— Да ёбаный рот!
Вопли издаваемые Хан Джисоном способны пробить очередную озоновую дыру в атмосфере не хуже солнца. Привыкшие соседи ещё пол года назад закупились берушами, а непривыкшие ещё пытались иногда в его воспитание, жалея моющие на отмывание крови капающей из ушей. Наивные люди, даже мамулечка бросила это неблагородное занятие лет в девятнадцать, когда единственный сыночек свалил, наконец, из отчего дома в самостоятельную жизнь.
— Опять?
Пока Хан очень по-взрослому крыл матом безымянного соседа, Ли Минхо удобно контрастировал лёжа на диване с похренистическим выражением лица, забивая болт на весь мир и каждого его жителя в частности. Кроме Суни, Дуни и Дори. Ну, ещё может быть Чанбина. Пока Джисон, по обыкновению, стоит и орёт — кошатник распластался звездой на старом покрывале и медитирует, умело игнорируя само существование окружающей его среды.
— Да заебал уже! Ну сколько можно? — не унимается Хан, агрессивно захлопывая окно. Благо металопластик, не вылетит к херам. — Тупая псина! Это, блять, война!
— Слушай, Вечный Воитель враг Судьбы*, а может он просто пытается привлечь твоё внимание?
— Очень странный подкат, знаешь ли.
— Ли знает, конечно же, — усмехается Минхо, гораздо больше интереса проявляя к узору трещин по всей краске на потолке. — Поэтому Ли тебя и учит.
— То есть пользы от тебя не будет? — хмыкает Джисон.
— Нет, конечно, что за вопрос?
Принимать участие в цирке на выезде Минхо не намерен даже в своём дворе, а уж у друзей — тем более. Он лениво водил рукой по махровой ткани и наслаждался приятными ощущениями скольжения мягких ворсинок по коже и даже крики Джисона считал недостаточно весомым поводом, чтобы прерывать сию процедуру.
— Слушай, а чего ты так бесишься, кстати? Ты же сам под своими окнами помойку разводишь, когда покурить вылазишь.
— Неправда! Я свои бычки о кирпич тушу и в старую баночку из-под кофе бросаю.
— Часто попадаешь? — усмехается Ли.
— В пяти случаях из семи! — Хан гордо выпячивает грудь вперёд и ждёт, что его по головке погладят за талант и сообразительность.
— Пиздишь, — выносит вердикт Минхо и возвращается к созерцанию потолка над головой, подминая под голову длинную мягкую подушку.
За дверь его Хан не выставляет только потому, что приходится натягивать джинсы и идти убирать весь тот срам на улице. Прав был папа, когда говорил, что снимать квартиру на первом этаже — хуёвая идея. Лучше бы на пару с тем же Феликсом снял двушку где-нибудь, где не первый этаж и не живут всякие собаки блохастые, которые соседям под окна гадят.
***
Если бы Сэмюэль Морзе был русским, то вместо длинного сигнала он бы использовал последовательное «блятьблятьблять». Не для сокращения кода, а для удобства и простоты восприятия.
Такой нецензурной морзянкой Хёнджин общался с мирозданием каждое утро. Научиться ложиться спать вовремя трудней, чем научиться чистить зубы и пить кофе одновременно в один рот.
— Мог бы и разбудить, падла! — шипит Хван, перечитывая записку от соседа, оповещающую, что завтрак в микроволновке, а он уже упетлял на пары. Постскриптум Сынмин напоминал помыть посуду и выкинуть мусор, потому что он готовит еду, даёт Хвану списывать на тестах и вообще у него маникюр.
Танцуя вприпрыжку на одной ноге между кухней и ванной, одновременно натягивая носки и свитер, про мусор Хёнджин не забывает только потому, что не переживёт очередного знакомства с тараканами. В прошлый раз он со своими километровыми ногами, в секунду, запрыгнул на стол и отказывался слазить вниз до тех пор, пока Сынмин не убил кухонного захватчика. Орал Хван так сильно, что постучал в стену даже сосед справа, имя которого запомнить они не удосужились за два месяца жизни через стенку. Вечером он уже собрал свой чемодан и ныл на ухо Сынмину, чтоб нашёл им новую квартиру, без монстров и с бесперебойным интернетом. Успокоить его получилось только продемонстрировав баланс на карте и напомнив какие у них зарплаты.
Мусорные баки, по хрен пойми какой логикой принятому решению «гениального» архитектора стоят за домом, что увеличивает траекторию хванового перемещения метров на пятьсот-семьсот, чтобы обойти здание. Ради экономии времени и усилий, он пакет, не глядя закидывает метров с пяти, в надежде, что он баскетболист такой же хороший как и футболист, и бежит к автобусной остановке, в голове прокручивая, какими именно матами он будет крыть общественный транспорт и жаворонков сегодня.
***
— Я придумал!
После долгих двадцати минут хождения по комнате с умным лицом взад-вперёд, Джисона посещает идея. Чанбину стрёмно её слушать, ибо то, что рождает мозг Хана, как правило, слегка…
— Своеобразно, — комментирует Минхо, развалившись на диване друга так, чтобы спиной умостится в мягкий угол, а ноги закинуть на Чанбина.
— Есть идеи лучше?
— Хани, даже понять и простить будет лучше, чем то, что предложил ты, — хихикает Чанбин,
постукивая пальцем по коленке Минхо и отбивая засевший в голове ритм попсовой песенки.
— Вы только и знаете, что критиковать! — губки Ханечка дует так обиженно, так демонстративно, что хрен разберёт, насколько высоко по шкале Рихтера он сам оценил свой мстительный план.
— Критиковать такое — это просто естественная реакция организма на визуализацию твоих слов.
— Да что вам не нравится то?
— Да в принципе всё, — продолжает Со. — Начиная от «нассать в тарелку» и закачивая всем, что дальше.
— Как сказал бессмертный классик: «критикуешь — предлагай», — Джисон жопой падает вниз на диван и пинает коленкой Минхо, чтобы конечности свои собрал воедино и дал ему пространство на собственном диване, он тут один аренду платит и при всей своей компактности должен иметь возможность пристроить тощую задницу мягко и тепло.
— С каких пор советский учёный стал классиком, да ещё и бессмертным? — лениво интересуется Минхо.
— Кто?
— Королёв. Учёный из СССР, сказавший это в…
— Я Оксимирона имел ввиду, — перебивает Джисон, не догоняя, о каком Королёве речь и когда это друг сложные русские фамилии выговаривать без акцента научился.
Минхо руку в рукав белой толстовки спрятал и помахал, будто флагом, показывая, что сдаётся, ибо трату энергии на экскурс в историю для кого-то вроде Джисона считает проектом убыточным, неблагодарным и скорее всего придётся с дивана встать, а он так хорошо примостился, даже если его ноги на немытый пол скинули.
— Ты даже не знаешь наверняка, кто это, а уже мстю планируешь, — тянет Чанбин, всё ещё не до конца понимая, нахуй они тут вообще собрались.
— А вот и знаю! — восклицает Джисон. — Я соседей обошёл и поспрашивал. Это точно этот придурок слева, — он рукой машет на стену, за которой живёт главный подозреваемый. — Он мне сразу, как въехал, не понравился.
— Слишком красивый? — уточняет Минхо.
— Слишком тупой, — поправляет он, тактично опуская, что одно другое, в принципе, не исключает.
О соседях Джисон знает мало. Помнит, что один из них злой и занудный, а другой — высокий и тупой. Проявились эти качества, когда высокий очень долго и упорно пыталя ключом от почтового ящика открыть входную железную дверь и очень сильно удивлялся, когда не получалось, а второй отобрал ключи, ловко открыл дверь и, как мамочка нашкодившее чадо, за шиворот, втянул его в квартиру. Джисон готов поклясться всей коллекцией пингвинов из киндера, что сквозь захлопывающуюся дверь до него долетело строгое: «Иди мыть руки, пакостник». Он ещё тогда понял, что с этими двумя точно что-то не так.
— Предлагаю тебе высказать ему свои возмущения в лицо. Спокойно и конструктивно… — Чанбин только начинает рассуждать, как его коленки толкает пяткой Минхо. Вроде легонько, но уебать получилось Джисона.
— Не, чувак, не выйдет. Хани и конструктив поссорились ещё в средней школе. Про спокойствие даже заикаться на его территории страшно.
— Мудак ты, хён, — бубнит Джисон, потирая ушибленную коленку. У Чанбина не ноги, блин, а груда металла. — Встречаться с тобой — это попасть на фестиваль «тысяча и одно ласковое прозвище для партнера в духе: брат, братан, братишка», — не остаётся в долгу младший.
— Как хочу так и называю.
— Искренне надеюсь, что ты не спишь с ним при полной луне. Вдруг он во что-то ядовитое превращается, — бурчит он обиженно Чанбину.
На всякий пожарный, Джисон встаёт с дивана и отходит в угол, ибо ну их нахрен. Обоих. Друзья, блин. Хорошо хоть Феликса не притащили. Лекции о всепрощении и гуманизме он по трезвому не вывозит. По пьяному, в принципе, тоже не вывозит, но когда он пьяный у Ликса голос красивый — заслушаться можно и немного влюбиться, если не знать, какой он отбитый наглухо на самом деле и не вслушиваться в контекст.
***
— Мне нужно больше часов в сутках, — Хван ноет и бьётся головой о кухонный стол. Резким движением руки Сынмин подкладывает ему под лоб грязное, зато мягкое, кухонное полотенце. Чтоб через три минуты страдалец не ныл, потому что «лобик бо-бо».
— Тебе нужно пиздюлей и ежедневник.
— А ещё мне нужно пиво, — останавливает акт самобичевания Хёнджин, потому что по мягкому нет этого прикольного глухого стука о дерево, чтоб с эхом.
Сынмин хмыкнул, забирая полотенце и вешая его обратно на крючочек. По хорошему им всем нужно окно возможностей, желательно без решёток, и мозгов, хоть пару грамм, хотя-бы одному, а есть только надежды найти работу по специальности и мелочь на питьевую воду из автомата.
Проблема, на самом деле, как обычно, яйца выеденного не стоит — Хван по привычке драматизирует. Хочется пацану почувствовать себя героем любимых дорам, чтоб всё было ярко, захватывающе и обязательно с хэппи-эндом. Чтоб у наблюдателей сердце щемило от его недостраданий и скупая мужская слеза украшала мужественные скулы мужчин, а тихие всхлипы вырывались из алых губ барышень. А по факту надо просто на зачёт умудриться не проспать и успеть подготовиться.
— Всё ещё склоняюсь к пиздюлям.
Сказать соседу о том, что он — сука бессердечная, мешает звонок в дверь. Хван вскидывает голову к потолку и откидывается на стуле так, что едва не падает вниз, благо ухватился за стол. Он свой мусор уже вынес и в магазин пойдёт через час, все поручения сверх — в письменном виде на холодильник до того, как он вываливается в универ, пожалуйста.
— Добрый день? — Сынмин так долго шёл открывать, что звонивший устал звонить и принялся бить в дверь ногами.
— Нихрена не добрый. Вы зачем это делаете?
— Открываю дверь? — спрашивает Ким. — Чтобы Вы мне её своими культяпками не снесли.
— Нет. Зачем Вы мусорите каждый день?
— Чтобы убирать, полагаю?
— Ну так убирайте, будьте любезны, блять! — взвизгнул странный парень и скрылся за дверью справа.
Сынмин ещё секунд пять хлопает глазами и закрывает дверь. Заходит обратно на кухню он оповещая Хвана о том, что рядом с ними живут ебанутые люди. Прав был арендодатель, когда предупреждал их держаться от соседей подальше.
***
— Сука, — стонет Хёнджин не красиво, совсем не картинно, а очень натурально и даже страдальчески.
— Ты же сам просил будить тебя так, чтобы ты просыпался.
Будить — это когда мама легонько плечо гладит и волосы перебирает, а за окном птички поют о начале нового дня. Пнуть кровать так, чтоб в ответ из квартиры справа ударили в стену — это издевательство. Ещё и в шесть утра.
— Нахера так рано?
— Чтоб наверняка проснулся.
Сынмин наверное рассчитывал, что Хёнджин пораньше соберётся, спокойно выбросит свой мусор и лёгкой походкой Жан-Поля Бельмондо дойдёт до первой пары, даже не опоздав, но тот обломал вкусную малину просто умостив жопу на диване и вырубившись ещё на час. Когда его снова попытались разбудить он даже не открывая глаз показал длинный средний палец и натянул капюшон махрового халата пониже на морду лица, чтоб света яркого не видеть.
Третью попытку Сынмин предпринимать не стал из соображений ценности жизненных уроков и банального «впадлу». Очередная записка на холодильник — ориентир на утро и свою миссию считает выполненной.
***
Энергетический запас Хан Джисона по вместительности достигает размеров Марианской впадины. По адекватности решений пробивает её же дно. Обычные люди вокруг него преисполняется зарядом на весь день, живут двадцать четыре часа в режиме турбо, но, как правило, не очень правильно. Только Минхо умудрился выработать толерантность к этому явлению.
— Вот только, блять, попробуй в этот раз, — шипит злобно Джисон, обещая себе не проморгать преступника и обрушить на него кару, какую только способен поднять сам с божьей помощью.
Лёжа на кровати, едва не пуская носом пиво, найденное в укромном уголке ханового холодильника, схованым за банкой майонеза, которую выкинуть надо было ещё месяца полтора назад, Минхо хихикает.
— Эта дорама становится всё интереснее.
— Ты не помогаешь!
— Я и не собирался.
Смешно и страшно одновременно. Если решительность и то ли чувство справедливости, то ли жажда возмездия, заставляют его сидеть на подоконнике, втыкать в грязное окно и даже не курить, поджидая соседа всё долбаное утро — страшно представить, на что он вообще способен. А в целом Ханечка в пижамных штанишках и домашней футболке с пятнами чего-то не факт, что съедобного, на подоконнике с серьёзными лицом — это, конечно, смешно.
Мусор под его окнами появляется за те несчастные двадцать минут, что он позволил себе выделить на душ. Так мало того, ещё и бродячие собаки доедали остатки хрен пойми чего помойного и рычали так громко и грозно, что Хан закрыл окна и, на всякий случай, запер дверь.
— Ну точно псина! Корешей своих позвал, — бурчит он обиженно, обнимая подушку всеми четырьмя конечностями под смех лучшего друга. Пиво он всё-таки проливает на старое мягкое покрывало. Джисону, между-прочим, тут ещё спать!
***
Майские ночи были созданы специально для того, чтобы мучить тех, у кого маленький объём лёгких и большая потребность в свежем воздухе. Сеульская духота многомиллионного мегаполиса, особенно в квартире на первом этаже, ставила перед тяжёлым выбором — задохнуться от отсутствия воздуха или от вони выхлопных газов проезжающих мимо машин. Хёнджин, под недовольный бубнёж соседа по квартире, выбирал второе и окна держал нараспашку. Почти как свою душу.
— Я умру. Я точно умру. Здесь, с тобой, в нищете и муках.
В кои-то веки ноет не Хван и от этого гордо выпячивает грудь вперёд, чувствуя незнакомую ранее мужественность и величие.
— Слушай, ты честно продул в камень-ножницы-бумагу. Смирись и живи дальше.
— Ты меня вообще слушаешь или нет? Я умираю! Я не вывожу этот запах! — Сынмин едва не начинает подвывать, дёргая струны сострадания в душе Хёнджина. К его огорчению, себя Хёнджину жалко немножко больше, чем других и окна остаются открытыми.
— Как пожелаешь, только скажи, где деньги на аренду за следующий месяц лежат и умирай на здоровье, — Хёнджин даже не пытался сделать вид, что страдания друга интересней мемчиков в Инстаграме.
***
Оставлять всякую мелочёвку на подоконниках — самая тупая привычка Хван Хёнджина из длинного списка всех тупых его привычек. Додуматься кидать ключи, деньги, телефон прямо под открытым окном, живя на первом этаже — это надо быть либо совсем отсталым в развитии, либо вкрай похуистом, а ввиду неадекватной восприимчивости и излишней эмоциональности, подозревал Сынмин, всё-таки, проблемы с головой.
— Это потому что ты — дебил! Иди теперь и ищи!
— Сам дебил! Аккуратней надо быть! — орал из комнаты Хёнджин, просовывая ремень в петли джинс и натягивая совсем недавно снятую толстовку. — Отрастил жопу размером с бронетранспортёр, а все шишки мне!
— Просто у вещей должно быть своё место!
— Я сейчас тебе твоё покажу! — огрызается он, недовольный вполне себе разумным жизненным уроком.
— И будешь ходить, как лох без ключей! — парирует невозмутимый Сынмин, в надежде либо отстоять закрытые окна, либо сделать из Хвана подобие человека разумного. — Как собака будешь каждый вечер ждать меня у двери и скулить тихонечко!
Аргументы у Сынмина убедительней новостей по телеку, на которые он и залип, когда толкнул километровую стопку тетрадей, блокнотов, учебников и прочей лабуды на подоконнике, спихнув это всё за пределы здания. Кто вообще сейчас смотрит новости?! По телеку!
В куче всякого говна, которое Хёнджин ежедневно выковыривает из рюкзака, были ещё чеки из супермаркета, салфетки из KFC и многострадальные ключи. И всё это красиво разлетелось прямо под окнами примерно трёх квартир.
— И мусор выкинь!
Сынмин на выходе ловит соседа и швыряет пакет прямо в лицо. Хван, подтвердив в собственных глазах статус лучшего баскетболиста в квартире, ловит снаряд двумя руками у самого носа и, открывая дверь, показывает Киму средний палец, считая, что неприличный жест максимально раскроет его отношение к сложившейся ситуации, Ким Сынмину и жизни в целом.
***
Курить в квартире Хан Джисону арендодатель строго запретил, чтоб обои не провоняли тошнотворным запахом табака, и советовал выходить на улицу, мол первый этаж, недалеко. Но Хан Джисон не был бы собой, если бы не пытался выдрочить любую ситуацию на своём жизненном пути — дай только повод. Он придумал схему — наполовину высовываться из окна, чтобы дым не попадал в комнату и вроде курит на улице, но и жопа в тепле.
Первая затяжка делается с закрытыми глазами, потому что ветер, а не наслаждение от никотина, и открыть их заставляет странный звук прямо под его окном. Шорох с редкими злыми матами без контекста.
— Сука, да где же они? — шипеть Хван старается как можно тише, чтобы не привлечь внимание соседей к шуму и не стать главным героем говёного ток-шоу прямо посреди бела дня.
— Ты! Слышь, псина! А ну пошёл отсюда нахрен! — Джисон орёт не своим голосом так, что Хёнджин вздрагивает и роняет пакет, который решил выбросить после основной миссии. — Я не шучу! Я щас выйду и закопаю тебя прямо под этим окном, чтоб навсегда запомнил!
— Чё ты орёшь?
— Чего я ору? Ты охренел?! А ну погоди! Щас я…
Недоумение Хёнджина перекрыл едва зародившийся конфуз от нахождения в центре максимально странной картины. Настолько он недоумевал, что Джисон успел выбросить сигарету, одеть спортивки, обуть кроссовки, закрыть дверь и оббежать дом с твёрдым намерением реально по морде съездить, пока Хван переваривал ситуацию.
— Ты какого хрена творишь, собака бешеная?!
— Ключи ищу…
Хван репу чешет с длинными волосами прилипшими к лицу, ну чисто мальчик из аниме. Джисон даже подвисает на секунду рассмотреть паршивца. Он шёл (читай бежал) с чётким планом ёбнуть, но по такому лицу красивому даже жалко, а Чанбин-хён так и не научил его пробивать апперкот по печени, чтоб следов насилия не оставлять.
— Ты, мудила, зачем мне под окнами гадишь?!
— Я?
— Нет, блин, я сам тут, собака такая, каждый божий день начинаю с пункта нагадить у дома, чтоб по утрам курить приятней было!
Орёт Джисон громко, насколько связок хватает, и долго, что Хёнджин залипает немного, слушая пламенную речь. Сравнение себя-любимого с блохосборниками, болонками, таксами (потому что тоже длинные) и прочими друзьями человека он тактично пропускает мимо ушей, а вот ультразвук, на который местами переходит недовольный сосед прям режет слух, заставляя поморщиться, когда вакуум отпускает.
Хёнджин, вроде бы впервые в жизни, вокруг себя смотрит и реально, мусор разбросан вокруг него, как ритуальные артефакты вокруг тотемного животного. Неловкая ситуация и в поиске оправдания Хёнджин вертится, как юла на одном месте, глазами выискивая первопричину сего конфуза и находит огромную дыру в пакете, который швырнул в него Сынмин.
— Бляяя…
Пока он закатывает глаза и закидывает голову к небу, в общем картинно драматизирует, Джисон внимательно за этим всем наблюдает, думает, что чувак реально двинутый и, на всякий пожарный, шаг назад делает. А Хёнджин, пройдя четыре стадии принятия, переходит к той, где начинает громко смеяться, приговаривая, какой же день ёбнутый. Джисон ещё больше пугается и думает, что ёбнутый не день, а жизнь. Жизнь вот этого двинутого из аниме.
— Ты это… Убери тут что ли… Не по-пацански как-то… — мнётся Джисон, неуверенный, что его скромная просьба будет замечена.
— Да, конечно, прости, — Хёнджин уже жопой на газон упал и похуй на всё. Хуже уже не будет. — Я уберу тут. Ключи только найду, ладно? — и добавляет, пиная несчастный пакет. — Вот же сука, сколько геморроя.
Минутка на прокрастинацию — ерунда, но Хан всё больше убеждается, что перед ним ну явно чувак не от мира сего. Уже и плевать как-то на мусор становится, гораздо актуальнее вопрос — а не полезет ли он ночью в окно с ножом проверить, насколько комфортно он будет ощущаться в джисоновом горле. Мало ли. Глаза у парня безумные малость и злость аж прёт так, что уебать, в целом, могут и Джисону.
Пакет Хван от обиды и негодования продолжает пинать. Во имя чего — хуй знает, просто так, всё-равно раком ползать по газону, сортировать мусор и нужные вещи, ключи бы найти. И так впадлу вставать. Так тепло уселся. А ещё пожаловаться хочется, потому что виноват сосед, а все шишки снова Хвану. И где хвалёная справедливость, когда так нужна?
— Ты это… Всё нормально? — Джисон не уходит, потому что интересно, чем всё закончится, а как правильно говорить с тем, кому пять минут назад на весь Корейский полуостров орал обещания лицо сломать, не знает. Но очень старается.
— Ага, заебись просто. Не видишь разве? Сижу, наслаждаюсь жизнью!
— Может помочь надо?
— Надо. Можешь грохнуть моего соседа, закопать его под окнами, как обещал, и платить половину аренды со мной?
— Что прости?
— Забей, — Хёнджин-а рукой машет и второй опираясь о землю, пытается поднять себя обратно на ноги. — Это шутка. Ну, погнали.
Шея приятно хрустит, когда Хван её разминает, готовясь к новым свершениям и, вновь сгибаясь в три погибели, ползёт под окна. Ключи делают из метала, а значит далеко, как всякие бумажки, они улететь не могли.
— Ты там закладки ищешь, что ли? — пугается Джисон, а ведь реально неадекватным пацан выглядит. Может арендодателю сказать, а то стрёмно будет по вечерам за пивом в круглосутку бегать.
— Нет, ключи упали.
— Ключи?
— Да, блин, ключи, я же сказал уже! — вздыхает Хван и выпрямляется в полный рост. — Всё это… — он руками обводит пространство бумажек под окнами. — Из моего окна выпало. Сосед — слон в посудной лавке, жопу размером с Титаник отрастил, а жить с ней не научился и вытолкнул всё это… — парень снова руками обводит область допустимую к поиску. — В окно. И там были мои ключи. Если не найду — жить, скорее всего, буду на улице, а завтра дождь обещают.
Секунд десять, а то и целых пятнадцать, требуется Хану на обработку новой информации и принятие решения, доверять ли странному соседу или всё-таки оставить в списке ёбнутых на голову.
— А всё остальное? Это ты тоже на окне хранишь? — спрашивает он, пальцем указывая на мусор из пакета.
— Не, это собака какая-то увязалась за мной и, видимо, пакет прокусила, а я не заметил, — чешет он затылок, восстанавливая в памяти события минувшего часа. — Ещё думал, чего этой бродяге от меня надо.
— Своего почуяла, — пробормотал всё еще не очень довольный Хан.
— Что?
— Говорю, помочь тебе?
Хёнджин раздумывает немного, оценивает фронт работ, переступает гордость пополам с желанием лечь под грузовик и кивает. Вдвоём быстрей должно дело пойти и будет, кому пожаловаться. Выслушивать чужие проблемы — тоже помощь.
— Хёнджин, — неожиданно говорит повеселевший и успокоившийся неудачник.
— Чего?
— Зовут меня Хёнджин.
— А. Понятно. Хан Джисон.
Время идёт и даже в четыре руки процесс ощутимо не ускоряется. Ключи так и не находятся, а бумажки летят во все стороны, чем создают ещё больший срач. Настолько, что вылазят высказать своё мнение соседи с верхних этажей. Пока Хван абсолютно похуистично игнорирует, Хан тушуется и ненавидит соседа ещё больше.
— Блин! — возмущается Джисон ступив во что-то, явно из того пакета, который надо было выкинуть. — Не мог сначала до баков дойти, а?
— Ну простите, я думал это меньше времени займёт!
«Думать у тебя не выходит» — хотел сказал Джисон, но молчит потому что уже темно, он голодный и так и не покурил. Вдобавок, вместо того чтобы допрыгнуть и разбить нос тому, кто уже несколько недель бесит его больше чем все остальное человечество на планете, ползает тут на четырех костях и помогает. Мамочка вырастила его слишком добрым.
— Есть идея, но она тебе не понравится, — говорит он, разгибаясь и растирая затёкшую поясницу. Он не привыкший подолгу стоять раком.
— Я про грохнуть соседа пошутил. Он готовит вкусно, — бурчит Хван.
— Не, предлагаю начать всё это убирать и в процессе найдём твои ключи.
Джисон всё ещё не догоняет, накой на всё это подписался и какого чёрта сейчас страдает, но показывает Хёнджину, как надо он собственным примером, начиная подбирать то, что валяется. Хван улыбается, поглядывая искоса на сосредоточенного Джисона и думает, что он крайне забавный малый. Как домашний хомячок или морская свинка, которую подкармливать и гладить-гладить-гладить.
— Я так понимаю тетрадки, блокнотики и прочая макулатура — это не мусор?
— Смотря как посмотреть, — пожимает плечами Хёнджин. — Если дискутировать о содержимом — то нихуя полезного в них нет, но на обложке нарисованы енотики.
— Енотиков выкидывать нельзя, — резонно соглашается Джисон и откладывает первые находки в стопочку под самыми окнами, чтоб не перепутать, где что.
Уборка, перебор и долгие мучительные решения о надобности листовки из ближайшего минимаркета занимают времени, по джисоновому скромному подсчёту, дохрена. Понимает он это, когда без включённых на телефонах фонариков ни черта не видно, а вступать в очередную кучку стрёмно. Хёнджин наотрез отказался прикасаться к чему-либо шевелящемуся даже от ветра, когда под салфетками из фастфуда на него огромными глазами посмотрел кузнечик. Визг, крик и мольбы о помощи Джисон навсегда запомнил, как и картину высокого Хёнджина, пытающегося карабкаться по кирпичной стене. Ёбнулся вниз он, к слову, на Джисона, когда тот пытался стянуть его на твёрдую землю и успокоить.
После пережитого стресса и почти инфаркта Хёнджин считал несправедливостью со стороны мироздания так и не подкинуть ему ключики в карман. А факт свалившего и заперевшего дверь соседа вообще оценил как день Хёнджиноненависти. Он бы пометил эту дату в календаре как ежегодный повод накидаться, но телефон в квартире, а он под дверью. Один. Реально скулить готов.
— Чего ещё? — Джисон свою дверь открывает очень недовольным, только закончив проклинать соседа, на которого убил, в несбыточных мечтах, приятный вечер.
— Можно к тебе? — Хёнджин смущается и теребит край толстовки, понимая, как жалко и тупо выглядит. — Мой сосед свалил, а ключи мы так и не нашли и домой не попасть. Я тихонечко посижу.
Наглость вводит в ступор на пару минут, по истечении которых, сразу после настойчивого хванового постукивания пальцами по железной ручке, Джисон кивает и отходит чуть назад, пропуская неожиданного гостя внутрь, а Хёнджин мнётся на пороге, пытается врасти в стену и при этом рассмотреть новую локацию. Интересно же. Всё у него не слава богу и Джисон думает, что гостю с таким высоким пингом на удачу надо бы хоть чай предложить. Из соображений гостеприимства и гуманизма.
На кухне у Джисона светло, пахнет всяким съедобным и тепло, в отличие от подъезда и улицы, а это сейчас в приоритете. Хван рассматривает забитые всякой кухонной утварью и, пока ещё, свежими продуктами столы и морщится, вспоминая, как Сынмин его по линеечке кастрюли расставлять учил. Вот нормальные люди живут скидывая хлам на любую горизонтальную поверхность — и ничего, не умирают в муках. И убирать только перед визитом родителей — тоже нормально, если с тобой не живёт Сынмин.
— Ты чёрный или зелёный будешь? — Хан крутится в маленьком пространстве между шкафчиком и плитой, на которой кипит чайник. — Есть ещё фруктовый какой-то, но его пьёт только Минхо-хён, поэтому есть вероятность, что фрукты в нём отравлены. Но ты можешь рискнуть.
Смешной он, Хан Джисон, в растянутом свитере и с серьёзным лицом, внимательно вчитывающийся в состав на коробке. Только трупов ему дома не хватало на этой неделе для полного праздника.
— Ну твой друг же пьёт? Значит не отрава.
Хёнджин не часто делает попытки в логические суждения и в те редкие моменты, которые по-хорошему отмечать надо, находится кто-нибудь, кто обязательно обломает.
— Ну, он и цианид переварить как печеньку способен, так что я не экспериментирую. Да и вообще чай — это извращение. Вся сила в кофеине.
— Так в чае же его больше, — выгибает бровь Хёнджин.
— Дурак что ли? Кофеин в кофе, оттуда и название.
Спорить Хван не начинает, просто машет рукой, чтоб делал уже что-нибудь, а не суетился вокруг, а то у самого Хёнджина появляется откуда-то странный запал вымыть в чужой квартире посуду и разобрать срач на столешнице. Ставит сотку — это у соседа какая-то аура в квартире паранормальная.
Обещание сидеть тихонечко Хёнджин выполняет с достоинством и честью, пока Хан в сокращении пересказывает ему события своей жизни за последние лет пять. Незваный гость только смотрит на него внимательно и кивает, делая маленькие глотки чая. До Джисона доходит, что говорит только он и уже очень долго и давно только когда взгляд соседа на себе ловит и замолкает. Его так пристально только профессора на экзамене рассматривали.
Мёртвая тишина давит, и Джисон начинает ёрзать, вертеться, крутится, дёргать ногами, в общем раздражает, как может. Хёнджин за этим скептически минут десять понаблюдал, пока дул в чашку, пряча за ней дурацкую улыбку, и по истечении оных не выдержал.
— Всё нормально?
— А? Да, всё круто, — и смотрит куда угодно вокруг себя, будто ожидает второго пришествия Иисуса прямо в собственной кухне, только вот думает, из какого угла вылезет спаситель. Где с хлебом и солью встречать. — Может это… Посмотрим чего-нибудь? Ну, пока ждём.
Покрывало Джисон так и не сменил, а потому забравшись на диван, их окутала смесь запахов пива, какой-то фастфудной еды и немного впитавшийся дым сигарет, так или иначе проникающий в открытое окно комнаты. Устыдится не позволяет мысль о том, что Хван ему помойку под окнами каждое долбаное утро устраивает, а значит не заслужил чистого покрывала.
Джисон ноут включает и сразу же ищет ToWatch список, в голове прикидывает, что можно смотреть вечером, вдвоём с абсолютно незнакомым чуваком, который тут по чистой случайности оказался. Хёнджин молча кивает, когда Джисон поворачивает к нему компьютер с постером Тарантиновского Криминального чтива, заценить выбор. Бессмертная классика.
Молчать, даже при отсутствии тишины у Джисона получается никак. Уже на пятнадцатой минуте фильма он начинает громко комментировать действия героев, кривлять клишированные реплики и громко ржать над шутками. Хёнджин подхватывает его ещё минут через десять. Обсуждения сопровождаются так рьяно, что ноут едва не сбивается длинными ногами Хвана на пол, после чего они подумали, и Джисон решил, что ноут будет стоять на коленках гостя, а сам он уютно умостится под боком.
— Есть чего пожевать? — вдруг спрашивает Хёнджин и, ставя на паузу как раз, когда Уме Турман в грудину воткнули шприц, чтобы откачать от передоза, поворачивая голову к Джисону, удобно и тепло устроившемуся на хёнджиновом плече.
Ханечка задумчиво чешет подбородок и идёт на кухню, а гость стаскивает толстовку, потому что у соседа в квартире не просто тепло, у него, блин, жарко, будто Хёнджина нафаршировали и сунули в духовку запекаться. Ещё и под покрывалом. Ещё и с хозяином дивана и покрывала под боком.
Со стороны откинутой на край дивана толстовки, до уха долетает странный звон. Пока Джисон шарил по полкам в поиске попкорна и запасов сладкого, Хёнджин шарил по карманам, обнаруживая то, за что по-хорошему надо бы ёбнуть себя, но хочется только посмеяться, как интересно получилось. Видимо его нытьё не остаётся без внимания высших сил. Ещё один конфуз он может не пережить, поэтому найденные ключи запихивает обратно в карман и толстовку аккуратно складывает на стульчике в самом углу комнаты.
Мотивации, как таковой, у Хёнджина немного: фильм досмотреть, раз уже начали, не выслушать очередные речи о сравнений себя со всякими дворняжками (он, конечно папин бродяга, но Джисон ему лимит собачих оскорблений добил на пару десятилетий вперёд) и соседу на плечо голову очень удобно положить можно. Пока хозяин жилплощади ждёт готовности попкорна, Хёнджин замечает на диване выпавший из чужого кармана телефон и решает, что раз уже и так день через жопу, так хоть привнесёт в него немного своих красок. Не всё мирозданию за него решать.
Джисон обратно приходит только по пояс. Всё что выше — это гора из попкорна и накиданных сверху батончиков, шоколадок и прочего сладкого. Сначала Хёнджин наивно полагал, что это всё ему, как гостю, ещё и судьбой обиженному. Сладкая фантазия развеялась, когда джисонов рот, словно чёрная дыра, стал затягивать огромное количество углеводов внутрь.
— Что смотришь? Тоже хочешь? — Джисон протягивает вымазанную в шоколаде руку с батончиком Баунти гостю, а с улыбкой наблюдавший за ним Хван только качает головой. — Ну как знаешь, я их быстро ем, так что не зевай.
Когда чтиво заканчивается, а попкорном усыпано почти всё покрывало, Хани губу закусывает, прикидывая, предложить ли Хёнджину целый марафон по Тарантино или он уже уходит, как гость шипит, бьётся затылком об стену и снова шипит, уже страдальчески от боли.
— Блять! — тянет протяжно так, с чувством, с толком, с ударением в нужных драматизму местах. — Я идиот!
— Спорить, конечно, не стану, но контекстом поинтересуюсь.
— Я забыл совсем! Сынмин же сегодня на ночь ушёл. К девушке своей поехал, типа годовщина, все дела. Вернётся завтра только, — и на Джисона смотрит виновато вроде, но прямо в глаза и Хан подвисает.
— Серьёзно? Свалил на ночь и даже не отдал свои ключи? Вы там чё, последнюю ложку майонеза не поделили?
— Думаю он звонил, а телефон там. Да и кто ж знал, что ключи я так и не найду, — пожимает плечами Хёнджин и руками рот для пущего эффекта прикрывает.
Джисон щурится недоверчиво, ибо такие сериальные страсти в реальной жизни с реальными людьми не случаются. Под натиском аргументов и охренительно несчастных глаз, найти к чему прикопаться у него не получилось, поэтому он просто выдал гостю запасной комплект пижамы и пообещал, что если одеяло у него ночью спиздит, то он будет пинаться. Сильно. Возможно ногами.
Забавный этот Джисон. Особенно когда под этим самым одеялом вскидывал ноги в воздух, наблюдая, как в баре «От заката до рассвета» гасят вампиров подручными средствами из палок и святой воды. Хёнджин ржал так громко, что постучали справа, настойчиво рекомендуя им заткнуться самостоятельно, пока не пришла подмога. После этого, когда Хван переходил границы допустимого диапазона издаваемых звуков, Джисон ему рот ладонью закрывал, а сам в подмышку ему утыкался, ибо тоже тихо не умеет.
Ему бы задуматься ещё разок, что с Хваном что-то не так. Ну не настолько Джисон смешной, как бы не пытался, но вечномёрзнущему Хану у него тепло под боком, очень, и мягко, хоть и костлявый.
***
— Я, конечно, всё понимаю, но это даже для тебя слишком, — первое, что прилетает Хвану, когда захлопывается за ним входная дверь. — Ты в следующий раз телефон бери!
— Прости, — Хван затылок чешет и лыбится глупо. Даже для него глупо. Так глупо, что Сынмин пальцами перед его лицом щёлкает, чтоб проверить, что он на внешние раздражители ещё реагирует.
— Ты где был, идиота кусок?
— У друга, — загадочно вскидывает брови Хёнджин.
Засвистевший чайник и кухонный нож в руках Кима чётко дали понять, что пока сосед не пожрёт по-человечески и не расскажет с набитым ртом, откуда у него друзья, которые его ещё и на ночь пускают, из кухни не выйдет. Живым так точно.
***
— И чё, даже номер не спросил? — спрашивает Минхо, анализируя рассказанное Ханом. — Это тупо.
— Ну так он тупой, — хмыкает Джисон, всем видом показывая, как ему похрен. Минхо не верит ни секунды. — Да и накой ему мой номер? Лишь бы не гадил больше, и то счастье.
— Какой-то ты асоциальный, Джисон-а. А вдруг это твоя судьба? — издевается откровенно, а потому лицом своим мерзким ловит тяжёлую подушку.
— Дурак ты, хён, — обиженно тянет Хани. Вот реально, он человека в дом пустил, чаем, да чипсами поил, кормил, а тот даже номер не спросил. Мудак, сразу понятно было.
— Это Хёнджин твой дурак. И ты туда же.
Для полноты картины не хватает только Феликса, который не зная, что вообще такое отношения и с чем их едят, с невообразимым энтузиазмом лезет раздавать умные советы всем вокруг, даже если не просят и вообще настоятельно рекомендуют этого не делать, чтоб не огребать. Он тут за время их светской беседы успел бы развести такую бурную деятельность, что обоим проще было бы расписаться где-нибудь в Америке в ускоренном режиме, лишь бы Ликс отъебался по-братски.
***
С обострённым чувством справедливости живётся Джисону весело, но обременительно. Это к каждому подойди и на пальцах раскидай, где он по жизни неправ, с примерами, жестикуляцией, дай цветные фломастеры и графики нарисует. Это — целое искусство. Даже Минхо признаёт, что у Ханечки особый дар. Называет он его, правда, проклятием для всего полуострова, но персонально для Джисона — дар.
— Я, конечно, прошу прощения, понимаю, лезу не в своё дело… — тянет Джисон, когда видит соседа слева выходящего из квартиры. — Но тебе стоит чаще думать о близких людях. В смысле, которые совсем рядом, например, живут с тобой, — вежливое «Вы» Джисон опустил примерно в тот момент, когда крутился на стуле и в собственной квартире искал пятый угол.
Сынмин не часто контактирует с соседями, считая это тратой времени и нервов, и парень, что при каждой встрече несёт хуйню ещё и с наездом, да ещё и с попытками в сарказм, только подтверждает правильность его суждений.
— Не понял?
— А что не понятного? Нельзя только о себе думать, иногда надо ещё и об окружающих! Мама в детстве не учила не быть эгоистом? М?
Картина маслом — очень грозный Джисон с шоппером, забитым всякой дрянью из ближайшего минимаркета, в руках и с серьёзным лицом, обещающим всех тут воспитать по-быстрому в добропорядочных граждан республики, пока не началась новая серия Друзей. По другую сторону ринга, пытающийся закрыть за собой дверь с заедающим замком, Сынмин, в справедливом ахуе и в поиске причины, за которую к нему доебались средь бела дня без суда и следствия.
— Тебе чего надо?
— Мне? Мне ничего, — говорит Ханечка. — А вот тебе нужно иногда заботится о своих друзьях, а то всех так растеряешь.
— Так, блять, — Сынмин кидает идею провернуть ключ, встаёт прямо перед соседом, возвышаясь над ним на пол головы точно и смотрит уже более решительно отвоевать моральное право воспитывать всех вокруг и советы умные раздавать. — Что здесь происходит?
— Просто это… Ну неправильно так…
Тушуется Хан в момент, теряя весь запал, потому что строгий Сынмин — пиздецки пугающий Сынмин. Он, вкусивший жизненных драм и пинков судьбы, отсортировав собственные хотелки, нужды от внешних запросов, преисполнившийся, обладал какой-то опасной аурой. Джисон думает, что вот даже если он со скрипкой ходить будет — не хотелось бы на такого наткнуться в тёмной подворотне и потом убить вечер на аккуратное вытаскивание смычка из причинного места.
— Неправильно что?
— Ну, ты мог Хёнджину ключи оставить? Мы же прямо возле дома были! — остатки гордости Джисон соскребает чайной ложечкой, чтобы голос сделать пониже и поровнее. — Это свинство!
— Так, — Сынмин массирует себе виски, пытаясь собрать ментальный паззл. — Это ты тот «друг», который Хёнджина в гости на ночь пускает? — Джисон кивает неуверенно. — Идиоты…
Сынмин только хотел возмутиться и рассказать соседу о существовании мобильной связи, интеренета и прочих плюшек современности, но за спиной у него резко открылась дверь, высунулась сначала рука с длинными пальцами и, в лучших традициях фильмов ужасов, схватила Кима за рукав. Пока сила и эффект неожиданности позволяли затянуть Сынмина в квартиру, высунулась ещё и улыбающаяся голова Хвана, поздоровалась с «Джисонни» и только Ким переступил порог — дверь захлопнулась, обрывая немую сцену, а над ухом раздалось шипение, почти змеиное.
— Хван Хёнджин! Я требую объяснений, — Сынмин руки на груди скрестил и на Хвана, вроде снизу вверх, но умудрялся свысока смотреть. С высоты своей правильности и занудства.
— Пойдём на кухню? — Хёнджин, в который раз, смущённо чешет репу и кидает на входную дверь какой-то странный взгляд, пока Ким снимает обувь. Магазин подождёт.
***
Хёнджин уже был на середине описания, насколько Хан Джисони мягонький, хоть и кости торчат изо всех щелей, и тёпленький, если сопит под боком, когда в дверь позвонили. Сынмин, решив, что один во взращивание в Хёнджине основ нормальной коммуникации он не потянет, кинул клич старшему.
— Не заблудился? — первое, что спрашивает Сынмин, открывая дверь и благодарно принимая огромную коробку бисквитов. Зная, сколько он жрёт — надо было брать две, но и на том спасибо.
— Да нет, я тут бывал раньше, — улыбнулся Чан, пряча ямочки и наклоняя голову. — Друзья как-то таскали на вписки к своим знакомым, и в итоге я тут в шесть утра по вашему району бродил и искал метро.
— Так у нас тут нет метро по близости, — вставляет свои пять копеек выбравшийся из кухни Хёнджин.
— В шесть утра я об этом не вспомнил. Ну что? Чай? — хлопнул Бан в ладоши, проходя в место недавнего заточения Хвана.
— Ты его позвал меня воспитывать? — прошипел Хёнджин на ухо соседу, когда Чанни уже рылся в шкафчике в поиске заварки.
— Вообще он мне с лабораторными поможет, ибо я точные науки ни бум-бум, но если хён окажет на тебя положительное влияние, то позволю ему сожрать недельный запас еды.
— Положительное влияние, говоришь? — тянет Хван в проём, наблюдая, как Чанни, дабы добраться до верхней полки на кухне, взял табуреточку и вскарабкался на неё аки альпинист и довольный раскачивался взад-вперёд, тренируя умение балансировать.
По итогу Сынмин так хитро и завуалированно вывел соседа на диалог втроём, что Хёнджин даже не заметил, как уже в третий раз пересказывал историю про Хани-Джисони уже четверым — по громкой связи подключился мелкий Чонин, которому очень хочется влезть в вопросы взрослых и очень нужна помощь с интегралами, ибо курс алгебры за одиннадцатый класс — это слишком сложно для мелкого не-гения. Для взрослых не-гениев это тоже сложно, но Чанни, как технарь, героически принял удар на себя и с гордым видом и сложным лицом полез в телефон гуглить формулы. По итогу на формулы забили и решали уже куда более серьёзные и важные, по мнению всех собравшихся, вопросы.
— Так это… Я не понял, он тебе типа нравится или как? — чешет затылок Чан. Он вроде умный малый, хороший, отзывчивый, но в социализации сосёт как тот новомодный пылесос 3000, который Сынмину постоянно подкидывает реклама в Инстаграме.
— Чанни-хён, как ты вообще девственности лишился? — ехидно интересуется самый младший и не отхватывает заслуженный подзатыльник исключительно по факту отсутствия на месте встречи.
— Во-первых ты ещё мелкий такие вещи взрослым задавать, — бурчит оскорблённый до глубины души Крис.
— А во-вторых? — беззлобно и с явным интересом спрашивает Хёнджин.
— А во-вторых я пьяный был. Возвращаясь к нашим баранам…
— Точно, бараны, Хёнджин-хён, так что там у тебя с этим Хани-Джисони? — мелкий, видимо, решив сегодня, пока на безопасной дистанции, проявлять безнаказанное хамство по отношению ко всем старшим.
— Ну типа нравится, — тянет Хёнджин задумчиво. — Он прикольный такой, смешной, только громкий и болтливый как пьяный попугай. Но это тоже мило, — добавляет он и видит, как умиляются остальные, Чонин в трубку даже пропищал «уву».
— Ну так ты его звал куда-то? Что он ответил? — спрашивает Чан
— Не звал пока, — незаданный вопрос «почему?» он игнорирует ровно три глотка чая и поясняет: — Ну бля, он меня всё время, что мы тут живём ненавидел, потом я к нему домой напросился, сожрал его попкорн, разлёгся на его диване и нагло пиздел про ключи, когда нашёл. Мне кажется, тут нужно время на продумать стратегию.
— Хён, ты, конечно, не обижайся, но вам с Чанни-хёном нужно действовать сообща. Поодиночке вы не выживете в этом суровом мире, а коллективным разумом способны родить мысль.
Шипение Чана про охамевших пиздюков на проводе и угрозы никогда в жизни больше не помогать ни с математикой, ни с физикой, ни с английским потонули в диком смехе над собственной шуткой из динамика.
***
— Ага, ага, и он чё?
Феликса Минхо всё-таки позвал. Не сразу, но тем дольше приходилось пересказывать австралийскому иммигранту историю ненависти и борьбы за чистый двор с комментариями и пояснениями слов, которые Ликс всё ещё упорно отказывался понимать по-корейски. Чанбин, снова не понимающий, хули он тут забыл, выполнял роль декоративную — для устрашения врагов, на случай, если Джисон снова решит поорать из кухни на высоких нотах, а соседи не одобрят.
— Да вот сидит уже, который день дуется.
— Я не дуюсь! — кричит из кухни всеслышащий и всезнающий, кроме срока годности того самого фруктового чая, Джисон.
— Он не весь дуется, — миролюбиво соглашается Минхо. — Он наполовину дуется, а на вторую от имитирует синдром Дауна.
— Почему?
— Действительно, Джисони, почему ты имитируешь синдром Дауна? — кричит Минхо обратно на кухню.
— Чтоб поравняться уровнем развития с прихожанами местной секты и помолиться, чтоб тебе твои кошки ночью лицо обглодали.
Ровно минуту своей драгоценной жизни тратит Феликс на перевод и похихикать над шуткой Джисона. Минхо бы и его записал в список неадекватов, если бы Феликс не умудрялся нравиться всем и вся, как пресловутый червонец, что выводит его пришибленность на уровень изюминки и милой особенности.
— А чего ты сам не напишешь ему? — спрашивает он с видом практиканта, собирающего информацию для дифференциального диагноза.
Хитрую улыбку Минхо Джисон сквозь стену не видит, но знает, что падла сейчас будет в красках описывать и в лицах разыгрывать, почему Джисони такой некоммуникабельный и вообще лох. Начнёт, наверное, с того, что его зачали как-то неправильно и закончит уже историей с Хваном часа через пол, есть время перекурить наедине с собственными мыслями.
***
Привет)
Я тут вспомнил, что ты любишь кофе, а в паре кварталов от нашего дома, как раз, недавно открыли Старбакс.
Как ты смотришь на то, чтобы засадить там остатки моей зарплаты за этот месяц?
— Готово.
Хёнджин блокирует телефон и кладёт его на край стола, поворачиваясь к окну и созерцая полянку, на которой совсем недавно они с Джисоном ползали и заметали следы очередного хванового проёба. Не покидает стойкая уверенность, что если Хан нормальный, то пошлёт нахер. Если не нормальный, то тоже пошлёт, но как-нибудь необычно и со вкусом, чем рискует заинтересовать ещё больше. Чонин в трубку пищит, что не отключится ни за что, пока не услышит ответ и Хван молится всем Богам, которых поимённо помнит, всяким Фемидам, Перунам, Майтреям, Анубисам, Одинам* и прочим (причём ни территориальный, ни этнический винегрет его ни разу не смущают), чтобы телефон поскорей завибрировал, он оповестил суд присяжных о том, как витиевато и далеко его послали и этот цирк закончился. Чувство, будто на семейном празднике какая-то там тётка свояченицы брата жены троюродного племянника бабушки по папиной линии расспрашивает пятнадцатилетнего, нескладного и прыщавого подростка на предмет появившейся «девочки». Хёнджин даже морщится, представляя это.
— Мусор выкинь, — кивает Сынмин на полное ведро, в которое пустая коробка уже не поместилась.
— Я тебя не донесу, — петушится оскорблённый сегодня до глубины души, всеми кому не лень и кто не обладает эмпатией Бан Чана, Хёнджин.
— Себя, главное, донеси туда и обратно, тут Чонин ещё не до конца раскидал тебе, где ты проебался.
***
Пока трое, без пяти минут бывших, друзей обсуждали Джисона прямо в его квартире, прямо на его диване, не допуская и мысли, что у него тут чувства могут быть задеты и вообще он сам разберётся, сам хозяин высунулся в окно покурить, чтоб этот клубок змей не слышать. Даже Чанбин, не без волшебного пинка парня, стал активно принимать участие в разговоре, кивая головой, когда надо и не надо и разбавляя монолог Минхо восклицаниями типа «ну ты прикинь, а?». Джисон классифицировал поступок как «не по понятиям» и обиделся ещё больше.
Вибрирующий телефон привлекает внимание Феликса и, пока Джисон не сунул нос обратно, все трое переступают очередную границу личного пространства, открывая чат с кем-то записанным как «Джинни-хён». Сообщений было много — аж целое одно, от этого самого Джинни, зато с каким размахом. Феликс, который взял за привычку минимум три раза в неделю ужинать у Чанбина с Минхо ради экономии средств на новые альбомы Twice, восхищённо присвистнул, дойдя до слова «Старбакс».
— Какой романтик, вы посмотрите, — бормочет он так, чтобы Джисон всё ещё не слышал и жестами просит Минхо продолжать заполнять эфирное время, чтобы их раньше времени не рассекретили.
Одной сигареты в этот раз оказалось мало на проветрить голову и лёгкие, поэтому устроившись поудобнее и размяв затёкшие конечности, Джисон достаёт вторую. Забавно, что когда он часами караулил Хёнджина — хрен бы он появился, но стоило забить, забыть и отпустить — вот он, стоит весь из себя такой красивый, любуйтесь все обладающие зрением, Бог вас им только для этого и наградил.
Первая мысль — поздороваться, но баки далеко, а Хван даже к ним ещё не дошёл. Да и тупо как-то, они ж не лучшие друзьяшки в младшей школе, чтоб за пару километров начинать визжать от восторга предстоящей встречи. Так, соседи, не более. Компаньоны по уборке территории. Мусорные подельники.
Хёнджин, видимо, по привычке, не обращая внимание на вещи, которые физически его не касаются, расслабленно и даже лениво топал с очередным пакетом. Ни стая бродячих собак, притаившаяся за баками, ни Джисон с сигаретой, что почти вывалился из окна, ни едва не окатившая его домашние спортивки водой из лужи проезжающая мимо машина не сохранились в памяти, если вообще попали в поле зрения.
Желание как-то обозначить себя на местности торгуется с чмошным «да ну, тупая идея, нахуй надо». Джисон даже думает уже тушить сигарету и лезть прятаться обратно в квартиру, как на его глазах буквально в секунды разворачивается немое кино, в его голове, почему-то, проигрывающееся в слоумо. Хёнджин, видимо, решил, что лишние телодвижения — это для плебеев, поэтому со ста метров пытается пробить трёхочковый мусорным пакетом. Убеждаться, что попал, видимо, считает принижением своего достоинства, а мама учила никогда в себе не сомневаться (Хван понял мудрость как получилось). Естественно пакет почти долетает, но фишка в том, что «почти» не считается, и раз никто другой на неожиданный дар небес не реагируют, то на сцену выходят те самые собаки, которые, по уже отработанной за пару месяцев схеме оттаскивают добычу подальше от дороги, поближе к окнам Джисона и, не треряя времени, принимаются выискивать в нём, чего пожрать в этот благодатный день. Хёнджину похрен, Джисон в шоке, собаки счастливы. Занавес.
— Ну ты, блять, хаски-переросток! А ну стой, щас я выйду, — и спрыгивает с подоконника, забывая, что в зубах всё ещё зажжённая сигарета.
Он пулей проносится к входной двери, даже не переобуваясь, пока Хван не додумался сбежать с места преступления, под многозначительное «Э?» друзей. Чета Со-Ли и австралийский иммигрант переглядываются, обмениваясь невербальным «и чё за нахрен это было?». Возможно кто-то из них побежал бы за другом, как минимум проконтролировать, что всё нормально и он не нарывается на приключения, но телефон в руках Ликса опять вибрирует и приходит новое сообщение от «Джинни-хёна».
— Погодите, а это не к нему он разве выбежал? — подал голос разума и рассудительности Чанбин. В пустоту, если учитывать, что внимания это не привлекло никакого.
***
Хёнджин бы соврал, если бы сказал, что ему не нравятся хаски. Красивые собаки, прикольные и видосики на YouTube с ними уматные всегда. Гораздо лучше, чем всякие болонки и шавки. Он самодовольно улыбается, считая это прогрессом в их сложных недоотношениях.
Прогрессом он это считает, пока на него не налетает вышеупомянутый кинолог и не отвешивает в прыжке подзатыльник с криком «долбоёб!». Хёнджин затылок трёт, потому что больно, ещё и в прыжке, но за Джисоном, схватившим его за руку, послушно плетётся.
— Вот! — тычет пальцем Джисон на пикник местной фауны.
— Хаски мне нравятся больше, — пожимает плечами Хёнджин.
— Идиот! Вот откуда мусор! Это всё ты! Я же говорил, что это ты!
— Так, Джисони, это всё, конечно, забавно все дела. Но если уже хочешь прям дать мне собачье погоняло, то давай это будет какая-нибудь чистая порода и, желательно, красивая. Чтоб под стать.
Ментальный коллапс по масштабам можно сравнить с крушением Титаника, вот настолько Джисон в ахуенезе. Он трёт виски, чтобы успокоить нервишки и обещает самому себе сегодня же выжрать схованную подальше от Минхо початую бутылку рома. Потому что заслужил.
— Так. По порядку, — он руки складывает перед собой и прикрывает глаза, чтоб не бесится ещё больше. Представляет умиротворённый пейзаж из ручейка и птичек, и поясняет. — Ты вместо того, чтобы нормально выкинуть мусор, швыряешь его, как бывшую девушку — на расстоянии и не оглядываясь. Пакет, ожидаемо, не долетает, потому что ты, мать твою, не Майкл Джордан. Недолетевший пакет, набитый видимо всякой съедобной для нуждающихся дрянью, привлекает вот эту стаю блохоколлекционеров, которые и устраивают мне срач каждый Божий день.
Хёнджин минутку тратит на созерцание запыхавшегося от физических нагрузок и пламенной речи, почти речитативом, для скорости передачи информации, и только потом начинает смотреть и думать. Возможно, Джисон третий человек в мире, наблюдающий такую растерянность на его лице.
***
— Давай пиши что-нибудь! — визжит голос из динамика.
— Думаю, стоит всё-таки дождаться Хёнджина и пусть сам пишет, — неуверенно тянет Чан, угнетаемый собственным стыдом за нарушение тайны частной переписки. Он не собирался, просто среагировал на стандартный рингтон оповещения. Ну не виноват он, что у Хвана телефон точно такой же, без чехла и пароля.
— Наивно с твоей стороны полагать, что он умеет, — усмехается трубка.
— Чонин-а, не переходи грань, будь добр.
Чёткий лимит на стёб друзей разной степени близости и чувствительности к шуткам Кристофер предпочитал не нарушать. Действовать за спиной и врать в приницпе, за двадцать с хреном годиков, так и не научился. Был занят другими вещами.
— Хён, ну мы же как лучше хотим, — сменил тактику Чонин, которому море по колено и ажиотаж от перспективы сделать пакость. Даже если пакость во благо. — Мне отсюда слышно, как ему этот Хани-Джисони нравится. Ты разве не хочешь помочь другу? Он бы ради тебя и не такое сделал. Он вообще дружбу ценит.
Маленький гадёныш обладал каким-то нечеловеческим чутьём на людей и интуитивным пониманием, за какие струны дёргать, чтобы делали, как он хочет. Говорить о том, что Чан, который не поймёт, что им манипулировали, даже если ему прямо в лоб об этом сказать, повёлся — излишне. Чонин договорить не успел, а Сынмин уже едва не останавливал сильные руки, чтоб не рвал на себе хорошую рубашку. Просто в приступе рефлекторного «Чип и Дейл спешат на помощь».
— Если он не ответит, то этот Хани-Джисони может обидеться, подумать чего лишнего и вообще…
Усмешку Сынмин прячет, закрывая подбородок и рот ладонью. В целом он не считает это необходимым, ибо Чонин так-то мастер своего дела, а с Чаном даже напрягаться не нужно. Говорят легко у ребёнка отнять конфету, вот этот же ребёнок стопудов до этого отнял сладость у Чана. Если в это свято верить, то ситуация перестаёт выглядеть как насилие над слабым, а скорее как возмездие во имя справедливости. Но Чану конфету всё-равно никто отдавать не будет. Честно проебал.
***
— Погоди секунду, — Хёнджин хватает собирающегося уходить Джисона за руку, пока хватает духу и пока реально не упетлял.
Время, данное ему Джисоном на осмысление ситуации и переоценку собственных ценностей в качестве этапа воспитания и личностного роста, Хёнджин тратит с большей пользой. Он фантазирует как Джисон в кофейне будет за обе щеки уплетать охренительно дорогие пирожные и на фирменном стаканчике, оставлять следы шоколада с перемазанных губ, пока Хёнджин будет любоваться потягивая крепкий чай без сахара. Картина настолько реальной кажется, настолько правильной, что из недр пропитой души он соскребает немного решимости, берёт её в кулак, как настоящий мужчина и ставит All in.
— Ты это… Сообщение мое видел? — решимости реально немного, но сколько наскрёб — столько и использует.
— Ты писал мне? — таращится Джисон. — Откуда у тебя мой номер?
— Когда ты вкусняшки нам нёс посмотрел. — Чешет затылок Хёнджин. Хан думает, что эта его привычка ужасно раздражает. Потому что он так ещё милее выглядит. Чисто парень из аниме с клишированными для данного жанра жестами. — Точнее свой сохранил и себе дозвон кинул.
— Ахуеть. Надо будет пароль поставить, — бормочет Джисон в справедливом ауте. — А зачем так находчиво и коварно? Попросить не мог?
— Зассал, — просто пожимает плечами Хёнджин, и сосед понимающе кивает. — Ну так что скажешь?
— По поводу?
— Ты, я, Старбакс? Почитаешь мне лекцию о сортировке мусора, я расскажу тебе о кофеиносодержащих продуктах.
Джисон не успел не то что ответить, даже глупо поулыбаться ему не дали, вероломно прервав чисто киношную сцену, чисто ситкомовким криком.
— Хёнджин! Тащи свою тощую задницу сюда, мы всё порешали! — высунувшийся из окна Чан орёт громко и не обращает особого внимания, что рушит, вообще-то, очень романтичный момент.
— Джисони! У нас для тебя хорошая новость! — бас Феликса из соседнего окна мог бы хорошо перекрыть вопли Чана, если бы его самого не заглушил проезжающий мимо мусоровоз, на который вдовесок начали лаять собаки, что всё ещё пировали под окнами.
Парни на лужайке перед собственными окнами оборачиваются на крики, но расслышать нихрена не выходит. Морщины на лбу и ничегошеньки не вдупляющие лица — тому подтверждения. Хёнджин машет рукой, чтоб подождали пять минут. Потерпеть можно, когда у него тут маленькие желания сбываются, и он возвращается к Джисону, отпуская запястье и ведя рукой ниже, переплетая пальцы.
До Кристофера, как до технаря, быстро доходит, что расстояние и внешние факторы воздействия мешают ему вершить судьбу, поэтому недолго раздумывая он перекидывает ноги через оконную раму и прямо в домашних тапочках спрыгивает на твёрдую землю, держа путь к Хёнджину. Феликс думает, что это ахуенная мысль, как же она ему сама в голову не пришла, и повторяет манёвр. Уклюжести у него меньше, чем у спортсмена, пионера, комсомола, поэтому приземляется он едва ли не на четыре кости, зацепившись за выступ в стене. Благо, Чан быстрый и благородный, ловит мелкого красиво, картинно, как в захватывающих боевиках — только взрыва бэкграундом не хватает.
Мальчишка на руках красивый такой, мелкий, с глазами огромными, наивными. И россыпь веснушек по щекам. Чану вспоминается, как бабушка, ещё в далёкой Австралии, рассказывала, что веснушки — это поцелуи солнышка.
— Sunshine, — думает Чан на родно, английском. Даже не замечает, что вслух.
— Тогда используй защиту если я близко, — хихикает Ликс, отпуская чужую рубашку и становясь прямо.
— Всегда готов как пионер, — смеётся Крис и достаёт из кармана презерватив, который им на очередной акции против СПИДа в универе раздавали.
— Я про солнцезащитный крем… — тянет Феликс, но ржать начинает так, словно про юмор он только слышал, как о явлении в истории человечества, но сам никогда не сталкивался лично.
Сынмин полез посмотреть и доложить Чонину обстановку, а Минхо сам вставать не захотел и пнул Чанбина, аргументируя тем, какой он сильный и для него это вообще не напряг. Оценивать ситуацию приходится быстро и в двух местах сразу. Если по тупейшим улыбкам Чана и Феликса всё становится ясно в момент, то лиц Джисона и Хёнджина не видно, а орать из-за мусоровоза нет смысла. Чанбин не тупой и голосовые связки просто так рвать не намерен.
— Это ваш друг там с нашим в текстурах местной флоры застряли? — интересуется Чанбин, заметив целую труппу задействованных актёров.
— К сожалению. Ребят, а друга вашего, случайно, не Джисон зовут? — подаёт голос Сынмин, видя, что первая партия, выпрыгнувшая из окна уже нейтрализована друг другом и внимания ни на что особо не обращает.
— Он самый, — отвечает Чанбин и переводит взгляд на парочку у дороги, которые забили на друзей ровно так же, как и те, ради кого они, в принципе, вылазили. — А вашего… Джинни?
— Ну, его бабушка так называет, а вообще он Хёнджин, — кивает Сынмин и лезет обратно докладывать обстановку мелкому, подыхающему от любопытства Чонину.
— Ну походу они и сами разобрались, — Чанбин тоже не видит больше смысла сидеть на открытом окне и лезет обратно на диван к Минхо.
— А я всегда говорил, что не надо лезть. Природа животного мира — она такая, сама разберётся кто, когда и с кем, — тянет Ли, откидываясь спиной на плечо Чанбина, благородно опустив, что он тут первый и влез так-то.