Зуров в России всегда наездами. Не сидится ему в родных, серовато-грязных снегах.
У Зурова жизнь как у птицы вольной - куда захочет, туда и летит.
Зуров птица свободная, сильная, ему бы весь мир облететь да сгинуть где-нибудь в джунглях, куда нога человека не ступала еще. Только вот раз в год Зуров в Москву возвращается, идет по знакомым с детства еще улицам, и думает, что наконец-то дома.
Для Зурова дом там, где люди любимые, за которых и огонь, и в воду, и под копыта гнедого коня. Когда-то таких много было, когда глупым и юным граф Зуров был, думал, что весь мир ему друзья и за весь мир помереть был готов, если б потребовалось. А сейчас только Фандорин остался.
- Эразм!
А у Фандорина улыбка тонкая, незаметная почти, и Зурову кажется, что умри он сейчас, и не жалел бы ни о чем. Может только, что поцеловать не успел Эразма - так, чтобы до звезд перед глазами и сбитого дыхания.
- П-приехал? Рано в этот раз.
И не скажешь ведь ему, что торопился, что увидеть хотел так, что внутренности скручивало от ожидания. Фандорин тогда улыбнётся только, потреплет немного по волосам, и скажет, что Ипполит опять несет глупости. А у самого щеки покраснеют немного, да смущение за ресницами спрячется.
У них с Эразмом отношения странные. Они сходятся недели на три, пока Зуров остается в Москве. Пьют чай, едят эту любимую Фандориным японскую дрянь, целуются долго, так, будто поцелуй этот последний, самый важный, нужный сейчас как воздух. А потом расходятся опять.
Зуров, может, и рад остаться, только вот знает, что не выдержит спокойной московской жизни. Он для семьи и не создан вообще. Ему бы путешествовать, под пули бросаться, сдохнуть наконец в этих чертовых джунглях. А жить в степенной, купеческой Москве он просто не сможет - зачахнет тут быстрее, чем в далеких южных лесах.
У Зурова любовницы в Париже, Лондоне и черт еще знает где. У Фандорина связи с замужними женщинами, и кем-то еще, Ипполит не слушал. Но оба знают, что три недели в году они посвящают только друг другу. Будто бы мир остальной существовать перестает. И эти три недели для обоих самые счастливые, самые нежные, такие, чтобы тепла в груди потом на весь год хватило.
И хочется навсегда здесь остаться, только вот взвоет Зуров от московской тоски. Он на одном месте сидеть не умеет, а в груди зудеть начинает что-то, рваться в очередную авантюру. И противостоять этому зову себе дороже.
Зуров пытался однажды - два месяца в Москве сидел, чтобы рядом с Эразмом, чтобы дома... только вот в конце сорвался, собрал вещи быстро и поругался с Фандориным на прощанье. Просто не смог сдержать копившееся внутри раздражение.
-Уедем отсюда, Эразм.
Зуров знает прекрасно, что Фандорин для семьи не приспособлен тоже. И может быть, путешествовать вместе им было бы проще. Может тогда перестали бы оба задыхаться в каменном склепе города, ловя близость друг с другом, как утопающий ловит глоток воздуха.
- Позже, Ип-полит, позже.
И Зуров думает, что сдохнет быстрее, чем дождётся чужой отставки.
И все-таки надеется, что еще успеет показать Фандорину мир. Обязательно должен успеть.