком шерсти.

— Да, моя дорогая Мечта. Кажется, у нас внеплановое пополнение в семье.

Роад заливается счастливым смехом. Ей уже не терпелось увидеть в личную этот необычный феномен. Подумать только, новый Ной!

 «Это будет интересно» — довольно прищурилась она, вновь повисая на Графе.