Вещи разлетаются по комнате, вспархивают листочки бумаги, старые документы, записки, стикеры, фотокарточки. Леншерр ловит одну, рассматривает. На снимке он с ‘’Людьми-Икс’’. Одетые в те самые смешные желто-черные костюмы, они смеются над чем-то. Мойра, Хэвок, Зверь, Банши, Мистик, он сам и Ксавьер, которого он чуть приобнимает за талию, склонившись к лицу и улыбаясь. Магенто презрительно морщится, разрывает фотографию и бросает в камин. Глупые, бессмысленные сантименты.
Пламя трещит, пожирает воспоминания, обугленными пятнами растекается по солнечным дням прошлого, запахом гари вытравляет аромат садовых цветов. С полок летят книги, папки, статуэтки. Толстый том в бордовой обложке как подбитая птица приземляется на ковер, растеряв половину страниц. Эрик падает на колени, дрожащими пальцами собирает листы с пушистого ворса. Это книга Чарльза. Видимо Леншерр взял её из библиотеки ещё тогда, в прошлой жизни, когда ничего ещё не было потеряно. Теперь он уже никогда не вернет её хозяину. Прижимает книжку к груди, жмурится и сжимает до треска зубы, чтобы не дать позорному скулежу вырваться из грудной клетки.
После этого он пишет первое письмо. Начало даётся труднее всего.
‘’Если бы ты знал как я тебя ненавижу’’
‘’Дорогой Чарльз’’
‘’Профессор И̶к̶с̶ Ксавье’’
В конце концов останавливается на простом:
‘’Мой дорогой друг’’
Дальше слова льются потоком. Металлическая ручка с перистым наконечником легко скользит по листу, подгоняемая взглядом Магнето. Сидя в разгромленном настоящем, Эрик Леншерр мысленно возвращается к руинам прошлого чтобы попытаться исправить то, что он натворил.
***
Эрик отправляет письма каждый вторник. Он пишет о какой-то чепухе, рассуждает о генетике, хоть ничего в ней и не смыслит, интересуется как дела у оставшихся, рассказывает о Рейвен и о том как он скучает по вечерам в особняке. Спрашивает как дела в школе и нашел ли Ксавье нового партнера для игр в шахматы (Леншерр надеется что нет). Он не упоминает Кубу, обходит её стороной, старается стереть из памяти ветер, пропахший металлом, красную кровь на белом песке, ничего не весящую пулю в ладони и ярко-голубые глаза, смотрящие на него с такой болью, что хотелось сердце из груди выдрать.
Первые несколько недель Эрик ходит в постоянном напряжении. Он случайно (или специально?) не скрыл откуда было отправлено письмо, не скрыл адреса их базы. И он боялся, что в любой момент могут нагрянуть агенты, что их могут забрать, запрятать в тюрьму, пытать, убить. Ненавидел себя за то, что считал что Чарльз способен на такую подлость, но продолжал бояться. Потом пришла надежда смешанная с ужасом - вдруг Ксавье придёт сам? И уже было неясно, чего он боится больше - того что правительство узнает где они скрываются или того что ему придется взглянуть в эти глаза цвета чистого неба после всего что он сделал.
Но и надежды и страхи оказались напрасны. Чарльз не отвечал. Ни после пятого письма, ни после шестого, ни после просьб, ни после угроз, ни после заботливо переклеенной и завёрнутой в шуршащую бумагу книжки в бордовом переплете. Отчаявшись, Эрик приложил к обычному письму рисунок шахматной доски, предлагая сыграть по переписке. В ответ ничего. Ни оскорблений, ни злых слов, ни даже отправленных назад конвертов. Просто молчание, безнадежное и жесткое как каменная стена. Сначала Леншерр злится на себя, на то что что-то не то сказал, не так сделал, на то что он опять все испортил. Потом на Ксавье, на его гордыню, нежелание идти на попятную, высокомерие.
А потом они планируют Ту Самую Вылазку. Разрабатывают план по спасению одного из самых влиятельных мутантов мира - президента Кеннеди. Это должно произойти в среду. У Эрика как раз хватит времени на то, чтобы отправить письмо. Оно выходит длиннее обычного. Магнето ничего не утаивает, ничего не скрывает, просто выливает чувства, мысли и желания на бумагу сплошным потоком. Его гложет дурное предчувствие. Что-то пойдет не так, он знает это. И он знает, что возможно следующее письмо он отправит нескоро. Нет смысла больше маскироваться, недоговаривать, осторожничать. И когда он уже готов сложить лист и запечатать его в конверт, ручка вдруг срывается и, оставляя пачкучий след из чернил, пишет будто сама: ‘’Я люблю тебя, Чарльз’’. Эрик дышит прерывисто, не решаясь даже шевельнуться. Он сидит так пока на небе не появляются первые звёзды, пока фонари на улицах за окном не зажигаются тёпло-желтым светом, пока кукушка на старомодных часах не заходится чуть скрипучей от возраста трелью. И тогда Леншерр медленно, будто во сне, заворачивает исписанный лист, кладёт его в конверт и посылает Рейвен на почту. Она бросает на него странный взгляд, но ничего не говорит.
Той ночью он так и не смог уснуть. Только глядел в пламя камина и медленно прихлебывал янтарный скотч из тяжелого граненого стакана. А на следующий день, когда операция сорвалась, когда его поймали, когда он впервые увидел свой «дом» на все обозримое будущее, Магнето думал только об одном - он уже никогда не сможет узнать ответил ли Чарльз на то письмо.
***
Они с Чарльзом сидят на шелковистой траве под сенью огромного дуба. Солнце светит прямо в глаза, и Ксавье жмурится как котёнок. Веснушки звёздочками рассыпаны по его носу и щекам и Леншерр не может удержаться от легкого поцелуя в одну из них. Телепат смеется, бархатисто и радостно, целует в уголок губ в ответ, прижимаясь к крепкому плечу, щекоча пушистыми волосами подбородок. Ученики гуляют по саду, кто-то расстелил себе плед прямо у кромки воды, со всех сторон доносятся оживленные разговоры и хохот. Галдёж детей смешивается с веселым пением птиц, но почему-то это не какофония, а скорее наоборот, симфония. Солнце сияет, с голубым небом над головой сравнятся только глаза Чарльза, птицы щебечут над головой, смех раздается приятной музыкой, а мутант которого он любит сидит рядом, положив голову на его плечо. Эрик чувствует безграничное счастье, наполняющее его изнутри. Он широко - по акульи, как любят говорить чарльзова мелочь - улыбается и утыкается носом в чужую макушку, вдыхая такой родной запах.
Внезапно теплый ветерок сменяется на яростный горячий ураган, смех превращается в ужасные, режущие уши крики умирающих в агонии людей и мутантов, от птиц остаются лишь воспоминания и горки сгоревших перьев, небо краснеет от зарева далеких пожаров и всё вокруг покрывается толстым слоем пепла. Леншерр кашляет, пытается избавиться от пепла в легких и едва успевает увернуться от обугленного ствола дуба, падающего прямо на него. Дыхание сбивается, сердце колотится прямо в горле, глаза слезятся и он тщетно пытается понять что происходит. Чарльз внезапно возвышается над ним, волосы треплет ветер, лицо спрятано в тени и видно только стеклянно блестящие, неживые глаза. Он бросает холодно и бесчувственно:
‘’Ты меня бросил. Ты предатель, Эрик. А теперь посмотри куда привело твоё предательство.
И исчезает, сгорает в огне с ужасным стоном, а очередной ураганный порыв бросает его прах Эрику в лицо. Леншерр остаётся один на пепелище, один над тем, что когда-то было трупом его любви, один единственный выживший, один среди руин, среди апокалипсиса. И он кричит-кричит-кричит, а когда просыпается от своего же крика - перед глазами лишь белые стены его темницы.
***
Эрик, если честно, не совсем понимает что происходит. Какой-то странный парнишка, который что-то говорит, спрашивает. Он что-то отвечает, особо не вникая, не задумываясь. В голове шумит, мысли беспорядочно мечутся, натыкаясь друг на друга.
А потом он видит Чарльза. И все окончательно ломается. От одного его вида, от неимоверного чувства вины, давящего на плечи и от его глаз, потрескавшихся, помутневших глаз, в глубине которых скрывается что-то. Что-то, не дающее Эрику успокоиться, что-то, зудящее под кожей, что-то, кричащее в голове, что оно как то связано с письмами.
Эрик растерян. Напуган. Чувствует себя слишком открытым, слишком… уязвимым. Мозг бьет тревогу, пытается возвести какие-то барьеры, но ничего не помогает, все защитные механизмы будто сломаны. Он не понимает что говорит, не контролирует происходящее. Тщетно пытается перетянуть на себя рычаги управления, но все снова ломается под взглядом чарльзовых глаз. На фразе ‘’Ты меня бросил’’, предохранители слетают, а в памяти всплывает жуткий кошмар семилетней давности. Эрик кричит на Чарльза, чуть было не ломает самолёт и начинает раскаиваться ещё сильнее.
Леншерр чудом возвращает себе толику былого спокойствия, извиняется перед Чарльзом и они играют в шахматы. Помогает не сильно - Эрик рассеян, задумчив, он чуть было не проигрывает, в результате чудом выворачиваясь в ничью. Впрочем, Чарльз не подает вида, что что-то заметил.
***
Перед отлетом в Париж, они решили заехать в Вестчестер, чтобы передохнуть. Леншерр помнил этот огромный дом совсем другим. Когда он видел его в последний раз, это было светлое здание, чисто убранное и явно любимое. А сейчас большая часть окон задернута тяжелыми шторами, по углам пыль и паутина, из неожиданных мест выкатываются пустые бутылки из под виски или похрустывают осколки стаканов. Пару раз он даже натыкался на шприцы, которые тут же брезгливо отбрасывал носком ботинка куда подальше. Логан никак не прокомментировал, а Хэнк в ответ на вопросительный взгляд только жестко сверкнул желтовато-карими радужками, злобно нахмурился и ушел наверх. Магнето последовал за ним - отмыться от остатков Пентагона и сменить одежду. Когда он спустился, на первом этаже было тихо. МакКой сидел в своей комнате, Логан кажется спустился в подвал, а Чарльз… Чарльз вырубился на кожаном диване, стоявшем в гостиной. Сейчас были отчетливо видны перемены, произошедшие с ним за это время. Леншерр снова почувствовал вину, давящую на плечи и щемящее ощущение в груди. Он укрыл телепата давно не стиранным шерстяным пледом и малодушно сбежал в его кабинет в поисках бутылки скотча. Воспринимать всё это на трезвую голову Эрик определенно не мог.
На первый взгляд в чарльзовом кабинете ничего не поменялось. Просто нарос небольшой слой пыли и добавилось несколько фотокарточек - Ксавье в обнимку с Рейвен перед университетом, вся команда ‘’Людей-Икс’’ вместе, еще в первый день, когда Дарвин был жив, а Ангел не ушла к Шоу. В тот самый момент, когда Магнето удалось сдвинуть тарелку. Он торопливо положил фотографию лицом вниз. Скотча хотелось все больше. И тут в глаза бросился небольшой кожаный альбом нежно-коричневого цвета. Поддавшись неясному порыву, Эрик открыл его, ожидая увидеть там какие-нибудь семейные фото, и застыл.
В альбоме были письма. Его письма. Заботливо расправленные и вставленные вместо фотографий. Леншерр торопливо перевернул страницу и увидел там кое-что новенькое. Такого он точно не писал… это был ответ! Чертов Ксавье всё это время отвечал ему, всё это время! Он продолжил листать, пробегая взглядом письма. Вот Чарльз пишет о том, что в жизни в инвалидной коляске не так уж и сложно привыкнуть (врет конечно), вот с энтузиазмом раскрывает свои планы на школу и рассказывает о первом потоке, вот шутит, что с кем либо кроме Эрика игра в шахматы перестает иметь всякий смысл, вот стрелочкой на рисунке сделан первый ход (королевская пешка на е4) и на следующем листе прописаны различные варианты развития игры, вот… вот последнее письмо. То самое.
Дальше несколько разворотов просто пропущены, а на следующем начался хаос. Беспорядочные строчки вдоль и поперек, косо тянущиеся то вверх, то наоборот сползающие к низу, к самому краю, что-то зачеркнуто, размазано, какие-то странные рисунки, суматошные каракули, почеркушки. Оскорбления, неразборчивые спутанные предложения, загогулины, грязные пятна, кляксы, капли алкоголя и слёз, всё, что телепат по каким-то причинам не мог сказать вслух, всё, что он таил внутри себя, всё это рекой, ураганом выплеснулось на страницы, сметая всё вокруг.
А последний лист, уже форзац, был заполнен лишь одной фразой. ‘’Я тебя тоже.’’
Эрик замер, ошеломленный, подавленный, разрушенный и собранный заново. Он не знал сколько так стоял. Сколько пытался осмыслить то что сейчас прочитал, увидел, узнал, то что ему открылось. Из размышлений его вырвал тихий звук шагов. Напряженный как оголенный нерв, он чуть не подпрыгнул, но потом перед ним встал Ксавье. Телепат аккуратно вынул альбом из подрагивающих рук металлокинетика и положил обратно. А потом посмотрел прямо в лицо. И они оба оказались в ловушке. Чарльз между столом и Эриком, а Эрик во взгляде Чарльза. Его глаза чуть посерели, теперь больше по цвету напоминая небо перед грозой, а в глубине зрачков застыло что-то хрупкое, разбитое и неудачно склеенное, но всё ещё живое, подрагивающее как человеческое сердце.
Леншерр понял что плачет, когда Чарльз, чуть потянувшись вверх, пальцами коснулся его щеки, вытирая скатившуюся слезинку.
— Чарльз?.. - хрипло прошептал Эрик, едва слыша сам себя.
— Ты не должен был этого видеть… - голоса почти не слышно, но отчаяние сквозит в каждом звуке. Эрик смотрит и видит в его глазах столько боли, что щемит сердце и новые слёзы наворачиваются на глаза.
И они застыли так - один чуть вытянувшись наверх, другой наоборот склонившись вниз, утопая в глазах друг друга. Как неудачная пародия на то что было тогда, изуродованная скульптура, что раньше была прекрасна. Время застыло, остановилось, боясь потревожить их, но в то же время проходили века, тысячелетия, а они все так же стояли, не в силах пошевелиться, не в силах оторваться друг от друга, оторваться от глаз напротив. Ощущение этих пальцев на его скуле было правильным, правильным до боли, до новых слёз на ресницах, до крутящей судороги в животе, до перехваченного дыхания. И хочется просто оставить всё так, стоять пока они не состарятся, пока от них не останутся только скелеты, пока от скелетов не останется горка их праха, перемешанного между собой. Потому что так и должно быть.
Но Ксавье внезапно прерывает зрительный контакт, выскальзывает и выбегает из кабинета. Дверь за ним с шумом захлопывается. Эрик остается один. Ему хочется выть-выть-выть пока горло не начнет саднить, хочется упасть на колени и биться головой об пол, хочется разворотить это гребанное поместье, принесшее ему столько боли, сравнять его с землей, чтобы не осталось ни следа, ни даже крохотного камешка, напоминавшего об этом месте. Он сжимает до скрипа зубы, оставляет кровавые полумесяцы на ладонях и дышит-дышит-дышит через нос, чтобы успокоиться, чтобы не дать себе совершить ту же ошибку, что и тогда, на Кубе, чтобы не разрушить его единственный путь домой.
***
Эрик Леншерр, никогда в своей жизни не умевший ждать и не отличавшийся терпением ждёт. Ждёт днями, ночами, ждёт годами. Ждёт, чтобы исправить то, что он натворил. Ждёт, чтобы сказать Чарльзу Ксавье то, что должен был сказать ещё очень давно.