Проснувшись, Куай Лян несколько минут лежал неподвижно, стараясь выровнять дыхание. Он не мог вспомнить, что именно ему снилось, но это было явно что-то не слишком хорошее. Куая пробирал озноб, хотя в комнате было жарко — горное солнце нещадно накаляло стены, стоило ему повыше подняться над горизонтом, — а сердце колотилось о ребра как после марш-броска на десяток километров. Что-то плохое было там, за границей между ощутимо-плотным, простым и знакомым миром и белесым царством сновидений, откуда в сознание прорывались неясные, мутные, но тревожащие до дурноты образы. Плохое. Куай принялся перебирать воспоминания о вчерашнем дне одно за другим, мысль за мыслью, картинка за картинкой, и все казалось ему обыкновенным и правильным — до той секунды, когда он вдруг понял, что не знает, где его брат.

Холод сковал его — не тот, родной, послушный, спасительный, слившийся с каждой каплей крови. Это было другое, тоже хорошо знакомое, но старательно стертое из памяти, чувство ледяной пустоты в мыслях, в груди, в руках, во всем мире. Куай Лян беспомощно огляделся по сторонам и уставился на дрожащие мелкой дрожью кончики собственных пальцев. Нужно идти. Он знал, что нужно идти, и быстро, открыть дверь и вперед по коридорам, во двор, туда, откуда доносится шум очередной тренировки, которую он, разумеется, проспал и будет за это наказан, потому что Би-Хан…

Потому что последнее, что он помнил о Би-Хане, было блеклое, полустершееся месиво из скрещенных взглядов и обидных слов. Такой брат мне не нужен.

Нет у него больше брата. В этом Куай теперь был уверен точно и удивлялся, почему не смог вспомнить сразу, объяснить себе то, что чувствовал: привычную, едкую, тоскливую пустоту потери. Нет — но почему нет, как такое могло случиться, Куай не помнил, как ни старался вытрясти ответ из некстати подводящей памяти. Ну что за чушь? Если бы с Би-Ханом действительно случилось что-то дурное, разве он смог бы просто забыть об этом, потерять воспоминание, как монету в дырявом кармане? Куай Лян застонал, схватился за виски вспотевшими руками, сдавил до боли. Идти к Грандмастеру? Я тут забыл, куда подевался Саб-Зиро, может, подскажете, а? Выйти из комнаты, пройтись по резиденции в надежде, что вспомнится само, что кто-нибудь, сам того не понимая, даст подсказку… Или все это глупый сон, и ничего не было, ничего не случилось, не о чем переживать?

Куай Лян выбрался из комнаты крадучись, осторожно прикрыл за собой дверь, оглядел пустой коридор, чувствуя себя странно оторванным от заполнявших жизнь клана ритмов. Он прекрасно знал, что еще пара минут, и тренировка закончится, уставшие бойцы пойдут на завтрак строем, переговариваясь исподтишка, как бы ни старались мастера приучить их к молчанию… Почему его не искали? Почему никто не разбудил, ни Сектор, ни Смоук? Грандмастеру бы уже донесли, что он пропустил тренировку, и за ним прислали бы кого-нибудь из дежурных, и ему сильно повезло бы, если б те не отколотили его бамбуковыми палками. Все было не так — обыкновенно, привычно, душно-солнечно, но совершенно не так, как должно было быть.

Куай Лян вышел в опустевший двор, морщась и прикрывая глаза ладонью, обшарил взглядом широкую мощенную белым камнем площадку. Фигуры в синих кимоно с вышитыми на спинах эмблемами мелькали среди зелени подстриженных деревьев, показывались тут и там на извилистой дорожке, будто складываясь в причудливый узор. Вон того надо бы оставить на дополнительную тренировку вечером, а этот снова принялся за свое, точно, вон как поглядывает на опустившего голову товарища — расспросить и в карцер, надолго, так надолго, чтобы и думать забыл, как обижать братьев по клану, ведь они все равно что семья, ведь у них все иначе, чем…

Куай Лян нервно вздрогнул, прижал ладонь к горящему лбу. Ему было дурно, и теперь он убеждал себя, что заболел, подхватил какую-нибудь отвратную лихорадку, поэтому у него и мутилось так в голове. Иначе с чего бы ему думать так, будто он…

— Грандмастер! — раздался за спиной жизнерадостный оклик, и Куай Лян обернулся, едва сдержав рвущуюся отомстить за испуг хозяина магию. Его взору предстал юноша в одежде ученика первой ступени, нескладный и худенький, видимо, еще только приступивший к тренировкам.

— Грандмастер, простите, я только хотел сказать, что… — выпалил нежданный гость.

— Грандмастер? — переспросил окончательно сбитый с толку Куай и обернулся, ища старика у себя за спиной, но никого не обнаружил — только деревья покачивались на ветру.

— Я же тебе сказал идти в столовую, — произнес кто-то, неслышно подобравшийся вплотную. Куай Лян с трудом набрал воздуха в грудь, попытался заставить себя посмотреть на говорившего, но не смог.

— Простите, учитель, уже ушел! — воскликнул парнишка и пошел через двор, старательно, но безуспешно изображая строевой шаг.

Куай Лян ждал, скованный оторопью. В голове не было ни одной мысли — только болезненная пустота, свистящая и звенящая, шелестящая и гудящая.

— Зачем ты встал? — спросил тот же голос с непривычно-явными нотами нетерпения. Он никогда не позволял, чтобы по голосу можно было понять чувства — только самые оттенки, еле уловимые, которые нужно было искать, различать, улавливать, потому что одни и те же слова могли скрывать и похвалу, и злость.

— Эй, Тундра! — окликнул он — тот, кого Куай Лян никак не мог решиться назвать по имени. Нетерпение теперь смешалось с беспокойством. Тревожиться за него? Это точно не Би-Хан.

На плечо Куая опустилась тяжелая рука, и, испуганно-заторможенно подчиняясь настойчивому движению, он обернулся, чтобы, наконец, посмотреть в лицо тому, кто присвоил себе голос Би-Хана. Мир вдруг помутнел, пошел брызгами и превратился в солнечно-голубую рябь.

— Я не понял, — изрек не-Би-Хан. — Ты что, плачешь?

Куай скривил губы, безуспешно пытаясь заговорить. Он хотел смотреть — хотел видеть, чтобы убедиться, что это невозможно, что это какой-то обман чувств, выдававших желаемое за действительное, но не мог. Так и стоял столбом и слушал, разбирая на тонкие нити выражений слова, различая осторожную настойчивость рук, которые он помнил совсем другими — чужими и причинявшими только боль.

— Давай-ка вернемся к тебе, ладно? — произнес двойник преувеличенно-спокойным голосом. Значит, сейчас прибегут лекари, поднимется шум, и тогда уже ни за что не узнать правды. Куай Лян открыл глаза и посмотрел, наконец, на того, кто дважды за утро перевернул его мир с ног на голову.

Это все-таки был он, Би-Хан. Такой же отстраненный и замкнуто-чопорный, каким Куай Лян его помнил, и все же слишком иной, чтобы окончательно поверить в реальность происходящего. Маски почему-то не было, так что Куай мог беспрепятственно рассмотреть лицо Би-Хана. Черты его стали острее и строже, а безупречно-гладкую тогда кожу прорезали морщины, особенно заметные на переносице и возле углов рта. Ему было тридцать с небольшим, а теперь он выглядел будто на десяток лет старше. В коротко стриженных черных волосах Куай заметил проседь.

Би-Хан нарочито кашлянул, отвлекая Куая от созерцания. В его глазах — непроницаемо-ледяных прежде — было странное выражение, которому Куай не мог подобрать подходящего названия, хоть и знал его до глубины, до комка в горле и молчания, которому не нужны слова — потому что оно заполняло его грудь и затапливало легкие, заставляя исчезнуть уже почти привычный свистящий холод. Плевать на миллион крутящихся в мыслях вопросов, плевать на пустоты-воспоминания, плевать на то, что совсем ничего не понятно и не станет понятно, наверное, еще очень долго, главное — он здесь. Здесь, на расстоянии одного короткого шага.

— Где ты был, Хан? — произнес Куай с глупым детски-капризным упреком. — Я проснулся, а тебя нигде нет, я тебя потерял, я думал…

— Я на полчаса отходил, мальчишка опять распустил нюни из-за того, что на занятии плохо справился. Самому уже надоело за ним бегать, но делать нечего, сам понимаешь, он начал учиться позже всех, ему трудно, да еще и по семье скучает, — терпеливо объяснил Би-Хан, и Куай снова усомнился, что все это ему не снится. Би-Хан — и вдруг проявил такую мягкосердечность?

— Но я уже шел к тебе, думал, ты спишь, успею вернуться, — закончил Би-Хан. — А теперь давай все же пойдем, здесь жарко, а тебе это вредно, пока ты еще не совсем поправился…

— А я так тяжело болен? — осторожно уточнил Куай Лян, который все еще пытался получить простое и понятное объяснение происходящему, и с удовольствием пронаблюдал за тем, как в направленном на него взгляде снова вспыхнула тревога — за него.

— Ты на себя не похож с тех пор, как вернулся, — сказал Би-Хан со вздохом и скрестил руки на груди. Это тоже было на него непохоже — так явно защищаться, выдавая и страх, и неуверенность. — Я же тебе говорил, подожди пару дней, и поедем вместе, но нет, как всегда. Твоя самонадеянность граничит с идиотизмом, знаешь, Куай?

Куай Лян усмехнулся — хоть что-то осталось на своем месте, неизменным и даже родным.

— Чего смеешься? — Би-Хан сердито вскинул подбородок. Злится — это тоже было правильно, привычно, как надо. — По-твоему, мне тут было весело? Я тебя искал почти неделю, всех, кого мог, поднял, даже Рейдену с его кордебалетом пришлось сообщить, что ты как сквозь землю провалился, а ты… Мы сейчас же идем к лекарям, и я не собираюсь больше слушать никаких отговорок, я не врач, так что…

Куай Лян рассмеялся в голос. Ему вдруг стало спокойно и легко, будто с плеч свалилась невидимая тысячетонная глыба. Он обвел взглядом до рези в глазах синее небо, старое здание казармы, в котором Би-Хан столько всего переделал за последний десяток лет, деревья, которые сам же заставлял бойцов стричь каждую неделю, называя это дежурством по садовой части — они хохотали, но брались за кривые острые ножницы, обрезали упорно тянувшиеся к дорожкам ветви, — а потом сделал короткий, но самый трудный шаг, почти ударившись грудью о грудь Би-Хана. Неловко, неуклюже обнял, зачем-то хлопнул ладонью по напрягшейся спине, сплел руки, чтобы брат не вздумал вырваться, и спрятал горящее от волнения лицо между его плечом и шеей.

— Ну что с тобой творится? Без вранья, на самом деле. Ты ведешь себя странно, Куай, я беспокоюсь. Мы все беспокоимся. И расскажи наконец, где ты пропадал, — прошептал Би-Хан у Куая над ухом. Он блаженно зажмурился, ощутив тепло дыхания, и заговорил:

— Хорошо, я тебе скажу. Не про то, где я был. Это неважно. Мне давно надо сказать тебе другое, только ты не думай, что я свихнулся, ладно? На самом деле я сильно, сильно, просто ужасно сильно тебя люблю. Больше, чем клан, больше, чем отца с матерью, больше, чем себя, больше всего. Никто мне не нужен — только ты. Только… Только тебя. Если будет надо, я все сделаю, на все наплюю, переверну мир, переломаю его об коленку, только чтобы ты был со мной, здесь, навсегда. Понял?

— Понял, — отозвался Би-Хан через несколько долгих секунд. Куай готов был поклясться, что у брата от смущения загорелись щеки, но отрываться от Би-Хана, чтобы убедиться в своей правоте, он не собирался. Прижался крепче, заполняя память давно потерянной близостью, и с удовольствием ощутил на затылке осторожное прикосновение твердой ладони.

— Я… В общем, тронут, Куай, но негоже нам с тобой стоять тут посреди сада, скоро ученики пойдут из столовой, так что…

— Да, — сказал Куай Лян, наконец, ослабляя хватку и позволяя Би-Хану высвободиться из объятий. — Да. Кстати, ты распорядился, чтобы заказали провизии на следующий месяц? Кажется, перед тем, как я уехал, повара говорили, что…

Би-Хан не ответил — негодующе покачал головой и, подхватив под локоть, потащил Куай Ляна в сторону казармы.