Что-то определенно не так. Кикё никак не может понять, что именно. Бал-маскарад, устроенный Вонголой шел в штатном режиме, гости развлекались, слуги сновали туда — сюда, обеспечивая всех едой и напитками. Изысканная музыка, безупречные манеры, разговоры ни о чем. И кружащиеся в танце пары.
Он стоит напротив портретов Первого поколения Королевской семьи. Насколько Кикё понял из короткого разговора между Юни-сама, Бьякураном-сама и Дечимо, сегодня картины специально перенесли из галереи в бальный зал. Как в знак того, что Вонгола возвращается к истокам, к заветам Джотто Примо. Савада даже гостей встречал так, чтобы все видели его и портрет предка. Лицезрели сходство. Говорящий ход.
Хранитель Бьякурана рассматривает полотна. Скользит взглядом по нарисованным лицам и вспоминает все, что о них знает. Все, что семья смогла найти по ним. Зачем? Не зная прошлого, не построишь будущего. Они уже пробовали сотворить одно, но ошиблись, избрав неверный путь. Тогда их остановили, и дали шанс все изменить. У Первого же поколения Вонголы его не было.
Взгляд зеленых глаз останавливается на лицах двух самых одиозных фигур того и этого времени. Нет, Первые все уникальны, но эти двое: Джотто и Деймон. Ангел и демон. Создатель и Иуда. Тот, кто дал направление Семье, урезонив мафию. И тот, кто едва не разрушил ее, развернув на сто восемьдесят градусов. Небо и Туман. Босс и его Хранитель.
Что-то идет не так.
Кикё держит в руках бокал с кисло-сладким шампанским. Маска плотно прилегает к лицу, слегка давит краями на кожу. Воротничок-стоечка заставляет держать голову прямо, а костюм, который, по идее, не должен приносить неудобства, сковывает движения. Душит. Хочется скинуть камзол, сшитый по эскизам девятнадцатого века, и сжечь его на костре.
Молодому человеку не хватает воздуха и он, отставив в сторону бокал, пробирается сквозь толпу гостей на балкон. Кикё задыхается и все расплывается пред глазами.
Что-то идет не так.
Его отравили?
— Время — тлен, — чей-то голос врывается в мутнеющее сознание. Хранитель Облака Маре цепляется за первого попавшегося гостя, когда ноги дают слабину и подгибаются. Но человек рядом с ним не стремится его поддержать или позвать на помощь. Кикё силится что-то сказать, но из горла вырывается лишь хрип и кашель.
Музыка обрывается на противно высокой ноте, как и визгливый смех какой-то дамочки. И становится тихо-тихо. Лишь чья-то ленивая поступь, когда подбитый железной набойкой каблук ударяет о мраморный пол, да вторит ей эхом трость.
— Куда же Вы так спешите? — Облаку бы хочется ответить, да горло сжимают спазмы. Тихий смешок рядом. Кикё вскидывает голову, пытается сфокусировать взгляд, но все что удается распознать — это высокая стройная фигура, одетая в военный камзол все того же девятнадцатого века и темная, практически черная, полумаска на лице.
— Подарите мне танец? — какой к черту танец, если он задыхается и вот-вот потеряет сознание? Но собеседника, если так можно сказать, похоже, совсем не волнует состояние партнера. Его просто вздергивают вверх и прижимают к чужому телу. Сильная, уверенная рука ложится на талию Кикё, вторая крепко сжимает ладонь. Музыка вновь наполняет зал, как и шелест десятки голосов. Первый такт, первые шаги и к Кикё приходит понимание, что он как кукла ведомая своим кукловодом, подчиняется и принимает ведомую позицию.
«Словно женщина какая-то», — мелькает и исчезает мысль, потому что парень все еще задыхается и только на чистом упрямстве, да по нелепой везучести, еще не теряет сознание. Смутно, но он разбирает лицо напротив. Синие глаза, сверкающие лукавством и потаенным голодом в прорезях маски, и ядовитая усмешка на тонких губах. Кикё не помнит никого, что мог бы так смотреть и улыбаться, а ведь он гордится тем, что может запомнить и распознать людей. Даже если на них глухой мешок на лице.
Но что, же не так с этим человеком? И с этим балом.
Хранитель Облака уговаривает себя вдохнуть. Хоть чуть-чуть, хоть каплю воздуха. Он даже тянется к своей силе, своему пламени. Но его нет. Совсем нет. На миг паника накрывает с головой, но аналитик семьи Мильфиоре безжалостно давит ее. И едва не спотыкается на очередном повороте, чужие руки не дают.
— Дышите, — ему словно разрешают, вот только парень не думает, что сможет. Он ведь и так старается это сделать весь вечер. К губам прижимаются чужие, и живительный кислород врывается в легкие, обжигая, но принося с собой ни с чем несравнимое чувство жизни.
Молодой человек буквально захлебывается этим ощущением. Мушки пред глазами прекращают плясать, и окружающее пространство вновь принимает четкие очертания. Как и приходит понимание того, что его, Кикё, целует незнакомец. Мужчина.
— Полегчало? — светским тоном интересуется некто, когда все, кроме танца, прекращается. Хранитель Облака хочет остановиться, но ему просто не дают этого. И он словно ощущает, как чужие нити контроля оплетают его тело, заставляя двигаться в том темпе, котором хочет видеть кукловод.
— Полегчало? — и вновь вопрос, и все тот же ровный, приторно-вежливый голос. И лишь в глазах еще больше насмешки.
Кикё хочется спросить, хочется узнать, кто его партнер, но слов нет. Точнее, нет тех, что важны, вместо этого он хрипло выдыхает:
— Вполне.
Но, кажется, это устраивает собеседника, ибо яда в усмешке, полной удовлетворения, явно прибавляется.
Шаг, поворот и в легком мареве исчезает оркестр, оставляя лишь звучание музыки в пространстве. Еще шаг и прахом рассыпаются марионетки. И Кикё понимает, что все окружающее лишь иллюзия. Но чья? Даже Торикабуто не может воздействовать на него, Облако, так искусно и тонко. Хранитель Вонголы? Но зачем ему это? У них же союз после снятия проклятия с Аркобалено.
Молодой человек вглядывается в фигуру напротив, стараясь найти ответы на свои вопросы. Глаза в глаза. Синева против зелени. Синева?
— Окажите мне маленькую услугу, — стены осыпаются мелкой крошкой и исчезают как затухающие искры от костра. — Не ищите ответов.
Хранитель Маре бы и рад не делать этого, но не может не анализировать происходящее. Слишком все нереально, искусственно, иллюзорно.
Пол под их ногами идет трещинами и выползает туманом чернильная темнота, которая поднимается все выше и выше. Она почти поглотила весь зал и лишь светлым пятном выделяется дорожка из игральных карт, по которой они продолжают танцевать.
Кикё пытается ухватить ускользающую за хвост мысль, но лишь вновь задыхается. Но на этот раз от возмущения. Его одежда меняется. С плеч исчезает камзол, оставляя в шелковой рубашке, но взамен талию оплетает жесткий полу-корсет под грудью. И ноги путаются в струящейся красивыми волнами длинной юбке. И, кажется, на нем еще чулки с женскими туфлями.
Осознание этого сбивает с мысли, смущает и вызывает волну вопросов, пополам с негодованием. Зачем это все?
Видимо, он задает этот вопрос вслух или иллюзионист нагло считывает его в сознании, потому что отвечает, сбивая с толку, отрывком из какого-то стиха:
— Я вас люблю — чего же боле, что я могу еще сказать…
Кикё не понимает человека напротив. Какое "люблю"? Бред, ложь, обман. Разве можно действовать вот так? Они друг другу никто. Облако не знает этот Туман.
Чужая рука на талии опускается ниже, резкий поворот, и Хранитель Мильфиоре буквально врезается спиной в твердую поверхность. Вторую руку перехватывают за запястье и прижимают к чему-то, фиксируют. Держат сильно, но без боли, словно он какая-то хрупкая статуэтка. Чувства раздваиваются. С одной стороны, раздражение и недовольство от всей ситуации, от того, что с ним посмели обращаться так, словно он трепетная барышня. Что его мнением совершенно не интересуются. С другой же — какое-то странное предвкушение, азарт разгорается внутри. К чему все это, ради чего такие сложности? Почему нельзя поступить проще: поговорить?
Кикё тянется снять чужую маску, но человек напротив, ускользает от движения, подаваясь вперед:
— Вы же не будете против? — тихий шелест слов.
Уста мягко соприкасаются друг с другом, и чужой влажный язык касается его губ, дразнит, играет и просит безмолвно впустить. Парень медлит. Он не сторонник таких отношений. Хватка на запястье становится сильней, а чужое тело напрягается. Недавний партнер по танцу отстраняется, смотрит внимательно, неотрывно. Облако передергивает плечами, слишком этот взгляд источает хищный голод. И явно определенного порядка.
Парень пытается вызвать Пламя, защититься самым привычным способом. Но натыкается на глухую стену.
— Понравился напиток? — жаркий шепот на ушко и все встает на места. Кикё закрывает глаза, расслабленно откидывая голову назад и затылком упираясь в невидимую стену. Можно ударить физически, но принесет ли это желанный результат? Тихий смешок и юркий язычок, ласкающий кончик ушка, вызывает волны удовольствия от такого простого действия. Видимо нет.
Он прислушивается к себе. Чувство — двоякое и непонятное — не возбуждение, но что-то похожее, близкое. И так не обнимал его никто — странно и невесомо, и в то же время властно. И голос, проникающий в сознание, окутывая едва ощутимым туманом мысли и волю, подчиняет себе. Не грубо, не исподволь, а давая себя распознать. И, что странно, не несет этот Туман боли или гибели. Скорее, обещает удовольствие.
Губы незнакомца скользят вниз по шее, лаская кожу короткими поцелуями. Жалящий укус в ключицу. И быстро, на выдохе, с гипнотической страстью в тихом шелесте голоса:
— Позволь…
И парень вплетает пальцы в чужие волосы, короткие, но такие мягкие. Тянет слегка на затылке, заставляя поднять голову, и слепо поддается вперед. Туманник словно ждет этого. Он как путник, долго бредший по пустыни, и наконец нашедший свой оазис, приникает к своему источнику жизни и наслаждения. Поцелуй становится настойчивее — язык иллюзиониста заскользит по губам Кикё с властностью хозяина. Рука же, отпустив чужую кисть, вопреки действиям губ, плавно переместилась на шею, ключицу, царапая алую отметку. Смещается, расстегивая верхние пуговицы рубашки до самого края корсета, открывая вид на грудь.
Поцелуй на мгновение становится опасным и глубоким, пьянящим — и вдруг сменяется на нежное и невесомое касание, лёгкое соприкосновение губ к губам. Рука незнакомца дразняще обводит кончиками пальцев соски, проходит мимолетно по корсету и, спустившись к паху, ласково сжимает мужское достоинство через слои шелковой юбки. Облако рвано выдыхает в чужие уста, совсем не ожидая от себя того, что такое простое прикосновение уже вызовет волну удовольствия и предвкушения.
Характерный смешок, и Хранитель Маре широко распахивает глаза. Понимая, осознавая кто рядом с ним, кто дарит ласку и просит позволить большее. Но ничего не успевает сказать. Иллюзионист опускается пред ним на одно колено, дорогая ткань безжалостно сминается, задирается комком вверх, а белье срезается холодным кинжалом. И в этот раз ладонь сжимает напряженный член Кикё более требовательно. Обхватив пальцами ствол, Туманник начинает медленные и ритмичные движения — вверх, пауза, и постепенно назад — к основанию. И снова вверх, большой палец задевает головку, чуть мнет. И снова назад. Раз. Два. Три.
Облако Мильфиоре дрожит, цепляется за чужие плечи, боясь потерять хоть какую-то опору в этом странном океане удовольствия. Он не сторонник таких отношений, но сейчас, предложи ему остановиться и разойтись, то услышишь о себе много нового. Остро, сладко, хорошо.
В какой-то момент нога парня оказывается на чужом плече и Кикё невольно сравнивает себя с невинной девицей, которую соблазнил сам дьявол. И ведь похожи чем-то. Ласки, сосредоточенные на области паха, с каждым движением тесно сжатых пальцев, возносят всё выше, но будто бы этого мало! Кикё кусает собственные губы, опускает взгляд и задыхается. Синие глаза смотрят на него снизу вверх, иллюзионист изящно поддается вперед и показательно проводит языком по всей длине члена. Целует головку.
Не прерывая зрительного контакта, он вбирает плоть Облака в себя и дважды проходится губами от головки до основания. Потом прерывается. И снова два томительных скользящих движения. Действия Туманника вырывают с прикушенных губ стон.
Кикё не может больше противиться ощущениям от горячих губ на своей плоти — прикрывает глаза с расширенными зрачками и подаётся навстречу умелому рту. Любовник же брал его — языком, губами, ритмично сжимающимися пальцами — и парню казалось, что пространство мира сузилось до размеров их самих. Он признавался самому себе в том, что хочет этого человека сейчас. И не важно, будет ли он в дальнейшем корить себя за эту слабость. Тело просто жаждало физической разрядки.
Иллюзионист ускоряет движения до предела, казалось, полностью отдаваясь ощущению бархатной горячей кожи под своими губами. Свободная рука ложится на ягодицы «пленника» и довольно грубо сжимает правую. Облако стонет, толкается вперед, стараясь оставаться в сознании, не дать окончательно свести себя с ума. Боль приносила своеобразное облегчение — почти искупление собственной слабости перед своей же гордостью. Молодой человек тянется к маске на чужом лице и, о чудо, ему позволяют дернуть за ленты, снять и откинуть ненужную вещь в сторону.
Удовольствие расплавленным потоком растеклось по венам, устремляясь вниз живота. Поток желания прокатился по телу, и Кикё со стоном содрогается, изливается в чужой рот.
— Деймон! — имя само срывается с губ, больше похожее на тихий крик, чем полу стон — полу всхлип. Ноги подкашиваются, но иллюзионист уже выпрямляется и держит его крепко. Целует. И Кикё чувствует вкус собственного семени на губах. Он поднимает руки и вплетает пальцы в мягкие волосы любовника, массируя и слегка царапая нежную кожу головы. Прижимается и ощущает всем телом, что его все еще хотят. Что наслаждение получил лишь один из них. И находит в себе силы отстраниться, заглянуть в потемневшие синие глаза.
— Ты…
Договорить ему не дают. Твердо и властно заставляют отвернуться, прижаться к стене из карт. Задирают юбку, как портовой шлюхе. Припадают к шее в жадном поцелуе, слегка покусывая кожу, но не причиняют вреда. Ладони активно мнут ягодицы, ласкают внутреннюю сторону бёдер, опавший член, активно заставляя искры затухающего удовольствия вновь разгореться.
Облако Маре прогибается, грудь часто и неровно вздымается, кончики пальцев едва заметно подрагивают, предчувствуя что-то такое, чего никогда не было. Воздух становится вязким, тягучим. Собственный вид, положение, неожиданная личность партнера, вся эта ситуация — действует на него как хороший наркотик.
Одна ладонь взметнулась вверх, коснулась ложбинки меж ключицами, пробежалась вниз по груди, под края рубашки. Пальцы захватили упругий сосок, начиная играть с ним — слегка зажимать, царапать, выводить вокруг самыми кончиками пальцев узоры.
Этот проклятый дуализм в действиях Тумана Примо Вонголы бросает Кикё из одного состояния в другое. Наслаждение с каплей боли. Хотелось большего. Его губ касаются чужие пальцы, надавливают, проникают в рот. Парень чуть кусает их, обводит языком, ощущая, как вязкая слюна стекает из уголков на подбородок и срывается вниз. Грязно, мерзко, но болезненно сладко. Пальцы исчезают от лица, чтобы через мгновение Облако мог почувствовать, как они проникают в него. Один, два. Тело напрягается, сопротивляется вторжению.
— Расслабься, — тихий шепот на ушко. Хороший совет, да сложно ему последовать. Нет у него такого опыта, нет!
Но аналитик Мильфиоре старается. Прогибается в талии, расставляет ноги чуть шире, опускается ниже, практически лбом утыкается в скрещенные на стене руки. Поза самая открытая в их положении. Мелькает мысль, что он бы предпочел свой первый раз провести в кровати, а не так: в странной темноте у карточной стены, одетый в женскую одежду.
По телу проходит крупная дрожь и с губ срывается вскрик удивления, пополам с удовольствием. Что-то внутри него откликается на растяжку. И молодой человек подаётся назад, насаживаясь на чужие пальцы. И совершенно старается не думать, как это выглядит со стороны.
Пальцы исчезли, и это вызвало стон негодования, почти всхлип. Парень хочет прикоснуться к себе, чтобы убрать томление из тела. Но Деймон прижимается бедрами к его ягодицам, дав тому ощутить свою эрекцию. Трется грубой тканью брюк о мягкую кожу. И вновь отстраняется, чтобы через несколько томительных секунд почувствовать, как возбужденная плоть иллюзиониста проникает в него. Кике втягивает в себя воздух сквозь зубы, шипит и дергается вперед, прочь. Член Спейда куда больше пальцев и, несмотря на всю растяжку и собственное возбуждение, боль простреливает вдоль позвоночника. Но твердая рука держит поперек талии, а вторая давит меж лопаток.
— Тише… тише, мой хороший, — жаркий шепот, короткая передышка и мучительно медленное начало движений. С искусанных губ невольно срывается не то слабый стон, не то просто всхлип, и тело Облака выгибается, напрягая все мышцы, пытается вытолкнуть член Деймона из себя, одновременно сжимая его сильнее.
Туманник практически выходит из чужого тела, а затем резко толкается обратно, чтобы прикоснуться к заветной чувствительной точке, которую до этого отыскали его пальцы. И этот медленный, почти неощутимый ритм повторяется раз за разом, заставляя Кикё вскрикивать каждый раз. Но такой темп Спейд выдерживает недолго, с каждым новым проникновением увеличивая амплитуду и силу движений, врываясь в податливое тело аналитика чужой Семьи и почти яростно целуя шею, плечи. Кусает за загривок. Пальцы иллюзиониста в рваном, беспорядочном ритме ласкают член парня, медленно, но верно подводя его к очередной вершине.
Тело больше не вздрагивает от каждого болезненного движения плоти внутри него, разум медленно тонет в накатывающем, словно волны, удовольствии. Горячий шёпот в шею едва распознавался постепенно оставляющим Кикё сознанием, но уже одна его интонация создавала иллюзию близости двух давних возлюбленных. Парень не мог разобрать того, что ему шептали, да и не хотел, если честно. Куда больше его интересовало удовольствие, рука в его волосах, оттягивающая их назад. Позже, когда все закончится, он объяснит своему любовнику, что с его прической стоит быть аккуратней. И плевать, где парень будет искать этот живой сгусток пламени. Надо будет, и в Вонголу сунется за кольцом Тумана.
Кровь пульсировала в висках. Все ощущения обострились, делая боль сладкой и желанной, почти необходимой. Выгнутая до предела спина неожиданно облегчила прикосновения члена к простате, и в следующий момент с губ срывается уже не столько пошлые стоны, сколько вскрики-всхлипы приближающегося наслаждения.
Перед глазами вновь все плывет, сердце в груди заходилось от бешеного ритма. С каждым толчком, Кикё все быстрее приближался к оргазму, снова впадая в состояние эйфории. Было немного больно, но он отчего-то находил в ней удовольствие — боль напоминала о том, что всё это ему не снится: это место, тяжелое дыхание, низкие стоны полам с рычание. Пальцы, сжимающие его бедра так, что явно останутся синяки. Пошлые шлепки ладони по ягодицам. Сладкое чувство обладания чужим телом, и мильфиорец уже сам поддавался назад резко, срываясь на крики, хрипы и долгие жалобные стоны. Он изливается в ласкающую его руку, пачкает пальцы и шелк ткани. Содрогается и в этот момент впускает Спейда так глубоко в себя, как только может.
Деймон чувствует горячую вязкую жидкость на своих пальцах, делает ещё несколько резких глубоких движений. Низкий рык, переходящий в стон ничем незамутненного наслаждения, от тесноты быстро сокращающихся в оргазме мышц. Замирает, прикрывая глаза и часто-часто дыша. Несмотря на полученное удовольствие, хочется еще. Хочется брать, сильно, жестко, нежно и сладко. С болью и любовью. Хочется довести тело под ним до состояния, когда тот даже молить о пощаде не сможет. Хочется заклеймить собой, стать центром вселенной, перекрыть связь «Небо — Хранитель». Хочется…
Спейд нехотя выскальзывает из чужого тела, помогает принять вертикальное положение. Губы мужчины почти невесомо касаются щёк, губ, век молодого человека, ладони ласково гладят спину, не опускаясь в своих касаниях ниже края корсета. Кикё кладет голову на плечо иллюзиониста, устало выдыхает, ощущая, как по ногам стекает чужая сперма. Брезгливо морщится.
— Убил бы тебя, — хрипло информирует иллюзиониста Хранитель Маре. Его любовник смеется в своей неподражаемой манере и шепчет.
— Подаришь мне еще одну la petite mort? — Кикё шипит змеей, понимая смысл вопроса, и жаждет ударить этого невозможного человека. Но рука проходит сквозь чужое тело, и Облако начинает заваливаться вперед. Взметаются вверх потоки иллюзорного пламени и карт. Парень, непроизвольно, закрывает рукой глаза в защитном жесте и в пространство вокруг него взрывается громкой музыкой оркестра, наигранным смехом дам. Его кто-то толкает и бокал, чудом оказавшийся в руках, летит на пол.
Молодой человек моргает, пытается осознать, что происходит. Откуда яркий свет и все эти люди. Он смотрит на Закуро, который о чем-то его спрашивает и с трудом осознает, что происходящее где-то там, в темноте, на игральных картах было всего лишь… чем? Иллюзией? Сладким плодом воображения? Кикё растерян, но чувствует горечь на языке. Словно его использовали ради какого-то неведомого результата. И хочется найти ответы на свои вопросы. Тело еще помнит волны удовольствия, даруемые чужими руками. Он практически задыхается, идя сквозь толпу на балкон. Ему нужен воздух.
Кикё почти готов взорваться, выпустить на волю пламя. Хваленая выдержка дает сбой, когда его кто-то перехватывает за руку. Парень оборачивается и просьба отпустить, застывает на его губах.
— Не хотите прогуляться? — полночно синие глаза в прорезях черной маски, ядовитая усмешка на губах и забавный хохолок волос на макушке.
— Я знаю одно чудесное место, — в голосе искушение Змия. Не спутать ни с кем.
— Надеюсь, там будет кровать, — хрипло выдыхает Кикё. — И я смогу подарить Вам не одну «маленькую смерть».