Яркость на максимум. Горячий бетон плавит подошвы кед. Солнце светит так, что приходится надвинуть козырёк бейсболки на самый нос. Воздух пахнет сухим песком, жаркий, но совершенно не душный — летний ветер мягко шелестит в кронах деревьев. Пёстрые птицы на проводах устроились в ряд и сплетничают, перечирикивая цикад. Отличный день, чтобы влюбиться.
Далёкие лица становятся чёткими в круге прицела. Отсюда с крыши общежития не слышно их беззаботного смеха. Жгучий брюнет на мушке откидывает голову и хохочет, вероятно, громче всех — Миха как всегда в окружении шумной компании. Он достаёт телефон и быстро лупит по экрану большими пальцами. Совсем рядом сообщением жужжит чужой телефон.
Зря Тимур сюда пришёл. Зря он всё узнал. Сейчас бы читал этот последний месседж с лёгким сердцем.
***
— Ты не должен был узнать.
Несколько белых перьев беззвучно опускаются на пол. Лель сметает их босой ногой под кровать и ерошит волосы на затылке так усердно, что пальцы застревают в кудрях. Что за дурацкая привычка — не запирать дверей? Ну и что с того, что сосед по комнате частенько забывает взять ключи?
— Да уж, — кивает Тимур, сложив на груди руки, — точно не должен был.
И что за дурацкая привычка Тимура — входить без стука?
Самое сложное в этой работе — скрывать правду от близких людей, которые неизбежно появляются среди смертных.
Тимур подходит к террариуму с морскими свинками. Водит кончиком пальца по стеклу — здоровается. Он ладит со всеми свинками Леля, но на руки берёт Пушка, потому что тот первый мило тянет к нему маленькие розовые лапки.
— Прости, Тима…
— Почему он? — Тимур смотрит в глаза. Прямо, но без упрёка, просто. — Почему она?
— Решаю не я. Есть списки. — Лель, оправдываясь, машет смартфоном, в котором списки и заказы в идеальной таблице с именами и цифрами.
Лель всего лишь исполнитель. Его задача — вовремя соединить души любовью, вот и всё, ничего личного.
— А меня? Меня тоже… ты?
Тяжело принимать реальность, в которой ты не контролируешь ничего, даже собственный выбор. Это не совсем так, конечно, нет.
— Нет, — улыбается Лель, — вы это сами, но… это просто совпадение, такое ненадолго, понимаешь? Это не настоящее…
Резкий взгляд Тимура ранит, обжигает хуже пощечины, Лель сам себе закрывает рот рукой.
— Постой, Тима, — торопится исправить он, — я не это имел ввиду, конечно, настоящее! Очень настоящее, но… знаешь, ты тоже есть в списках. Позже.
Тимур хмыкает. Поджимает губы. Отворачивается. Задумчиво гладит Пушка по рыжей спинке.
— Но я не хочу, — шепчет он зверьку. И совсем неслышно, одними губами: — Не забирай его.
Морской поросёнок карабкается на плечо, ухватывая ткань рукава цепкими лапками. Ему всё равно, кто чего тут не хочет. Глупый ничего не понимает и хочет щекотать Тимуру ухо.
— Выходит, ты всё с самого начала знал. — Тимур сажает Пушка обратно за стекло. — Знал и молчал.
— Тима, я не могу иначе, если бы я мог сказать…
Тимур поднимает взгляд и смотрит в глаза.
— Я хочу увидеть, как это будет.
Лель жмёт плечами:
— Это против правил.
— Хочу быть там. Я не буду мешать.
Лель крутит в руках смартфон, рассматривает свои руки, белое перо на коврике у кровати, сбитые костяшки на своих руках и такие же на руках Тимура. Вчера вместе ввязались в драку. Сколько раз Тимур приходил на помощь? Помогал дотащиться перебравшему Лелю в комнату, до утра сидел над курсовиком за компанию — свой-то давно закончен; и врал преподавателям, прикрывая чужие прогулы. По дружбе. И никогда не боялся нарушить правила.
Ну и что с того, что смертный увидит работу мелкого божества? Нагоняй от начальства, да и всего.
— Без глупостей, Тим?
— Без.
— Тогда на крыше через час. Дверь оставлю открытой.
Так они и оказались тут вдвоём.
С крыши видно, как Миха отправляет сообщение. Тимур не читает его. Только руку в карман, чтобы сжать в ладони вздрогнувший телефон с обтёртыми углами и треснутым экраном.
Что дешёвый кусок пластика хранит в своих гигабайтах электронной памяти, из которых важны теперь лишь пара байт? Очередное признание в любви? Дурацкая глупость? Шутка, над которой они сейчас все веселятся там, внизу?
На совсем тёмном от пронзительного солнца экране хохочет несносный Миха, убирая мобильник в карман. Круг фокуса сужается белым зрачком.
Кончики пальцев скользят по экрану смартфона, чуть отдаляя кадр.
Почти ничего не видно. Лель хмурится и доверяется чутью.
На одну только секунду закрыть глаза. Мгновение слабости.
Выдох.
Просто работа. Ничего личного.
Может, немного личного. Но Лель же не виноват. Он же не специально так глупо попался с раскрытыми крыльями. С фотографиями заказанных людей крупным планом. Он даже и не услышал, как Тимур подошёл со спины и всё увидел. Можно было бы что-то придумать, соврать.
Но ведь друзьям не врут.
Круг фокуса смещается ниже, целится точно в фирменный логотип на спортивной майке.
Облака застывают над головой, птицы замолкают на проводах, учебники и тетради падают из рук споткнувшейся первокурсницы. Улыбка блекнет на самодовольном лице Михи, когда он ловит разлетающиеся по раскалённому тротуару исписанные неловким почерком листы. Первокурсница с ямочками на щеках встряхивает розовой стрижкой, благодарит за помощь, взгляды светлых глаз встречаются.
Палец плавно касается экрана. Щёлк — имитация фотозатвора. Отличный кадр.
— Почему? — Тимур смотрит на маленькие фигурки внизу. — Ты целился в них. Почему больно мне?
— Когда умирает любовь — всегда больно. — Лель касается плеча Тимура. — Это пройдёт.
— Ты не виноват, Леля, — говорит Тимур, — но я тебя не прощу.
— Знаю, — убирает руку Лель.
Смертные очень сложные. Слишком короткая у них жизнь, чтобы успеть всё как следует обдумать.
Тимур щурится на облака, надвигает козырёк кепки ниже, чтобы спрятать глаза от ослепляющего солнца. Из-за тянущего молчания цикады плачут особенно громко.
— Тима. Я приду к тебе, честно-честно, — обещает Лель. — Просто ещё не твоё время.
Ветер нежно ласкает, сцеловывает мокрые дорожки с лица.
Когда умирает дружба — тоже больно. И это тоже пройдёт.