Каково это?

В комнате царит полумрак, шторы на окнах задёрнуты, но Шигео всё равно щурит глаза, будто даже этот скудный свет причиняет ему боль. Дышит он тяжело и с присвистом. Паря под потолком, Экубо смотрит на него, лежащего на жёстком футоне.  

– Может, я позову Рицу? – предлагает он с сомнением.

Шигео моргает, пытаясь сфокусировать зрение, и Экубо подлетает поближе. На лице мальчика блестят бисеринки пота.

– Я позову Рицу, – уже решительно говорит злой дух и разворачивается в сторону двери.

Но цепкие пальцы Шигео успевают его схватить.

– Нет.

Тихий, слабый голос полон такой мрачности, что Экубо встряхивает, словно от удара током.

– Ладно, ладно... Как хочешь.

Отлетев в сторонку, он косится на Шигео. Даже больной, лежащий пластом с температурой он распространяет вокруг себя ауру психической силы.

Тихо отстукивает секунды стрелка настенных часов. Крошечное пятнышко солнечного света, умудрившееся прорваться сквозь шторы, медленно крадётся по полу, достигает стены и пропадает. Шигео то впадает в краткое забытьё, то приходит в себя и озирается, дико вращая глазами.

– Ты чего? – каждый раз спрашивает Экубо, но мальчик не отвечает.

Наконец он засыпает крепко, но только чтобы проснуться спустя час с испуганным вскриком. Экубо и сам пугается, потому что энергия вихрем закручивается вокруг дрожащего Шигео.

– Да что с тобой?!

– Духи, – с трудом проговаривает Шигео, едва ворочая непослушным языком, и обнимает себя руками за плечи. – Духи повсюду! Они пришли за мной!

На лице его – почти ужас.

– Что ты такое говоришь? Тут никого нет, только я, твой напарник! – Экубо разводит руками и облетает комнату по периметру.

Шигео напряжённо следит за ним.

– Если тут и появится дух, я сожру его, – заявляет Экубо. – Сразу же.

– Правда? – лепечет Шигео, во все глаза глядя на него.

– Конечно.

– Это хорошо... Хорошо.

Экубо смотрит, как Шигео возится, пытаясь улечься поудобнее, и чувствует что-то, очень похожее на жалость. Большую часть времени он забывал о том, что Мобу только четырнадцать, и что самый, возможно, сильный в мире эспер – просто ребёнок, едва начавший превращаться в подростка.

Вскоре приходит мама, измеряет температуру, даёт лекарства, проветривает душную спальню, пытается покормить бульоном своего больного сына, но её присутствие так явно тяготит Шигео, что она, повздыхав и немного посидев около него, всё же уходит.

Но лекарства действуют, и Шигео становится чуть лучше. Лихорадочная краснота медленно сходит с его лица.

– Экубо... – неуверенно зовёт он духа. – Можно спросить?

Экубо удивляет такая робость в его голосе. Обычно Шигео задает любые вопросы прямо в лоб, не задумываясь ни о чём и не представляя, какую реакцию может вызвать неуместный, бестактный вопрос.

– Валяй, спрашивай.

– Каково это – умирать?

– С чего такой интерес, Шиге-тян? – интересуется Экубо, пытаясь заставить мрачный голос звучать насмешливо, так же, как всегда. – На тот свет собрался, что ли?

Но Шигео молча смотрит на него воспалёнными блестящими глазами, и дух издаёт долгий вздох.

– Слышал, наверное, как смерть называют старшим братом сна? Ну так это брехня. Это не похоже на засыпание, скорее, на пробуждение. Перед смертью страшно, но в момент, когда дух покидает тело, уходит и страх. Остаются другие чувства.

– Какие? – жадно спрашивает эспер, и Экубо нехорошо улыбается.

– Зависит от того, при каких обстоятельствах ты умираешь. Если это насильственная смерть, то ты, конечно, будешь в гневе. Если несчастный случай, вероятно, испытаешь печаль. Но можно умирать в спокойствии. А можно – в восторге.

– Как это?

– Не знаю. Мне это незнакомо.

Они молчат какое-то время. Глаза Шигео закрыты, и Экубо уже решает, что мальчик уснул, когда тот неожиданно глядит прямо на него.

– А как умер ты?

"Вот и бестактные вопросы подоспели", мрачно думает дух.

– Меня убили, – коротко отвечает он. – Ты же не думал, что великий я мирно почил в своей постели?

Шигео моргает и щурится.

– Было больно?

– Скорей противно.

И прежде чем Шигео раскрывает рот, чтобы спросить ещё раз, Экубо твёрдо говорит:

– Спи давай, сопляк приставучий.

Звучит это откровенно грубо, но Шигео шмыгает носом и послушно поворачивается на бок, накрываясь одеялом. Экубо глядит на его стриженый затылок, и слышит спокойное и глубокое дыхание.

В момент смерти чувствуешь не страх – ужас. От него перехватывает дыхание, от него стынет сердце, и всё твоё существо содрогается, противясь исчезновению. Умирать страшно, умирать противно. Отвратительно. Но чем глубже удавка впивается в кожу, чем крепче сдавливает горло, чем тяжелее сделать новый вдох, тем больше ты ощущаешь смирение. Смерть – это естественно, нашёптывает вставшая за спиной тень. Это правильно. Смерть – единственная объективная истина, потому что только смерть ожидает всё живое. Смерть – мировая правда.

Дёргаясь в петле, ты хрипишь и давишься слюной, потому что хочешь сказать, хочешь крикнуть – нет! Это не так! Я не хочу умирать! Я не могу умереть! Не сейчас! Не се...

А потом умираешь.

А потом в гневе открываешь глаза.

Экубо не хочет, чтобы Шигео размышлял об этом. Его время ещё придёт, но сейчас о смерти ему не нужно думать. Не нужно.