Тики Микк был тем самым типом людей, которые сначала делают, а потом думают. Жалел ли он об этом? Конечно же нет. Всю жизнь он придерживался этого принципа и еще ни разу не пожалел ни о чем. Следуя его логике, уж лучше сделать и потом жалеть о содеянном, чем не сделать и вспоминать упущенную возможность. По скромному мнению Тики, второй вариант был самым ужасающим.

           Именно этим он руководствовался, когда без раздумий свалил вместе с друзьями в какие-то сомнительные ебеня. Жалел ли он об этом?

           Тики задумчиво оглядывает старую комнату с минимум вещей, мирно спящих на матрацах друзей, и качает головой. Черт возьми, конечно же нет. Он уже и не помнит, когда в последний раз жалел о чем-то, что не осмелился сделать.

           Наверное, это было лет десять назад, а потом что-то в нем изменилось и вот он здесь — в какой-то грязной и старой комнате сомнительной гостиницы, зато в кругу лучших и верных друзей.

           Тики потягивается, чувствуя, как хрустит позвоночник и слегка морщится. Он с грацией картошки плюхается на — слава Господу — широкий подоконник и вытаскивает из кармана своих потертых штанов дешевую пачку сигарет. Второй рукой он шарит в поисках зажигалки и с какой-то обреченностью понимает, что она «где-то». «Где-то», но явно не в этом злосчастном кармане. Вот сука.

           Он обреченно вздыхает, взвешивает все за и против, и все же лениво сползает с подоконника в поисках зажигалки. Та все же находится — в пыльной куртке Момо. Как именно зажигалка вообще у него оказалась Микк не знает, но если честно, желания знать у него никакого нет. Нашлась и ладно, подробности его не шибко волновали.

           Тики возвращается на подоконник. Приоткрывает окно, поджигает сигарету и с явным наслаждением на своей не бритой физиономии затягивается. Когда-нибудь он точно помрет от рака легких, но пока что этот досадный факт его совершенно точно не волнует — прямо сейчас есть лишь он, сигарета и свежий ночной воздух.

           Тики прикрывает глаза и практически сразу хмурится.

           Взгляд сам собой натыкается на месяц.

           И почему ему вспомнился тот странный седовласый ребенок?

           «Наверное, потому что странный», — практически сразу же пришла мысль и Микк кивнул. Да, наверное. Все же «странное» в памяти запечатляется лучше всего.

           Однако было такое чувство, словно бы он знал его. Словно бы он уже видел эти черты лица, явно разбавленные другими, но знакомые нотки все равно распознавались с поразительной легкостью.

           Неа.

           Тики удивленно моргнул и с подозрением покосился на сигарету. Так, нет, хватит. Лучше ему не думать об этом дерьме и пойти спать. Завтра тяжелый день, а его мозг забит какой-то херней, странным ребенком и не менее странным именем. Он, в конце концов, явно не педофил и становиться им желания как такового нет.

           Микк тушит сигарету, выбросив ее в открытое окно, после чего плотно закрыл его.

           Ложась на свое место, уже в полусонном состоянии он отметил, что нужно будет сменить марку курева. А то это уже ни в какие ворота.

           Шорох.

           Микк тяжело вздохнул, понимая, что хрен он так поспит. Мужчина принимает сидячее положение, оглядываясь. И верно — Изу начал ворочаться во сне, явно замерзнув. Тики, в который раз вздохнув, кажется, уже со счета сбился, сколько раз так вздыхает, собрал силу воли в кулак и встал, пробираясь к мальчику. Укрыв того одеялом, он вновь вернулся на свое место, лег на бок и закрыл глаза.

           Ему снится седой мальчишка, ровесник Изу, с ленивым прищуром серых глаз и мягкой улыбкой на губах.

           Ему снится какая-то несусветная муть, белый, абсолютно пустой город и серые люди.

           Тики начинает думать, что потихоньку сходит с ума.

           Микк резко вскакивает и шипит, ударившись головой о подоконник. Он оглядывается и не понимает, как вообще оказался под подоконником. А еще совершенно точно не помнит, что именно заставило его так резко проснуться.

           Тики в каком-то обреченном жесте проводит рукой по лицу.

           Ох, Ииусе, он только проснулся, а уже страдает. Это не так работает, по задумке после сна он должен был чувствовать себя бодрячком, а не вялым овощем, повидавшим некоторое дерьмо.

           Черт возьми.

           Тики запоздало осознает, что его лоб подозрительно мокрый. Не от пота, нет — он смотрит на свою красную ладонь и чувствует пульсацию боли, набатом стучащую в висках. Он широкими от шока глазами несколько секунд смотрит на свою окровавленную ладонь, а потом подскакивает, мельком с невероятным облегчением подмечая, что друзья еще спят.

           Он практически влетает в обшарпанную туалетную комнату и замирает. У него на лбу — окровавленные очертания стигматов и Боже, Тики готов поклясться, что на некоторое время его глаза стали золотыми. Он отшатывается, упираясь спиной в холодную стену, и моргает. Отражение в зеркале совершенно нормальное. Микк с каким-то неверием смотрит на ладонь, ощупывает ей лоб и повторяет это действие несколько раз. Что за дерьмо?

           Чтоб он хоть еще раз решил закурить эту марку сигарет? Да ни в жизнь.

           Тики чувствует себя морально истощенным и медленно плетется к своему спальному месту, лелея надежду поспать еще несколько часов. В конце концов, сейчас выходные, так что будет грехом не воспользоваться этим.

           Он с облегчением падает на матрац, закрывает глаза и…

           …и не засыпает.

           В этот момент Тики проклинает весь белый свет и действительно готов устроить ебаную кровавую баню, потому что серьезно? Хотеть спать и не заснуть? Какого черта, это ни разу не смешно!

           Микк силой воли подавляет в себе желание взвыть и вновь садится. Ну, если сон все равно к нему не придет, то лучше заняться чем-то полезным. Например, купить другую марку сигарет, ибо без курева Тики долго не протянет, а ловить галюны ему как-то не особо хочется.

           Он встает, потягивается, шарит рукой в кармане штанов и кивает, мол, заначка есть, отлично. Микк бросает взгляд в окно. Небо только-только начало светлеть, утро раннее, так что должно довольно свежо. Тики недовольно цыкает и смотрит на малыша Изу, закутавшегося в его кофту. Это… это дерьмовое положение, потому что у него просто рука не поднимется отобрать у ребенка ту единственную вещь, что дарит ему тепло.

           Микк обреченно вздыхает и решает, что хрен с ним, потерпит. Там не должно быть так холодно.

           И с этими весьма оптимистичными мыслями, он бодрым шагом выходит из их номера.

           Ладно, Тики признает, что это была отвратительная идея, ведь на улице действительно очень холодно.

           Тики начинает проклинать этот день.

           Проклинать погоду, отсутствие запасной кофты, а еще галлюциногенные сигареты, которые и стали причиной этого похода. Но больше всего — отсутствие сна, которое и сподвигло его на эту поистине суицидальную затею.

           Черт возьми, где его чувство самосохранения?

           Тики резко останавливается и качает головой. Хорошо, не стоит врать хотя бы самому себе. Чувства самосохранения, как такового, у него никогда не было.

           Что и привело его к этой идиотской ситуации.

           Микк скрипит зубами, плотно сжимая челюсти, дабы та не стучала, ибо раздражает, и продолжает идти дальше, проклиная все вокруг с удвоенной силой.

           — Мистер, вам помочь? — Раздается позади него голос и Тики резко разворачивается. И встает в ступор. Потому что, ну, напротив него — тот самый седой ребенок, явно подросший с их последней встречи. Боже, почему эта мысль звучала так, словно он встретил давнего знакомого, которого не видел добрых несколько лет? Кстати о знакомых…

           Черты лица ребенка действительно выглядят знакомо, пускай и не все, может, Микк знал его родителей? В конце концов у Тики куча знакомых, мало ли, чем судьба не шутит, в конце концов.

           А судорожное Неа в своей голове он стоически игнорирует.

           — Малыш, — начинает он, однако вместо «как зовут твоих родителей? Твое лицо кажется мне знакомым», он спрашивает: — ты чего здесь в такую рань? — В голосе — уйма удивления, вперемешку с недоумением. Он удивлен тем, что задал совсем не тот вопрос, который планировал, а еще тем, что действительно, какого лешего ребенок находится здесь в такую рань?

           — Я ищу Шугу.

           — О, — выдает Тики. — Это многое объясняет, — нет, нихрена подобного. — Тебе нужна помощь?

           — Нет, спасибо. Скорее всего, он в магазине сладостей. Шугу огромный любитель сахара.

           Тики только хочет спросить, мол, а кто, собственно, такой этот Шугу, но не успевает.

           — И вы не ответили на вопрос, мистер.

           — Да? — Рассеянно спрашивает Тики и малыш серьезно кивает, смешно хмуря брови. — О, и правда, не ответил… Нет, малыш, мне не нужна помощь. — Он улыбается, стараясь заставить себя не дрожать. Ребенок скептически поднимает бровь (и у кого, интересно, он этому научился?) и говорит:

           — Вы похожи на человека, который очень сильно замерз, — и с этими словами малыш вытаскивает из своего рюкзака за спиной синий свитер. Микк даже не успевает опомниться, как ребенок оказывается рядом и впихивает вещь ему в руки. Тики, еще приходя в себя, автоматически принимает свитер.

           — О, малыш не стои…

           — Потом вернете, — чуть улыбается странный ребенок, и Тики готов поклясться, что на миг серые глаза малыша стали золотыми.

           Он моргает — а ребенка уже нет.

           Черт возьми, это самый странный день в моей жизни, с каким-то философским спокойствием решает он, переведя взгляд на вещь, что ему всучили самым наглым образом.

           От свитера отдавало теплом.

           Тики ни за что не признается, что в тот момент на его лице возникла поистине невероятно-глупая улыбка.