Вот и всё… конец игре. Партия окончена. Ничья. Оба короля, как и их подданные, лежат в одной коробке. Крепкое рукопожатие двух сторон. Признание силы соперника. Силы его разума. Всё просто… в игре всё просто. Понятные и логичные правила. Правила. В реальной жизни тоже есть правила, только вот жизнь — не игра. В ней множество независимых от «игрока» факторов. Нельзя контролировать всё и всех… в отличии от игры. Только в игре можно пожать руку достойному противнику после удачной партии, несмотря на потери, не ожидая предательства и удара в спину. Только в игре противоборствующие стороны могут быть друзьями. А жизнь? Для кого-то она тоже игра. До боли реалистичная, до сумасшествия несправедливая.
Для Франкенштейна же многое было незначительным, подконтрольным. Чего только стоят тщательно спланированные боевые операции, эксперименты. Но человек никогда не считал игрой жизнь, а окружающий мир — игровым полем. Никогда. Но как же иногда хотелось поддаться искушению. Поверить в своё превосходство. Воспринимать всё несерьезно, иметь возможность переиграть, вернуть всё на несколько ходов назад. Но…это всё лишь иллюзия. Иллюзия больного разума.
Победа и поражение… казалось бы, обычные слова. Они ничего не значат, пока человек сам не даст им значение. Но эти простые слова есть как в игре, так и в жизни. Разница лишь в полутонах. В жизни нет чистой победы. Нет чистого поражения. Одно проникает в другое, без исключений. Они выиграли. Выиграли. Но не было радости. Слишком много они заплатили за эту победу. Слишком много потеряли. Слишком…
Мир вокруг замер. Застыл непроницаемой маской. Застыл, будто обдумывая событие, запечатывая его среди других точно таких же. Миг. Время снова продолжает свой ход, пустившись галопом. Только вот для одного конкретного существа это было не так. Светлые пряди тенью упали на лицо. Франкенштейн стоял, застыв каменным истуканом. Напряженный подобно пружине. Не успел. Слишком прямая спина. Рука крепче сжимает древко Копья. Тонкая линия губ лишь чуть дрогнув, вновь застывает. Нет, не время и не место. Бесполезный. Сейчас ему плевать. Плевать на обеспокоенные и настороженные взгляды союзников, направленные на него. Плевать на весь этот чёртов мир. Лучше бы он сгинул в чёртовом пекле. Со стороны мужчина казался спокойным. Слишком спокойным. Но все, кто был рядом понимали, что это всего лишь маска, готовая треснуть в любой момент. Стоит лишь чуть коснуться. Его не трогали. Не смели трогать. Только не после такого. И даже Копьё не пыталось поглотить своего носителя, покорной тьмой застыв под ногами.
***
Франкенштейн возвращался домой. Весь в крови, в порванной одежде. Но ученому было на это всё равно, собственно, как и на людей, которые подозрительно косились на столь странного человека. Кто-то из модифицированных — учёный не запомнил — перед уходом накинул на него какой-то плащ, сейчас скрывающий израненное тело. Если бы можно было также закрыть душу… Обида на весь мир, горечь потери, боль, несравнимая ни с одним ранением или экспериментом. Одиночество, пустота, зияющая черной дырой где-то в груди.
Зачем. Зачем он снова возвращается в этот дом? Разве в прошлый раз он покинул Лукедонию не от того, что все там напоминало о Ноблесс? Тогда была хоть какая-то надежна. Надежда на то, что Рейзел вернется. И Франкенштейн ждал, запрещая себе даже думать о смерти своего господина, а сейчас… сейчас оборванная нить контракта жжет намного больнее, чем тёмная энергия. Губы невольно складываются в злую усмешку. Нет даже малейшей вероятности на возвращение благородного.
Кое-как добравшись до дома, мужчина остановился на пороге, не решаясь сделать шаг во тьму прихожей. Наконец, уняв внутренний шторм, переступает черту. Тёмное помещение встречает неприятной, какой-то чуждой тишиной. Всё ещё не время. Чуть пошатнувшись, опирается о стену, с трудом проделывает путь до ванной. Свет, неожиданно яркий, режет глаза. Руки упираются о раковину, а взгляд невольно устремляется в зеркало. Слишком бледный. Чёрные круги под глазами. Выцветший, потускневший взгляд. Внутренние цепи рвутся, давая волю сдерживаемым чувствам. Теперь можно. Зеркало разлетается несколькими крупными осколками. С разбитых костяшек на пол стекает струйка крови. Слишком много воспоминаний. В руке оказывается один из крупных осколков. Слишком больно где-то внутри. Приставив острый край к одному из уголков губ, безумно улыбается своему отражению. Слишком… для одного конкретного человека. Руки сами рисуют кровавую улыбку, распарывая плоть. Из рваных ран сгустками вытикает кровь, заливая подбородок, пачкая пол. Больно. Но, кажется, Мастеру всегда нравилось, когда он улыбался. Теперь он будет улыбаться всегда. Склонившись к самому полу, мужчина хватается за голову. А от стен отражается безумный, наполненный горечью, смех. Сломанный.