Следующий день прошел практически без участия Гарри. Он смог уснуть лишь на рассвете, чтобы уже через пару часов быть бесцеремонно разбуженным счастливым и не в меру разговорчивым другом. Впрочем, сразу после завтрака Рон, поняв, что Гарри не обращает на него внимания, и удовлетворившись его отговоркой о кошмаре и головной боли, участливо покивал и переключил внимание на Гермиону. До самого вечера Гарри пребывал в прострации, лениво размышляя о том, сколько же еще ему осталось, и насколько это больно – умирать. Судя по тому, насколько нестерпимыми были прикосновения Волдеморта на злополучном кладбище – мучительно.

Уже ночью, стараясь не обращать внимания на громоподобный храп Рона, Гарри вспомнил о намеках Вальбурги Блэк. На мгновение он был готов поддаться импульсу и отправиться к портрету – просто поговорить, но разве мог портрет его как-то обнадежить? Нестерпимо хотелось спать, тело будто налилось свинцом, но мысли о судьбе и смерти метались в воспаленном сознании подобно запертым в клетке птицам. Преследующая его весь день апатия сдавала свои позиции, уступая место неверию и понемногу нарастающей панике. Мелькнули мысли о том, что подслушанный вчера разговор действительно мог оказаться кошмарным сном, но Гарри тут же обвинил себя в малодушии. Он же так страстно желал узнать больше о Волдеморте, так что толку теперь отрицать то, что он слышал собственными ушами? Но как же ему жить дальше? И, главное, сколько?

Одно было ясно – в таком состоянии ему не уснуть, а две бессонные ночи подряд – это слишком. Гарри потряс головой и потянулся к стоящему на прикроватной тумбочке стакану с водой, однако вместо него наткнулся на что-то маленькое и прохладное на ощупь. Он притянул предмет поближе и задумчиво покрутил в руках. Пузырек. На ум пришел недавний случай во время «чистки», и Гарри, пожав плечами, принюхался к содержимому. Зелье сна без сновидений – этот запах он бы не спутал ни с чем, хотя, окажись в этот момент рядом Снейп, он бы усомнился в его умении отличить одно зелье от другого и бросил пару едких замечаний на этот счет. Но, к счастью, Снейп никак не мог оказаться в темноте спальни, а глаза Гарри совсем слипались, поэтому он решительно опрокинул в рот снадобье и, ощутив знакомую легкость в мыслях, опустил голову на подушку, пробормотав напоследок: «Спасибо, Кричер».

Гарри Поттер провалился в крепкий сон мгновенно, так и не почувствовав, как из его ослабевших пальцев аккуратно забрали опустевший пузырек, а одеяло заботливо подоткнули, укрывая худые плечи.

***

Здоровый сон – панацея не только для измученного усталостью и хроническим чувством тревоги организма, но и для адекватного восприятия действительности. Гарри проснулся бодрым и собранным, он внимательно наблюдал за окружающими и изо всех сил старался трезво оценивать их поведение. В течение дня он понял несколько вещей, но ситуация от этого не прояснилась. Например, было совершенно очевидно, что он находится под неусыпным наблюдением. Раньше это не так бросалось в глаза, кроме того, отчасти он воспринимал все как должное. Но сейчас, когда он искал случая для беседы с леди Блэк, все попытки оказались обречены на провал – его просто ни на минуту не оставляли одного. Это раздражало, но каким-то неведомым образом Гарри умудрился сохранить хладнокровие и решился на эксперимент.

Все сэндвичи, принесенные миссис Уизли были съедены, а друзья, радуясь небольшой передышке в, кажется, бесконечном процессе уборки, занялись своими делами: Гермиона уткнулась в увесистый том, Рон, неподалеку от нее – тоже. Впрочем, присмотревшись, Гарри понял, что друг вовсе не воспылал внезапной страстью к учебе – на цветной обложке ярко выделялись, подпрыгивая и пытаясь вытеснить друг друга, большие буквы: «Выбери себе метлу!»

Отвернувшись, Гарри внимательно осмотрел ту часть комнаты, к уборке которой они должны были приступить после перекуса. Рядом со старинным резным буфетом располагалось окно – высокое и мутное, обрамленное тяжелыми портьерами неопределенной расцветки. Они-то и привлекли его внимание: несмотря на то, что в комнате было душно, они едва заметно покачивались, будто от сквозняка, и издавали тихий шорох. Глубоко вздохнув, Гарри решительно дернул уголок тяжелой ткани.

В ту же секунду на него с пронзительным визгом набросилась стайка потревоженных докси, маленькие вредители обнажили когти, изо всех сил стараясь расцарапать его лицо.

Реакция друзей целебным бальзамом пролилась на его душу: они, не раздумывая, поспешили ему на помощь, а после испуганная Гермиона самозабвенно отругала его за неосмотрительность, пока Рон по ее указанию разыскивал миссис Уизли, чтобы та обработала царапины.

По всему выходило, что друзья искренне переживали за него, и как относиться к ним, Гарри не знал. Ни сейчас, ни в подслушанном разговоре он не заметил с их стороны никакого негатива, казалось, что они просто принимают советы от авторитета – Дамблдора – ради него, но к чему была вся эта таинственность? Злиться не получалось, но и делиться с ними чем-либо расхотелось.

Сириус же изо всех сил старался избегать его, а в редкие моменты встреч оказывался мертвецки пьян, за что то и дело получал нагоняи от миссис Уизли. Иногда Гарри ловил на себе его больной взгляд, и это угнетало больше всего. Отчасти Гарри признавал, что услышанная правда не оказалась такой уж неожиданностью – ведь он всегда знал, что связан с Волдемортом, судьба неспроста сталкивала их снова и снова. Но одно дело – подозревать это, а совсем другое – услышать собственными ушами, что ему отвели незавидную роль, и готовили к ней, держа в неведении.

На фоне этого неумелые интриги друзей меркли, Гарри даже не стал никак реагировать, когда они завели обстоятельную беседу о том, кем же окажется новый преподаватель ЗОТИ, и вряд ли он сравнится с тем же Люпином. На вопрос, что думает об этом Гарри, он лишь неопределенно пожал плечами. Участвовать в этом фарсе не хотелось.

Когда школьные совы принесли списки необходимой литературы, а заодно и весть о том, что Рон с Гермионой стали старостами, Гарри с трудом сдержался, наблюдая за наигранным изумлением друзей. Все же прав был Дамблдор, он действительно расстроился, узнав эту новость, вот только совсем не из-за того, что должность досталась не ему. Ему врали те, кому он доверял больше всего. От этого понимания внутренности болезненно сжимались, а челюсти сводило, будто он только что проглотил мерзкое Оборотное зелье. Все, на что его хватило – сдержанно поздравить друзей, и хмуро проследить, как они обменялись понимающими взглядами.

До отъезда в Хогвартс оставался всего один день, и Гарри вознамерился во что бы то ни стало поговорить с Вальбургой Блэк. Воспользовавшись тем, что все веселились на вечеринке, посвященной новым старостам, он, с трудом избавившись от внимания Грюма, который казался еще более странным, чем обычно, выскользнул из кухни и двинулся по пыльным коридорам. Его преследовало назойливое ощущение чужого внимания, но Гарри списал все на собственную нервозность: вряд ли то, что он собирался сделать, могло быть поощрено кем-то из членов Ордена.

Как и ожидалось, коридоры были абсолютно пусты. Поравнявшись с огромным портретом, Гарри хотел было остановиться и поздороваться, но был прерван:

– Проходи дальше.

– Но поче?..

– За тобой следят, иди.

От неожиданности он резко отшатнулся, споткнулся о многострадальную подставку для зонтиков, и распластался на ветхом коврике. Троллья нога с грохотом покатилась, а Леди Блэк обреченно закатила глаза, набрала в грудь побольше воздуха и завизжала:

– Грязнокровки! Мерзкое отродье! Как посмели вы явиться в дом моих предков?!..

Один за другим к ее воплям присоединялись остальные портреты, а в том конце коридора, откуда пришел Гарри, появился Грюм – слишком быстро для того, чтобы поверить, что он приковылял на шум.

Гарри против воли вскрикнул: увидеть испещренное шрамами лицо в мрачном коридоре – то еще удовольствие, но его возглас потонул в какофонии, издаваемой портретами.

– Давай подсоблю, – рыкнул Грюм и задернул портьеры перед ближайшим к нему портретом. Гарри молча последовал его примеру. Некоторое время они работали сообща, Гарри изо всех сил старался унять нервную дрожь, казалось, его коленки вот-вот подогнутся, и он снова плюхнется на пол. «Все-таки, – решил он, – следует доверять своей интуиции. Даже если кажется, что это все нервы, что я слишком мнителен. Постоянная бдительность». Когда работа была закончена, Грюм отряхнул руки и крякнул: – Что за склочная баба. А ты куда собрался так рано?

– Да я... хотел еще раз проверить, все ли собрал для школы, да и лечь пораньше не мешало бы.

– М-м, – неопределенно промычал Грозный Глаз, все также пристально разглядывая Гарри.

– Ну… так я пойду?

– Конечно, Поттер.

Гарри стал медленно подниматься по лестнице, по-прежнему ощущая на себе чужой взгляд. Ему все еще было жутко, но теперь к испугу примешивалось раздражение. Ни шагу не дают ступить без пригляда.

Решив вернуться к портрету ночью, ведь дальше тянуть было некуда, он зашагал быстрее, однако вскоре его привлек неясный шум. Опознав в нем тихие всхлипывания, Гарри, перепрыгивая через две ступеньки, бросился к источнику звука, но, вбежав в темную гостиную и увидев распластанную на старом ковре фигуру, почувствовал, как сердце ухнуло вниз.

Нет, нет, этого не может быть! Он в ужасе помотал головой, не в силах сделать ни вдох, ни выдох, будто воздух в его легких заледенел.

Сбоку что-то промелькнуло, и будто сквозь вату до него донеслось:

– Р... р... ридикулус!

Все встало на свои места. Серебряный, будто призрак, в пятне лунного света Рон с громким хлопком превратился в Билла, затем в мистера Уизли, а Гарри наконец смог сделать судорожный вдох. С трудом взяв себя в руки, он повернулся к рыдающей миссис Уизли, но не успел сделать ни шага, когда понял, что тело на полу приобрело сходство с ним самим. Вновь замерев, он уставился на собственного двойника – мертвого двойника, – когда дверь громко хлопнула, и в гостиной зазвучал хриплый голос Грюма. Следом за ним вбежал Люпин и, устранив боггарта, принялся успокаивать миссис Уизли, а Гарри все также стоял посреди комнаты, не в силах пошевелиться. Сердце будто сжала когтистая лапа, а глаза щипало. Прежде, услышав от этой невероятной женщины, что она считает его практически сыном, Гарри испытал щемящую признательность, но лишь сейчас, увидев воплощение ее страха, он действительно осознал ее слова. Миссис Уизли всерьез считала его своей семьей.

Не в силах справиться с накатившими чувствами, Гарри выскользнул из комнаты и, утирая на ходу слезы, взбежал по оставшимся ступенькам к их с Роном спальне.

***

К ночи Гарри удалось взять эмоции под контроль. Дождавшись, когда дом погрузится в тишину, а Рон, напротив, захрапит, он вылез из-под одеяла, нацепил очки и, подхватив теплую толстовку и мантию-невидимку, бесшумно выскользнул за дверь. Добравшись до туалета, он закрылся и неуверенно позвал Кричера.

К его удивлению, домовик тут же с тихим хлопком появился прямо перед ним.

– Эм... Ты не знаешь, Кричер, Грюм еще в доме?

– Одноглазый калека пил алкоголь, сделанный недостойными маглами, в своей комнате, и теперь спит. Чего еще ожидать от мерзкого маглолюбца…

Гарри облегченно выдохнул.

– А внизу сейчас никого нет? Я хотел бы поговорить с... с твоей хозяюшкой.

– Не спит только непутевый хозяин, он сидит с вонючей тварью в спальне хозяюшки, жалуется на судьбу и тоже пьет. Эх, видела бы хозяюшка, что стало с ее будуаром...

– Спасибо, Кричер. Эм… я тогда пойду к… к леди Блэк?

– Не стоит, – тут же встрепенулся домовик, – Кричер перенесет, – тонкие, жесткие пальцы сомкнулись на запястье Гарри, и через мгновение он оказался в кромешной темноте. Что-то щелкнуло, рядом тусклым светом загорелся газовый рожок, и Гарри понял, что стоит прямо перед портретом.

– Добрый… добрый вечер.

 Вальбурга окинула его долгим взглядом.

– Убедился?

– Я... Они же делают все это ради меня?..

– Уверен?

В ушах зазвучал голос директора: «ради общего блага…» Крыть было нечем.

– Может быть, Дамблдор… Но Рон и Гермиона, и Сириус, и миссис Уизли – они любят меня, сегодня я убедился в этом.

– Что ж, возможно.

Гарри оглянулся – Кричера рядом не было.

Повисло молчание, Вальбурга рассматривала его, задумчиво поглаживая изящным пальцами черный веер, а Гарри пытался собраться с мыслями. Ранее, думая о предстоящем разговоре, он почему-то представлял себе, что все будет очень просто – Вальбурга узнает о том, что он выполнил ее рекомендацию и все-таки проследил за друзьями, и сразу расскажет, о чем шепчутся орденцы в темных углах штаба. Да, он понимал теперь, что это действительно не простой портрет, похоже, он сохранил кое-какие привилегии бывшей хозяйки дома, например, осведомленность о том, что в этом доме происходит. Но Вальбурга упорно молчала, хитро поблескивая темными глазами, и Гарри не вытерпел:

– Раз вы общаетесь со мной, значит, хотите от меня чего-то. Все чего-то от меня хотят.

– Я мертва, Гарри, что мне теперь может быть от тебя нужно?

– Я не знаю, но у вас же много этих чистокровных заморочек, как знать... – под насмешливым взглядом он говорил все тише и тише, пока вовсе не умолк.

– В нынешнем существовании мне доступно совсем не много развлечений. Но, по крайней мере, я располагаю информацией, которая больше никому не известна.

– Что это за информация? – тут же вскинулся Гарри, невольно подавшись вперед, практически вплотную к холсту. Его неприятно покоробили слова о «развлечениях», но информация, Мерлин!, как же ее до сих пор не хватало, ведь все, абсолютно все что-то от него скрывали, и, несмотря на то, что те крохи знания, которые он получил в результате подслушивания, ранили и озадачили его, они были ценны. И все же их было мало, так ничтожно мало! Он поймал строгий взгляд Вальбурги и смешался, внезапно осознав, что стоит слишком близко, так, что, кажется, будто нос забился затхлым запахом старой краски. Он сконфуженно отступил, чувствуя, как щеки покрываются румянцем и добавил: – Мэм.

На этот раз Вальбурга не стала затягивать с загадочным молчанием и хитрыми полуулыбками, она расправила платье на коленях и серьезно посмотрела на Гарри:

– Например, твой шрам появился не в ночь смерти родителей. Он у тебя с рождения.

– С чего вы это взяли?

– Видела.

– Но откуда? Сириус вас нена... – Гарри снова смутился. Никак не этого он ожидал от портрета. Он надеялся услышать тайные сведения об Ордене, но разговор явно завел не туда, выбивая его из колеи, – так Гарри оправдывал собственную грубость в общении. – Простите, я хотел сказать, что вряд ли Сириус меня вам... показывал.

– Сириус – нет. А Флимонт и Юфимия приходили в гости вместе с тобой.

– Вы знали моих дедушку и бабушку? – перед внутренним взором возникло полузабытое воспоминание: отражающиеся в мутном зеркале фигуры членов семьи, такие знакомые и в то же время чужие черты; острые, торчащие вперед коленки у старичка – почему-то именно эта деталь врезалась в память крепче остальных.

– Конечно. Мы ведь принадлежали одному кругу.

– Но Сириус говорил мне...

– Моему глупому сыну было тогда примерно столько же лет, сколько и тебе, и у него на уме были одни только шалости да девчонки! Разве обращает внимание молодежь на то, чем заняты их родители?

На мгновение по лицу леди Блэк проскользнула эмоция, отдаленно похожая на сожаление. Гарри вспомнил, с какой горечью Сириус рассказывал о том, как сбежал из ненавистного дома, как провел несколько месяцев у гостеприимных Поттеров, а затем стал жить самостоятельно. Впервые Гарри задумался, а что в тот момент испытывала его мать? Ведь Сириус и сейчас был очень импульсивным, наверняка в подростковом возрасте эта его черта была еще более выражена. Ранее Гарри мысленно сравнивал отношение крестного к особняку со своими чувствами к дому Дурслей и думал, что они аналогичны, но теперь он понял, что это не так. Ведь на Тисовой Гарри никто не ждал, а у Сириуса была мать, пусть он и не разделял ее взглядов.

Некстати на ум пришел уход Перси из дома, его обвинение родителей в бедности, слезы миссис Уизли и мрачное выражение на обычно таком добродушном лице мистера Уизли.

Гарри окончательно запутался в своих чувствах. А ведь все было так просто: вот Сириус – хороший человек с тяжелой судьбой, а вот мрачный дом и портрет матери, выкрикивающий оскорбления и проклятия. Теперь же он вдруг посмотрел на все с другой стороны и понял, что судил обо всем слишком поспешно, слишком субъективно, основываясь на сиюминутном впечатлении, не видя, да и не желая видеть всей картины.

– Простите, – пробормотал он севшим голосом, не имея в виду ничего конкретного, просто ему захотелось как-то обозначить точку опоры в пошатнувшемся мировоззрении. Это было слишком. А вдруг он обо всем в своей жизни судил именно так? Вдруг, например, и Дурслям было, за что его недолюбливать, а он автоматически обозначил их плохими людьми и относился соответствующе?

Вспомнился свиной хвост у Дадли, и горящие занавески, и ползущий по полу террариума Боа Констриктор, взорванный камин и вываливающийся изо рта Дадли огромный зеленый язык… Гарри стало дурно.

Он чуть покачнулся и поднял взгляд в поисках поддержки. С холста ему понимающе улыбалась Вальбурга, ее обычно грубые черты лица неуловимо смягчились, а взгляд был полон грусти. Гарри судорожно вздохнул и постарался успокоиться: не время и не место для размышлений о жизни, в любой момент он мог быть застукан.

– Простите, – снова повторил он более твердым голосом, на этот раз имея в виду Сириуса, и выбрасываемые ими родовые ценности, и Клювокрыла в хозяйской спальне, и его, Гарри, предвзятое отношение к леди Блэк.

Вальбурга прикрыла глаза, а затем едва уловимо кивнула.

Спустя минуту Гарри все-таки смог собраться с мыслями. Шрам. О нем говорила леди до того, как парой слов и одним взглядом перевернула весь его мир.

– А… – он прокашлялся. – А разве этот шрам не связывает меня с Волдемортом? Он болит, когда Волдеморт испытывает сильные эмоции, и от его прикосновений. И, кажется, я вижу его сны…

Глаза Вальбурги на мгновение расширились, рука дернулась. В следующую секунду она перевела взгляд на собственные колени и тщательно разгладила невидимые складочки на платье, лицо ее окаменело. Гарри озадаченно наблюдал за ней, не понимая, что же вызвало такую реакцию? Ведь, как минимум, все орденцы знали о его связи с Волдемортом, следовательно, эта информация должна была дойти и до нее.

Он уже открыл рот, чтобы поинтересоваться, в чем дело, когда леди снова пошевелилась. Отложив веер и сцепив тонкие пальцы в замок, она наклонилась вперед, так, что Гарри показалось, что она вот-вот выпадет из своей рамы.

– А вот это, Гарри, самое важное. Видишь ли, Юфимия – твоя бабушка – сразу поняла, что ты необычный ребенок. Когда она обратилась ко мне…

Тут ее прервал тихий хлопок, и рядом раздался полный обожания голос Кричера:

– Хозяйка велела проследить, не будет ли кто искать Гарри Поттера. Рыжий Предатель крови проснулся и не обнаружил Гарри Поттера в постели. Сейчас он надевает свои обноски, чтобы отправиться на поиски.

Гарри даже не успел испугаться, когда друг за другом произошло несколько событий: Вальбурга бросила на него раздосадованный взгляд и отрывисто кивнула Кричеру, на запястье Гарри сомкнулись сильные тонкие пальцы, и он вновь оказался в туалете рядом со своей спальней.

– Кричер принесет позже, – домовик проворно стянул с изумленного Гарри толстовку, выхватил из его рук мантию и с тихим хлопком исчез.

Гарри ошарашенно потряс головой и бросил взгляд на старинное зеркало. Из мутной глубины на него шальными глазами смотрел бледный, лохматый, абсолютно дезориентированный подросток. Из коридора донесся едва заметный шорох и Гарри испуганно оглянулся на дверь. Резной шпингалет оказался задвинут. Он быстро шагнул к серому, но сохранившему следы былого шика унитазу и сдернул, затем метнулся к раковине, выкрутил кран на максимум, сорвал очки и, набрав полные пригоршни ледяной воды, окунул в них мгновенно онемевшее от холода лицо.

По завершении шоковой терапии Гарри снова взглянул на свое отражение. На щеках проступал румянец, часть волос безнадежно намокла, а взгляд стал более осмысленным.

Раздался стук.

Гарри схватил полотенце и распахнул дверь. Из темноты коридора на него подслеповато щурился Рон.

– Ты чего мокрый? – изумился он.

– Кошмар приснился, – Гарри с остервенением растер лицо полотенцем и, снова надев очки, поинтересовался: – Прости, тебе сюда надо? Я уже ухожу, – и, не дожидаясь ответа и бросив полотенце на крючок, направился мимо ошарашенного друга к спальне.

Первый шок отступил, и на его место пришло раздражение. Впервые за кучу времени Гарри удалось улизнуть из-под бдительного ока друзей, а они снова тут как тут – сорвали такой важный разговор! Гарри был уверен, что только что потерял возможность узнать очень, очень важные сведения о себе самом. Нет, эту возможность у него отобрали! И что теперь? Уже через несколько часов ему предстоит отправиться на Кингс-Кросс, и он не сможет поговорить с портретом до самого Рождества, а то и до следующего лета!

Гарри бросился на свою постель, зарылся лицом в подушку и зарычал. Все тело было напряжено до предела, зубы стиснуты, в нем клокотала злость. Хотелось вскочить и высказать Рону все, что он о нем думает. Хотелось схватить с прикроватной тумбочки стакан и выплеснуть воду прямо на его кудрявую макушку, а затем запустить этот самый стакан в стену. Хотелось сбежать из этого дома, где каждый его шаг контролировали.

Но Гарри не стал ничего этого делать. Он лишь натянул на себя одеяло, а когда дверь предупреждающе скрипнула – притих. Не ответил на тихий вопрос Рона, все ли у него в порядке. Долго лежал, уставившись в темноту, прислушиваясь к тишине – Рон почему-то не спешил засыпать, периодически со стороны его кровати доносился шорох, будто он изо всех сил старался найти удобное положение, – и думая о жизни. О том, что сделал сам, и что сделали ему. Анализировал произошедшие с ним случаи и свое отношение к ним. Пришел к выводу, что он страшный эгоист, ведь в большинстве решений он, хоть и прислушивался к мнению тех, кого считал близкими людьми, но никогда не ставил себя на место других, никогда не смотрел на ситуации по иным углом. Кажется, это называют твердолобостью. Даром, что Авада его лоб не взяла.

Усталость накатывала удушающими волнами, и к тому моменту, когда с соседней кровати раздался раскатистый храп, Гарри уже забылся тревожным сном, в котором ему вновь мерещилась черная, без ручек, дверь в конце коридора, и он испытывал смутное ощущение, будто уже видел эту дверь наяву.

***

Утро началось со скандала. Невыспавшийся Гарри торопливо натягивал носки, косясь в сторону окна – сквозь мутное стекло виднелось по-осеннему хмурое небо, полностью соответствуя настроению Гарри, – и стараясь не прислушиваться к крикам снизу. Одевшись, он внимательно осмотрел опустевшую и будто бы чужую комнату, подхватил в одну руку свой сундук, в другую – клетку с недовольно ухнувшей Буклей, и с трудом вытащил свой багаж в коридор.

С натужным кряхтением спускаясь на нижние этажи, он раздраженно размышлял, неужели так сложно было тщательнее распланировать отъезд? Мимо него несколько раз пронесся взмыленный Рон, суетливо разыскивающий свой значок старосты; Джинни щеголяла шикарным иссяня-черным фингалом, а близнецы дружно оправдывались перед громогласно отчитывающей их миссис Уизли. Протискиваясь мимо них, Гарри поймал веселый взгляд Вальбурги, которая изо всех сил старалась перекричать этот гам в своей излюбленной манере.

До отъезда Хогвартс-Экспресса оставалось около часа, и ни о каком завтраке уже и речи не шло.

Когда в бок жующего большой кусок кекса, обнаруженного прямо на крышке закрытого сундука, рядом со щербатой кружкой, полной молока – без молчаливой поддержки Кричера тут не обошлось, – и ждущего остальных в тесной прихожей Гарри ткнулся мокрый нос, он даже не удивился. В творящемся вокруг бедламе не хватало лишь протеста Сириуса, которому Дамблдор строго-настрого запретил выходить из дома, даже в виде пса.

Гарри сделал последний глоток и опустил взгляд на тоскливо поблескивающие в тусклом свете газовых рожков глаза. Сириус боднул его в бедро, повел черным ухом и тихо заскулил, а Гарри вдруг пришло в голову, что он видит крестного так близко первый раз с момента, когда подслушал ночной разговор, будто Сириусу легче находиться с ним рядом в своей аниформе.

– …Сириус, ну как же так, Дамблдор ведь четко сказал – нет!..

Не обращая внимания на жалобы миссис Уизли, Гарри опустился на корточки и крепко прижал к себе лохматое, жесткое тело. От Сириуса не слишком приятно пахло шерстью, поэтому Гарри слегка отвернул голову в сторону, прижимаясь к нему ухом и невольно обращая внимание на быстрые сокращения груди, которым вторило прерывистое, вырывающееся из открытой пасти, дыхание. Он понимал Сириуса. Ему тоже было бы не просто подойти и обнять его-человека. И Гарри мог только догадываться, что испытывал деятельный по натуре Сириус, зная о Пророчестве и не имея возможности что-то предпринять, помочь, сидя в изоляции.

В прихожую до отказа набились собравшиеся, наконец, подростки и сопровождающие, и Гарри был вынужден отпустить пса и выпрямиться, чтобы не быть затоптанным.

Защелкали многочисленные замки и засовы, и Гарри впервые за несколько недель полной грудью вдохнул бодрящий аромат мокрого асфальта, с неожиданным сожалением покидая неприветливый дом.