Пламя

Черт.

Если бы ему сказали, что заглянув в эти глаза, можно умереть, он бы не отрывался от них ни на секунду.

Если бы ему сказали, что в этих глазах можно утонуть, он бы наполнял свои легкие водой, пока не отправился бы к праотцам.

Если бы ему сказали, что он сможет чувствовать его боль при одном взгляде на него, он бы выколол себе глаза... Тогда... Еще до пожара... 

Но сейчас он разглядывает его, словно, пытаясь запомнить каждый синяк, каждую царапину, оставшуюся на тонкой веснусчатой коже после столкновения с асфальтом. И он чувствует, как под тяжелыми ударами сердца его ребра разворачиваются наружу, словно бутоны цветов, как кости вспарывают кожу, и теплая влага льется по телу, пропитывая бинты и стекая на мятые простыни.

Он явственно ощущает, как его сердце останавливается, разнося нестерпимую боль в каждую клеточку тела, и заводится снова, повторяя эту пытку каждый раз, когда он смотрит в эти бездонные глаза напротив.

Если бы его движения не были скованы бинтами, он бы схватил несчастный стакан апельсинового сока и вылил бы на еще зудящие ожоги, не успевшие нормально зажить. Он бы с садистским удовольствием наблюдал, как его кожа плавится под напором кислоты и стекает склизкой субстанцией с обугленных костей.

Если бы он мог нормально поднять руку и дотянуться до прикроватной тумбочки, то разбил бы злосчастный стакан сока и вырезал бы на своем теле слова сожаления и истинного раскаяния.

Он прекрасно знал, кто именно устроил поджог. Эта ебанутая стерва теперь ассоциировалась в его обгоревшей голове не иначе как с Кармой, хотя уцелевшие извилины мозга, не пропитавшиеся алкоголем думали о другом. О том, что он блять заслужил большего наказания за все содеянное им дерьмо, чем получил в итоге.

Его никто не выкидывал со второго этажа на асфальт и не избивал до полусмерти. Но если бы кто-то сделал это, он бы пожал ему руку.

Ему кажется, что кровать рядом проминается, и если за ним пришла Смерть, то он слишком легко отделался. Он надеется, что после смерти его душа вечно будет гореть в аду, вариться в дьявольском котле и испытывать муки совести.

Да, он горит. Он видит, как языки пламени окутывают его пальцы, как сжирают бинты и голодно облизывают плечи. Он поднимает взгляд и видит прямо перед собой рыжего веснусчатого дьявола. Позади него извивается змеей красный хвост с острой пикой на конце, а на прикроватной тумбочке лежит трезубец, переливающийся оранжевым светом. 

Ему кажется все это таким до одури странным, что он смеется, тревожа ожоги на шее. Он чувствует соленую влагу, сжигающую кожу на щеках, и ему кажется, что начался кислотный дождь, о котором он как-то прочел в одном из комиксов.

Он чувствует, как сгорает заживо, снова и снова переживая пожар в полицейском участке. Он чувствует, как тонет в саморазрушении, едва бросая взгляд в омуты глаз рыжего Дьявола напротив.