Есть такие поступки — важные, самые главные, которые совершать нужно критически, чтобы сами судьбы мира решались. Их же совершать бесконечно больно и страшно — потому что нельзя ошибиться, дать заднюю или смолчать. Те самые поступки, за которые потом человека назовут героем и имя его восславится в веках… Такие вещи, которые себе простить потом очень трудно, ибо берехня это всё, что правильный выбор сделать легко и просто — на уровне «освежевать себя же, начав с головы».
Героем быть трудно, окей, да? А Ривен вовсе не герой. Никогда не был и начинать не собирался. Ему страшно открываться, не привык доверять миру, от которого уже получил столько пинков.
Ривен трус, он всегда прятал свои настоящие мысли за грубостью, а неуверенность — за злостью. И вот вообще ничего не предвещало, когда он пожал руку неуверенно улыбавшемуся мальчику со светлыми волосами. Кто ж знал, как говорится.
Скай обладал сильной геройской энергетикой или нёс флюиды дамы в беде, — Ривену похуй, честно. Он просто хотел спокойно отмучиться в этой дрянной Алфее, куда его заботливо и нежно, без смазки пропихнул отчим. Не сложилось, не повезло.
С первого взгляда стоило понять, что не так будет в этом общении, в этой долбанутой дружбе с наследным принцем Эраклиона. Но нет, на это мозгов ведь хватить не могло, все в носки слились в розовую жижу, первый же друг появился, такую сомнительную ценность, конечно же, беречь нужно. Не избавиться побыстрее, пока возможность была, что вы, что вы.
Сначала всё хорошо шло — пока не покатилось… по наклонной.
И, наверное, не самая лучшая его характеристика, но Ривену нравилось, как Скай реагировал на Би. Лез на стенку, огнём дышал, готов был наорать или попросту размазать на месте — от того только одного, как ломало его, как болело внутри от перемен, что в друге проявляться начинали рядом с ней. Око за око, давний принцип.
Кто как не Ривен понимал это жутко неправильное чувство, сворачивавшее в животе кишки в обратную сторону. Когда ты ну ни-чер-та не способен сделать и можешь только наблюдать как-то близкий по крупинке себя терял, как начиналось всё безобидно и безвредно, да, Скай?
Ривен не герой — Сильва сразу это понял, одним недопрезрительным взглядом на первой встрече сразу всё сказал.
Ривен тоже сказал — как-то оказавшемуся рядом Скаю что-то скабрезно-мерзкое. И вместо напыщенного, ожидаемого возмущения услышал тихий, едва сдерживаемый смех, перешедший в какое-то странное хрюканье. А потом они оказались соседями. А ещё через пару месяцев он узнал, кто же научил принца так материться. Не понял тогда только, как Сильва вообще допустил, чтобы рядом с его золотым мальчиком оказался такой вот неправильный, сгоревший человек. Что директор мог увидеть в вечно накуренном первогодке, который научить мог разве что десяти способам «как напиться, но не свалиться».
Ривен не был героем и начинать не собирался. У Ская, очевидно, на него были другие планы. Даже если. Сам принц об этом и не подозревал. Это могло бесить, выводить из себя, но, менять ничего не собирался никто.
Ривен не герой — но изменения ведь поначалу никогда не заметны, да? И работало это в обе стороны.
Ривен замечал, даже сквозь ставшую привычной плёнку морока перед глазами — что-то со Скаем творилось. Что-то такое, отчего Стелла уже не казалась чем-то пагубным. Нюх не пропьёшь ведь так просто.
Может, это его и вытащило, за шкирку выкрутило на поверхность пробкой от шампанского, которую оставили без присмотра. Магия, феи разума, эмпаты, как же… Дело всегда в людях.
Ривен не очень понимал в этих всех умных словах, но за одно зацепился — якорь. Корабль, может, и хотел бы уплыть вслед за беспощадными порывами ветра, но прикован ко дну ровно там, где долбанутую железку бросили в воду. Вот кем Скай для него был…
И никакого гейства, эй! Для этого у Ривена есть хороший мальчик Дейн. Скай — это совсем другое, пускать слюни можно на любую милую мордашку с мозгами.
А Скай… вовсе не в тот первый день, когда он поднял свои прекрасные голубые глаза и лучезарно улыбнулся при знакомстве они сошлись. Уже потом, в полумраке общей комнаты, постепенно вскрыв секреты друг друга. В перемены, когда до зубного скрежета правильный принц подкармливал зарывшегося в очередные долги Ривена, прикрывал его на тренировках — и орал с выдумкой и экспрессией в комнате.
Венцом всего стал пожар в комнате, который и тушили, и скрывали совместными усилиями — и пиздюлей тоже получили сообща. Тогда ещё казалось удивительным, как это так, Сол Сильва и не поверил невинному взгляду своего протеже (это уже потом Терра рассказала, как неугомонно их компашка доставала родителей лет пять назад).
Было у них что-то общее — склонность держаться за собственный, до крайности никому не нужный фасад, как минимум, царапая нутро до мяса о собственные страхи.
Ривен должен был стать грубым злодеем, что совратил с пути истинного того самого настоящего героя, светлого принца, но что-то явно пошло не по плану у жизни. Впрочем, с ним это происходило всегда. В данном случае, правда, виноватой оказалась такая же светлая и прекрасная принцесса (которая, упс, вырывала сердца себе на завтрак).
Стелла появилась в жизни Ривена как-то странно и чересчур быстро — будто захватывала территорию. И сразу, с первых звоночков, дала понять, что пиздец она принесёт конкретный и бесповоротный. Довольно трудно умиляться и радоваться за друга, когда его девушка почти ультиматумом двери распахивала: с этих пор, Ская на гулянки отпрашивать только у неё. И конечно же, это зависть грубой и мерзкой сволочи, — куда можно пойти с такими идеями хоть наследной принцессе Соляриса, хоть кому. Не задалось у них общение, в общем.
Продолжилось тоже достаточно туго: орать на друга за то, что он собирался на вечеринку, куда идти не хотел после полосы препятствий, или надевал ту одежду, которой в него кинула Стелла… кто бы мог подумать, что придётся отбирать странного вида зелья у пьяного до пизды друга именно ему?!
Скай никогда не был общительным парнем, но с появлением Стеллы это приобрело какой-то ненормальный оттенок: куда-то очень быстро пропали «я» и «она» и появились вездесущие «мы». Когда фея сказала «мы не пойдём на тренировку в этом свитере», Ривен просто вылил на друга стакан воды и выставил её за дверь.
Ривена никто и никогда не принимал за хорошего парня — к кому это в первый же день старшие курсы потянулись косяками за этими самыми самокрутками? Вот-вот. Он и сам себя таковым не считал, пока в один прекрасный момент не пошёл к Сильве прямо ночью, в одних пижамных штанах и носках с зелёными лисятами. Они его, наверное, и спасли от мгновенной смерти: директор с минуту задумчиво изучал рыжие мордочки, потом вздохнул и поинтересовался, какому прекрасному событию обязан, что аж в третьем часу ночи.
И уж точно кому, но не Ривену было сдавать с потрохами директору и отцу лучшего друга.
— Я не знаю, что мне делать…
Это был день рождения Ская и внезапно нарисовавшийся сюрприз Стеллы, который его чуть не прикончил. Ривен просто услышал, извинения за окровавленное платье, когда переодевался — и как был вышел за дверь. Ни в одной вселенной нормальными эти отношения назвать было нельзя.
Ничего нормального, впрочем, не было и в том, какой рефлекс нарисовался в отслеживании состояния взрослого парня, которому просто не повезло с отношениями. И при любом другом раскладе сил и событий, это закончилось бы в лучшем случае мутью похуже вездесущего «мы». Но Ривен, конечно, не мог и тут не отличиться — как ещё сквозь нагнанный фейской дурью морок он мог бы сохранить частичку себя и направить стопы в правильном направлении?
Новые директора ввели и новый порядок — Ская он касался в первую очередь. Каждый вечер он уходил на два или три часа на разговор в бывший кабинет Даулинг, а возвращался с сильной дрожью всего тела и мутным взглядом. Первые две или три встречи, когда эффект был слабее, когда он списывался на усталость или стресс, Ривен не рыпался. Задёргало позже.
Когда Скай угрохал стакан, потому что не смог налить воды, радужные планы Би на миг перестали иметь значение — голова дёрнулась в сторону почти автоматически. Подумалось ещё тогда: с чего бы интересоваться придурком, который и не ценил никогда?
Когда судороги не дали Скаю даже до кровати добраться, в голове сигнал тревоги заорал будто. Дурной норов прорывался — всегда всем было похуй на чувства, когда магией голову херачили.
Но у двери Харви Ривен таки оказался позже: когда Скай вообще не пришёл. Утром, встретился уже вежливый и закрытый зомби, чётко выполнявший инструкции, днём пообедал с ним же.
В три часа ночи в нужном прикиде: рваные спортивки и носки, только уже с утятами, — Ривен барабанил в дверь профессора Бена. Как же хорошо вышло, что он просто прервал тайный междусобойчик заговорщиков, а вовсе не десятый сон, земные феи всё же умели быть крайне неприятными, если хотели.
Ривен не был героем. Он был грубым мудаком, у которого не было фильтра между мозгом и ртом. Он мог скурить буквально всё, знал десять способов опохмелиться на глазах у преподов и мастерски уходил от любой ответственности.
Ривена толкала вперёд не попранная справедливость, не потребность восстановить мир или что-то кому-то доказать. Его гнал вперёд страх. Беспомощность, от которой руки не то, что опускались — не поднимались даже. Такая, со звоном в ушах, когда даже в глазах мутно-мутно становится.
Снова и снова, из раза в раз, он посылал в пешее эротическое турне все свои принципы и барьеры из-за белобрысого придурка-оленёнка, которого вырастили слишком уж ручным. Пиздец, хоть бы сох по нему безответно, и то объяснение получше бы оказывалось. Но… чего нет.
Ривен вздохнул, прикрыв глаза и в очередной раз согласился на какое-то безумство:
— Делайте, что нужно. Не хочу в следующий раз помогать его держать этим утыркам.