Промах

— Вот сволочь, — рычит Шестая, залезая на водительское кресло и громко захлопывая дверь.

      — То есть ты хочешь сказать, что у нас опять сломалась машина? — Моно выгибает бровь, глядя на Шестую.

      — Именно! И не смотри так на меня! У самого сломалось их семь штук.

      — Да, но при этом я за рулём в четыре раза дольше тебя нахожусь, — Моно не волнует сломанная машина: не в первой им приходилось проходить несколько сотен километров. — В общем, забей, мы же не виноваты, что не учились на автомехаников, — он буквально утаскивает её на заднее сиденье. — Давай посмотрим, сколько нам нужно идти до ближайшего города, и где примерно мы будем останавливаться.

      Шестая удобнее устраивается у него между ног, стаскивая с себя ботинки, укладывает свою голову на его грудь, а он достаёт помятую карту и включает подвесной фонарь.

      — Предлагаю заночевать тут, затем, — Моно послюнявил графит карандаша, после чего рисуя на карте небольшой неаккуратный кружок, — дойти до этого места. После чего устроить марш-бросок до железной дороги. Как тебе такое, Шестая? — она не отвечала. — Эй, Шестая, — наклоняется, заглядывает ей в лицо. Уснула. — Ну и чёрт с тобой, только попробуй потом ныть в заходе, — ворчит он, но всё же откладывает всё, дотягивается до переднего сидения, вытягивает оттуда одеяло, накрывает им их двоих, выключает фонарь. — Спокойной ночи.

      Прижимает к себе, бросает взгляд на лобовое стекло. В чистом чёрном небе виднелись перемигивающиеся маленькие звёздочки, которые до сих пор успокаивают одним своим видом. После откидывается обратно на дверь автомобиля и закрывает глаза, вновь засыпая. Им уже так привычно засыпать рядом друг с другом, и пускай на утро они вдвоём будут выть от того, что они уснули не в самых удобных позах. Так они чувствуют тепло, такое родное и привычное, защищающее от жестокого мира…

      — Эй, просыпайся.

      Моно щурится, трёт глаза, приоткрывая их. Босые вытянутые ноги ощущают лёгкий прохладный ветерок. Все двери машины открыты, а у него перед носом мелькнуло лицо Шестой, которая нависла над ним.

      — Я уже собрала почти все вещи, соня. Ты будешь что-нибудь есть или пойдёшь на голодный желудок?

      Моно приподнимает руку, будто спросонья требуя, чтобы она соблюдала личное пространство.

      — Боже, Шестая… — он выдыхает, приподнимается на локтях, слабо сталкиваясь с ней лбами. — Могла бы ты мне хоть раз дать поспать?

      — Ты в сумме с прошлым вечером проспал часов двенадцать, — она похлопывает ладонью по его щеке. — Так что давай, вставай, — она выпрыгивает из машины и скрывается из поля зрения Моно.

      — Вот ведь… Вертлявая мелкая задница, — бурчит Моно и принимает положение «сидя». — Ещё из-за неё и оказались неизвестно где.

      Вылезает из автомобиля, потягивается, глядя на разбитую дорогу, которая начинала нагреваться под палящим утренним солнцем, а воздух над ней — плыть, от чего в глазах неприятно рябило, но день обещался быть душным и тяжёлым для дороги на своих двоих. По краям дороги раскинулись заброшенные поля, заросшие дикими цветами и травами, среди которых появлялись колосья ржи.

      — Ну, так что? Будешь есть?

      Моно покачивает головой, помогает собрать вещи, надевает один из рюкзаков (тот, что был тяжелее) на плечи, за пояс суёт топор, дожидается Шестую, и они вместе начинают свой путь.

      Они привыкли убегать от своих проблем, которые, в конце концов, настигали их везде. Настигали, заставляли испугаться, заставляли сделать очередной марш-бросок на несколько тысяч километров от ужасающе испорченных остатков человечества. Они ушли из Бледного Города, потом — из дома Охотника, а после всё дальше и дальше… Проблемы заставляли их находить таких же, как и они сами, учиться чему-то новому, знакомиться, браться за авантюры, и бежать, бежать… Не одна машина была оставлена так просто на полпути, просто потому что закончился и без того хреновый бензин или потому что машина сломалась из-за старости. Не раз и не два им пришлось ночевать прямо в полях или в лесу, экспериментировать с едой, создавая что-то буквально из ничего. Но зато они научились ценить друг друга, даже если порой вели себя, как несносные мудаки. Несносными были и друг для друга, и для окружающих — таких же эксцентричных подростков и людям чуть старше. Крайне жестокими, даже для такого совсем не сказочного мира. Но их это не волновало.

      Моно украдкой смотрит на Шестую. Им двоим нужно подрезать волосы. Притрагивается своей ладонью к её руке, она без лишних вопросов берёт его за руку, сжимая его мизинец своим, от чего Моно слабо улыбается, ускоряясь и утаскивая её вперёд. Она ойкает и хмурится:

      — Это травмоопасно.

      Он кивает и вновь переходит на свой нормальный шаг. Но руку не отпускает, даже не думает. Моно осматривает природу, что окружала их. Обычно, когда он за рулём машины, ему далеко не до этого. Пускай в этом мире больше и не нужно соблюдать законы и правила дорожного движения, но разбитую дорогу никто не отменял, и нужно было водить очень внимательно и аккуратно, чтобы металлическая развалина прожила несколько дольше обычного. И вот теперь он смог рассмотреть всю красоту куда лучше. Бесконечные поля по-своему прекрасны и завораживающие. Сочная зелень, переливающаяся на ветру, смешивалась в цветами, мелькал мышиный горошек, разные растения семейства молочайных, лютики, васильки и кашка. Где-то раскинулись группками высокие зонтики высохшего борщевика, и изредка появлялись маленькие и ещё слабые деревца. Несколько раз им пришлось обходить змей - они выползали на дорогу, чтобы погреться. Иногда Шестая замечала пробегающего зайца, о чём незамедлительно сообщала Моно. Природа со временем брала своё.

      — Не дай ты Боже, чтобы мы ещё хоть раз застряли по такой жаре на полпути. Всё, в следующий раз учимся на автомехаников, — футболка уже неприятно липла к телу от пота, а спину обдавало огнём из Ада. Они останавливаются на развилке.

      — Так куда нам? — Шестая подпирает столб, на котором раньше висели таблички с обозначением населённых пунктов.

      — Сейчас узнаем, — Моно достаёт из её рюкзака карту и сверяется с дорогой. — Нам направо, — сам он так же опирается на столб, и они ненадолго замолкают, пытаясь отдышаться и заглушить желание пить: воды не так много. — Ладно, пошли. Быстрей придём, быстрей помрём.

      Она кивает, поправляет лямки и показушным бодрым шагом идёт впереди него, заставляя Моно её догонять. Моно усмехается, осознанно ведётся на эту уловку, нагоняя её. Пускай в это место попали из-за неё, он никогда её в этом не обвинит. Сам тоже виноват в том, что не уследил за Шестой, а та умудрилась взяться за квест. С одной стороны — это большая проблема, с другой — до чего же интересно. Наверное, многие бы хотели посмотреть на город, который единственный более-менее нормально функционировал под влиянием Башни, хоть и был далёк от неё. Поэтому они и не отказались от задания, даже, наоборот, с большей рьяностью вцепились в него.

      Они не останавливались на пути. Жарко, изнуряюще. Кажется, Шестая была готова один раз потерять сознание, но змея под ногами привела её в чувства.

      — О, гляди, — она останавливается и поворачивает голову Моно куда-то в сторону. Он щурится, разглядывая в плывущем воздухе какое-то здание. — Ферма должно быть.

      —Ты уверена? А вдруг мы просто головой тронулись?

      — Да ладно тебе, дойдём — узнаем. Если это ферма, то там будет и колодец, и заночевать можно. Жара, конечно, скоро спадёт, но не думаю, что мы пройдём слишком много за это время. Так что давай остановимся, — Шестая разворачивается и идёт в сторону фермы, приминая траву своими ногами.

      — Тихо ты. Поменьше прыти, — Моно её останавливает и сам идёт вперёд. — А если змея?

      — Тебе меня до сих пор жалко? — фыркает Шестая, дует щёки, но всё же идёт гуськом за ним.

      Это была ферма. Чуйка Шестой редко её подводила, не подвела и в этот раз. Она напряглась, схватила его за руку, заставляя остановиться. Тихо стащила с рюкзака винтовку, удобнее её перехватывая. Ферма обитаема. Это видно даже невооружённым глазом. Моно кивает ей, достаёт топор, медленно подходит к двери, переглядывается с ней, осторожно приоткрывает дверь, потянув на себя, и уходит с пути обстрела. Послышался топот по деревянным половицам, и моментально последовала реакция от Шестой — выстрел. Человек взвизгивает, падает на пол, Шестая передёргивает затвор.

      — Ещё хоть одно движение в нашу сторону, и я в следующий раз не промахнусь, — она выдерживает минутную паузу, а затем хрипло зовёт: — Моно, — слабо дёргает головой, разрешая ему выглянуть, но оружие не отпускает.

      Он смотрит в дверной проём. В паре метров от него лежит парень их возраста, скорчившись на полу, а под ним — маленькая лужица крови. В метрах пяти замерло ещё двое, что немигающим взглядом смотрели на своего.

      — Помогите ему, — он приподнимает руку, намекая Шестой, чтобы она опустила оружие. Та слушается, опускает и подходит к нему.

      Чужие подходят к лежащему, поднимают его. Пуля попала в плечо.

      — Вы сможете вытащить пулю? — спрашивает Шестая. Ей в ответ отрицательно мотают головами. — Значит, тащите его куда-нибудь, чтобы светло было. Я вытащу, — ей хотят что-то сказать, но она грубо перебивает: — Давайте уже, пока у меня терпение не кончилось.

      По бледным лицам понятно, что они сильно напуганы. Видимо, никогда ранее с таким не встречались, хотя это очень странно даже звучит в реалиях этого мира.

      —Шевелитесь.

      — Шестая, спокойнее, — Моно притягивает её к себе, и она замолкает. — Вы напуганы, пожалуйста, успокойтесь, она вас не тронет под моим присмотром.

      — Ври меньше…

      — Шестая, — произносит Моно всё тем же спокойным голосом, но она отчётливо слышит в нём скрытую угрозу, от чего у неё испуганно расширились зрачки. — Умолкни, пожалуйста.

      — Всё, что движется к нам с желанием убить нас, должно быть убито, — возмущается она, но всё же уступает ему.

      Он заходит внутрь, осматривается. Здесь даже не чувствуется, что дом когда-либо оставляли.

      — Извините за вторжение.

***

      — Сиди на месте, — цыкает Шестая, дёргает его за волосы, заставляя Моно зашипеть, но перестать вертеть головой.

      Она расчёсывает его влажные волосы и отстригает его «патлы». После долгих разговоров с ребятами с фермы, и после помощи им, они впустили их на ночь, разрешив им помыться. Ничего особенного, но всё равно приятно. Они оказались хорошими ребятами, которые, как оказалось, изредка принимали гостей на своей ферме. И Шестая, пусть и скрипя зубами, и под давлением Моно, извинилась. Но они их поняли — здесь часто такое случается и, кажется, это даже не первая пуля, которая была в них пущена.

      — Ты долго ещё?

      — Замолчи. Сам попросил, чтобы я тебя подстригла.

      Он вздыхает, медленно моргая, подпирает рукой подбородок, от чего Шестая случайно проехалась лезвием ножниц по его уху. Благо, что даже ранки не осталось. Моно скучающе смотрит, как она мелькает у него перед глазами, пытаясь ужасными ножницами сделать хоть что-то приличное на его голове.

      — Я закончила, — Шестая щёлкает ножницами прямо перед его носом, а потом усмехается, когда Моно дёргается и чуть ли не падает со стула. — Домывайся, я после тебя.

      Она уходит, точнее, поворачивает за угол и скрывается за ним: здесь вообще никого не волновало, что «место для мытья» (душевой это не назвать, а ванной комнатой — тем более) устроено прямо на улице и даже не сильно ограждено от посторонних глаз. Как выяснилось, на ферме живёт три брата, так что очевидно, что им не о чем волноваться. Но для таких как Моно и Шестая всё же существовало слово «этикет», точнее, только намёки на него. Шестая далеко не уходит: садится прямо на сухую землю за углом, берёт гитару (от которой всё никак не может отказаться) и, ругаясь, на чём свет стоит, настраивает её, искоса поглядывая за братьями — не доверяет. Кажется, на них братья смотрели точно так же, из-за чего слышно, как Шестая пододвигает к себе поближе рюкзак, чтобы в случае чего взяться вновь за оружие. Моно некоторое время смотрит на свои волосы, обдумывая «А не маловато ли мне она их подрезала?», но после всё же встаёт, откладывает некое подобие полотенца, которое всё это время лежало на ногах и прикрывало нужные все места, возвращается к мытью.

      — Ты довольно долго, — недовольно бурчит Шестая, когда он, наконец, подходит к ней и присаживается рядом.

      — Я знаю. Иди, я тут посижу.

      Она кивает, отставляет гитару, встаёт и уходит, оставляя Моно наедине с его мыслями ещё примерно на час. Впрочем, изредка и с некоторыми опасениями он посматривал в её сторону, и не ради того, чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Он берёт её гитару, пытается что-то наиграть, но, услышав сердитый окрик Шестой, убирает эту идею в сторону.

      — Вы будете ужинать? — спрашивают у них, когда и Шестая заканчивает мыться, и выходит к Моно.

      Она что-то хочет сказать, но Моно одёргивает её:

      — Да, конечно, — неприлично отказывать хозяинам.

      — Отлично, тогда через несколько минут всё будет готово, и мы все, кроме нашего старшего, отужинаем на кухне, — они обмениваются улыбками и расходятся.

      — Моно, — Шестая толкает его в бок.

      — Что?

      — Набери воды.

      — Прямо сейчас?

      — Да.

      Моно хмурится, но кивает. Шестая произносит благодарность и скрывается в доме, направляясь в сторону кухни.

      Он подходит минут через десять: со странной системой колодца не смог разобраться, поэтому ему на помощь пришли хозяева. Помогли разобраться, разлить воды по бутылкам, за что он им был очень благодарен. Шестая уже сидела за столом, но к еде даже не думала прикоснуться.

      — Присаживайтесь сюда.

      Моно усадили рядом с Шестой. Он незамедлительно взял вилку, принялся за трапезу. Какое-то мясо, картошка с их огорода и даже некоторое подобие хлеба, и всё свежеприготовленное, что не могло не радовать, хотя его желудок, кажется, недоумевал. Моно замечает, как Шестая тоже взяла вилку с ножом, но, не съела ничего до тех пор, пока оба брата (третий отлёживался в своей комнате) сами не принялись за трапезу. И только потом начала есть.

      Зашёл разговор обо всём и одновременно ни о чём толковом. Их расспрашивали о том, куда они направляются, пешком или на чём-то, на что вообще существуют, на что Моно с охотой отвечал, иногда что-то говорила сама Шестая. Сам Моно так же не стеснялся спрашивать об их ферме, и как они с ней справляются.

      Вдруг один из них замирает, его глаза краснеют, в уголках накапливаются слёзы, он пытается встать, но падает ниц и корчится в агонии, скрипя ногтями по полу.

      — Что за…

      Второй даже не встал, откинулся на спинку стула. Моно испуганно вскакивает, подбегает к одному из них, но тут замечает, как Шестая, даже не обратив на это внимание, продолжает есть.

      — Что ты натворила?

      — Всё, что движется к нам с желанием убить нас, должно быть убито.

      — Ты совсем свихнулась?!

      — Нет, я просто поменяла тарелки местами, — она хитро и как-то не по-доброму улыбнулась, а Моно закатил глаза, тем самым показывая, что он проиграл. — Не обижайся, ты просто не обратил внимания на пару вещей с жары, совсем тебе голову напекло, — она встаёт, подходит к нему, обнимает одной рукой, а второй успокаивающе поглаживает по голове, которую он устало и беспомощно опустил. — Всё хорошо. На то нас и двое чтобы нас было сложней подловить.

      Он осматривает тела, после чего прижимает её к себе и целует в висок. Шестая лишь хихикает и прикрывает глаза.

      — Давай последнего скормим свинье.

      Моно не нравится этот вариант событий, но, раз он облажался, значит, здесь ей стоит потакать:

      — Как скажешь.