сын короля-звездочёта, жестокий прокуратор иудеи понтий пилат никогда не думал, что луч света, путающийся в грязных чёрных волосах, заставит его потеряться. в его тяжёлой, наполовину больной голове не было и мысли, что он будет смотреть круглыми глазами на избитое лицо мужчины и ощущать себя маленьким, слабым ребёнком. что он сможет почувствовать себя обезоруженным, словно слова "добрый человек" украли его доспехи и переплавили их в садовую оградку. любовь ударила его обухом по голове и бросила на растрескавшуюся от жары землю, и измученная жаждой почва высосала из него все соки, но трусость почему-то не тронула.
иешуа га-ноцри. до смерти его знали немногие - только матвей да люди, которых бродячий философ спас. после распятия его слава расползлась по ершалаиму, по всей иудее и дальше, и через годы о нём можно было услышать даже в ассирии. и при этом никто не знал его настоящего. о, что за чудо! одни называли иешуа бандитом, другие - мошенником, третьи восхищались им как повстанцем, и все они были дураками. умные люди считали га-ноцри мудрецом и были правы, считали врачевателем, и тот был им, но никто, кроме понтия пилата, не знал его величественного смирения, не чувствовал себя безмерно грязным под его чистым взглядом. может, оно и к лучшему, ведь знать его, любить его, не спасти его - хуже ада.
был ли пилат когда-то счастлив? наверное, нет. но однажды, сидя на троне, смотря снизу вверх на смуглое остроскулое лицо, он почувствовал, как неизведанное чувство распирало его рёбра с такой силой, что они готовы были распахнуться, будто ворота в доме радушных хозяев, и в этом было столько же боли, сколько радостного упоения. с тех пор прошло много лет, но иногда, шагая по мощёным дорогам городских улиц, он замечал, что взгляд его мечется по лицам прохожих в надежде натолкнуться на тонкие, разбитые, чуть напряжённые в болезненной полуулыбке губы. одиночество заставляло пилата слышать шорох волочащегося по земле хитона в шелесте листьев, и это было невыносимо.
он не мог спать, не мог есть, полная луна не давала ему покоя. пилату мерещилась кровь. повсюду: на руках, в зеркалах, на колоннах храмов и бутонах пахучих роз. он сходил с ума от страха, от стыда, от невозможности умыть руки. только банга спасала его от безумия, но рядом с ней он вспоминал: "первоначально он отнёсся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой", - и холод впивался когтями в его затылок. пилат помнил все слова иешуа, все его интонации, вздохи, движения головы и рук, вращения глаз, и от этого нельзя было спрятаться.
пилат говорил себе не подливать яд в вино так же, как говорил афранию не убивать иуду. он умолял себя не пить смертельный напиток, как убеждал не подкидывать кровавые деньги каифе. он отомстил предателю, отомстил первосвященнику, отправившему философа на смерть (пусть они все горят в аду), и, в конце концов, отомстил себе, главному преступнику, чья трусость не позволила спасти единственное дорогое существо от мучений.
он отравил свою жизнь невинной кровью, и, выпивая из резного бокала ядовитое вино, услышал: "пейте кровь мою и ешьте тело моё".
"жующий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную".