Олаф не чаял больше увидеть этого мальчишку. На самом деле чудом было, что Клаусу Бодлеру вообще удалось выйти из леса живым. Обычно Олаф заманивал сбившихся с тропы путников: он представлялся именем, которое наиболее точно передавало смысл первых четырёх звуков его настоящего имени (которое человеческий язык физически не был способен выговорить), втирался в доверие, чтобы затем насладиться добычей. Это было совершенно обычным делом, что же в этот раз пошло не так?
Клауса не хотелось есть — хотелось помочь ему, поддержать, успокоить. Такие чувства были совершенно чужды Олафу, как могущественному существу, тысячи лет влачившему существование на этой планете. Однако он не мог отрицать, что пребывание в форме человека — а эта форма была наиболее комфортной и наименее затратной — отразилось на его сознании. Возможно, все мысли и в самом деле идут от формы, так что не то чтобы внезапные тёплые чувства к человеческому детёнышу, так некстати проснувшиеся, были чем-то странным. Но, тем не менее, за столь продолжительное существование Олаф повидал многое до того, как осел здесь в качестве хозяина леса, и он знал, что люди далеко не все склонны к сопереживанию и заботе, многие из них напротив жестоки и не знают сострадания. Поэтому он всё равно пришёл в некоторое замешательство, когда понял, что просто не сможет сожрать этого мальчишку. В какой-то момент ему захотелось любым способом удержать его рядом, но потом… Потом они сели за стол, и Олаф понял, что хочет хотя бы ещё раз увидеть Клауса таким же счастливым.
Надо же, ему впервые за много лет захотелось отпустить свой ужин.
Провожая взглядом Клауса, движущегося в сторону деревни, Олаф мысленно прощался с ним навсегда. Обычно, однажды заблудившись, люди больше не суются в лес — во всяком случае, старательно избегают этого. Клаус тоже отыщет своих сестёр и уедет прочь из этих мест — так думал Олаф.
И тем больше было его удивление, когда в дверь раздался стук, а за дверью обнаружился Клаус — потрёпанный и какой-то слишком отчаявшийся. Мальчишка переступил порог и опустился по стенке на пол.
Олаф закрыл дверь и растерянно посмотрел на явно расстроенного мальчика. Странно, что он вернулся.
Его вообще не должно здесь быть.
Как он нашёл дорогу, для хозяина леса осталось загадкой. Но, раз уж он пришёл, решил Олаф, значит, сам дурак.
Мужчина опустился напротив Клауса и посмотрел на него.
— Клаус, — осторожно спросил он. — Что случилось?
— Я… — Клаус потирал ладони и смотрел в пустоту. — Я не нашёл Вайолет и Солнышко. Я не знаю, где они, возможно…
Клаус пах юностью. Насколько мог судить Олаф, так пахли все юные и молодые люди. Сами они, конечно, не чувствовали этого запаха — у людей всё устроено иначе. Для них юность пахнет тем, что с юностью ассоциируется: сиренью, петрикором и мокрым асфальтом, сеном, фруктовой жвачкой или дешёвыми энергетиками, бензином или табаком… Но ни одна из этих ассоциаций не похожа на настоящий запах юности, который чувствовал Олаф и, возможно, другие существа с острым нюхом.
Сейчас этот запах частично перекрывал запах тревоги. Чужие эмоции хозяин леса вообще чувствовал очень хорошо, ведь это был едва ли не основной рацион его питания. И здесь речь шла об утолении уже не совсем физического голода. Человеческая форма очень хорошо помогала заглушать этот голод, ведь в лес люди наведывались не так уж и часто. Но теперь… Теперь сильнейший источник эмоций снова сидел в полуметре от Олафа и излучал очень яркую тревогу, смешанную с печалью.
— Клаус, Клаус, Клаус, — негромко, но достаточно быстро проговорил Олаф, протянув руку к плечу мальчишки — тот всё-таки сфокусировал взгляд на мужчине. — Слышишь? Всё будет в порядке, всё будет нормально…
Уже через минуту он обнимал мальчишку, который доверчиво прижимался к его груди.
Клаусу явно не хватало поддержки, любви, добра и тепла, это было очень сильно заметно по тому, насколько он успокоился, почувствовав себя нужным.
Тревога в самом деле уменьшилась, и на передний план, примешавшись к спокойствию, вышло какое-то лёгкое чувство страха — вроде того, что испытывали предыдущие жертвы, когда понимали, что попали в лапы монстра из баек, только в менее сильной форме. Но что было его причиной? Если бы Клаус знал, он бы не сунулся сюда во второй раз, верно?
Олаф глубоко вздохнул, стараясь проделать это как можно менее резко.
Чем же он так разозлил судьбу, что теперь вынужден проникаться чисто человеческими чувствами?
— Клаус, если ты так уснёшь, я тебя никуда не понесу, — негромко предупредил мужчина и соврал, безбожно соврал — конечно, он донёс бы. — Иди, ложись.
Послышалось негромкое мычание — то ли выражающее слабый протест, то ли недовольное согласие — и после мальчишка зашевелился.
Ещё через несколько минут он поднялся, выпутавшись из объятий и, тихо поблагодарив Олафа, направился к знакомому дивану. Мужчина же ещё какое-то время сидел в прежнем положении.
«Надо будет узнать, что всё-таки случилось с его сёстрами, — подумалось Олафу. — Если они, живые ли, мёртвые ли, но на территории леса, это будет несложно. Хотя, не хотелось бы, конечно, приносить мальчишке печальную весть».
Вскоре он тоже поднялся, намереваясь также лечь спать. Какой бы могущественной ни была его истинная форма, человеческое тело, в котором он проводил большую часть времени, достаточно легко утомлялось — это, конечно, был один из минусов этой оболочки, но незначительный на фоне преимуществ.
Устраиваясь на другой половине дивана, Олаф подумал, что так не будет продолжаться вечно, что однажды Клаус узнает правду — это неизбежно. Но это будет потом, а сейчас можно просто насладиться чувством умиротворения — не только своим, но и Клауса.
А Клаус в этот момент думал о том, с кем в данный момент лежит в одной постели. Его рассказ в деревне встретили с недоумением: никто не знал ни о каком леснике. Вывод напрашивался сам собой, а слова какой-то старушки о подобных случаях только подкрепляли его домыслы. В принципе эта версия объясняла многие вещи: например то, что Олаф не имеет собаки. Он живёт в огромном лесу, о фауне которого ходят настоящие легенды и при этом полагается только на себя и на старое ружьё. Но всё мгновенно вставало на свои места: ему не нужна собака, ведь тот, кого все боятся — это он сам.
Клаус не нашёл своих сестёр и шёл в лес со смешанными чувствами. Он не мог знать наверняка, причастен ли Олаф к пропаже девочек, и всё равно немного злился. Однако у него было время подумать.
Дорогу он запомнил удивительно хорошо — ноги словно сами его вели к дому хозяина леса. А он всё думал, и думал, и думал… И в конце концов как-то от злости пришёл к отчаянию. Последние две сотни метров он преодолевал, уже будучи готовым ко всему. Он даже готов был умереть: что ещё остаётся ему, мальчишке, который остался в полном одиночестве? А, судя по историям местных жителей, смерть — это самое лёгкое и самое вероятное, что может произойти в этом лесу.
Но как же он удивился, когда увидел лесника точно таким же, как пару дней назад. Он, верно, ждал, что непременно увидит монстра. Но нет, Олаф, как и тогда, выглядел простым человеком. Причём человеком, способным на сопереживание и заботу.
И поэтому Клаус позволил себе оставить все вопросы на потом, не думать о том, что носит облик этого мужчины. Потому что именно здесь и сейчас Клаус Бодлер чувствовал себя в безопасности. Что бы ни готовила для него жизнь, сейчас, когда он лежит в полудрёме на диване в этом доме, это не имеет никакого значения. Потому что сейчас всё хорошо.