Дар

Вэй Ин лежит на чем-то жестком (доска?), под пальцами ощущается шероховатость грубой ткани, голова плотно зафиксирована — не повернуть, да даже если бы и смог — ничего бы не увидел: на глазах повязка, ее узел вдавлен в затылок, и оттуда расходятся волны онемения и боли. Вэй Ин дергает руками, ногами, извивается отчаянно и бесполезно, по всему телу ремни, заставляющие лежать смирно. В помещении тепло, но у Вэй Ина ладони в холодном поту, а в животе колюче крутит метель из ужаса. Он не знает где оказался, что с ним произошло. Что произойдет?!

Он помнит, как вернулся домой с работы. Пятница, конец недели, Вэй Ин отзвонился сестре, что не приедет в эти выходные, так как собирается посетить мавзолей («Да. Нет. Яньли, все в порядке, не надо со мной».), обнаружил, что к ужину в холодильнике только мисо-паста и чеснок, и решил сходить до супермаркета. Нет, не так! Он вернулся с работы в пятницу и хотел провести вечер за фильмом, но весь запас попкорна испарился. Или все-таки чеснок?

Вэй Ин не помнит. Мозги в голове скрипят от напряжения, пытаются хоть что-то выскрести из склизкой мути, скрывающей последние события. Сдавшись, он решает, что все равно. Так или иначе, ему пришлось выйти на улицу. Среди всего тумана Вэй Ин до абсурдного четко помнит слова своей соседки тетушки Чу: «Господин Вэй, скорпионам завтра необходимо быть внимательнее на дорогах, зато их ждет встреча с любимым человеком!»

Конец записи. Вэй Ин даже не может сказать, дошел ли он до магазина.

Откуда-то, словно с этажа выше, слышна музыка. Вэй Ин не силен в классике, но, кажется что-то из этого. Или стилизация? Он вообще без понятия. Духовой оркестр звучит торжественно и мрачно, мощные низкие звуки дрожью отдаются в позвоночнике, а высокие бьются в виски тонкими иглами. У Вэй Ина уже все тело покрыто пленкой пота, он так неприятно ощущается на сгибах локтей, под коленями… «Нашел, о чем думать!» — ругает он сам себя. Будто в этой ситуации мокрые подмышки — его главная проблема.

Вдохи выходят захлебывающимися, Вэй Ин жадно хватает пахнущий медикаментами и, почему-то, жжеными проводами воздух и кричит. Громко, что есть сил, пока легкие не становятся совсем пустыми, а крик не опускается до жалкого сипения. Во рту отчетливо проявляется вкус крови, а музыка наверху резко обрывается. Вэй Ин кричит опять, выжимая из голосовых связок все, рвется в тесных путах. Ему так страшно, так больно. Так непонятно. Так страшно. Так тяжело. Так…

— Уже проснулись, господин Вэй? — спрашивают его мягко и участливо. Чужой голос прямо над ним, совсем — пугающе — близко.

Вэй Ин вздрагивает всем телом, давится новым криком, тот остается в горле распирающим шаром, и широко распахивает под повязкой глаза. В голове, до того наполненной лишь скользким ужасом, медленно оформляются две мысли: первая — он совсем не заметил, как к нему подошли, вторая — этот голос он знает, очень хорошо помнит даже после тринадцати лет.

— Л-лань… — выталкивает Вэй Ин фамилию, что у него внутри черепной коробки выбита, что в язык зашита, что разрывает душу темным горем утерянного счастья. Да что там, даже необретенного.

— Тшшш, господин Вэй, не торопитесь, — в чужом голосе улыбка, однако тонкий палец с длинным ногтем больно впивается в нижнюю губу, пресекая продолжение разговора.

Раздается противный скрежет и давление тисков на лоб ослабевает, голову Вэй Ина приподнимают, ловко стягивают полоску ткани с глаз, и он тут же жмурится. Свет неяркий, но Вэй Ин так долго провел в темноте, а еще, оказывается, плакал — тяжелые слипшиеся ресницы размывают изображение. Он моргает несколько раз, пока картинка не становится предельно четкой.

Комната… странная. Вроде бывшая библиотека: по стенам высокие стеллажи с книгами, но лампы, столы для чтения и мягкие пуфы небрежно сдвинуты в угол, чтобы освободить место для лаборатории безумного ученого. Вэй Ина продирает от омерзения при взгляде на какие-то плакаты с внутренними органами, испещренными мелкими надписями, рядом, как насмешка над медицинскими пособиями, валяются странные модели робо-рук. Это игрушки, понимает Вэй Ин, у его племянника Цзинь Лина целый шкаф коробок с таким конструктором.

От подобной сюрреалистичной мешанины Вэй Ина начинает трясти сильнее. И сильнее. Во много раз сильнее, когда он, отвернувшись от царящей вокруг дикости, сталкивается с темным изучающим взглядом Лань Сичэня. О Небо, Вэй Ин не видел этого человека тринадцать лет, а тот и не изменился! Идеальное лицо, идеальная короткая стрижка, идеальная улыбка. «Гребанные Каллены», — мелькает мысль. Вэй Ин находит ее безумно забавной, даже почти всхлипывает от смеха. Палец Лань Сичэня предостерегающе стучит по его губе.

— Не стоит кричать.

— Да… Я и не хотел… — Вэй Ин мотает головой, потом так же яростно начинает кивать. Вспышка странного веселья прошла, и вернувшийся ужас еще ледянее, еще острее. Вэй Ина мутит, горькая желчь плещется в глубине горла, заставляя безостановочно сглатывать.

— Ладно, — Лань Сичэнь благодушно идеально улыбается. — Не хотелось бы проблем.

«Проблем? Ты, чертов псих, меня спиздил! Это, по-твоему, не проблема?!»

Вслух Вэй Ин говорит:

— Лань Сичэнь, давно не виделись.

— Да уж… Сколько лет прошло, ужас!

«Ужас — это ты», — думает Вэй Ин. От натянутой на лицо улыбки сводит скулы.

В Лань Сичэне, замечает он, идеально не все. Лицо — да, но руки… Вэй Ина передергивает, когда Лань Сичэнь убирает пальцы от его лица, переплетая их перед собой на коленях; его ладони изъедены язвами, покрыты точками ожогов, как от сигареты, они уходят по рукам дальше под манжеты идеально выглаженной белой рубашки (у которой на воротнике желтые пятна ржавчины). Ногти неухоженные, изгрызенные, единственный длинный, тот, который давил Вэй Ину на губу, поврежден, пластинка толстая желтоватая, а плоть под ней черная — сплошной кровоподтек. Эти изуродованные руки пугают до колкой боли в голове, шума в ушах. И снова хочется кричать, крутиться в ремнях. Сбежать отсюда. Небо, за что? За что?!

— Не «за что», а «зачем», — любезно отвечает Лань Сичэнь. Вэй Ина дергает: его сознание постоянно стремится сбежать из этого кошмара, он даже не осознает, что говорит вслух.

— И зачем?

— Чтобы встретиться с Ванцзи, конечно! — глаза Лань Сичэня возбужденно вспыхивают, он улыбается куда теплее.

А у Вэй Ина перехватывает дыхание. Воздух в легкие отказывается проходить вообще, словно в глотку набили ваты. В уголках глаз снова скапливаются слезы, то ли от фантомного удушья, то ли от паники.

— Старший брат Лань, — хрипит Вэй Ин. В горле вата, а каждое слово дерет стеклом. — Ванцзи умер тринадцать лет назад. Он мертв.

Будь Вэй Ин проклят, если забудет тот день. И будь проклят весь мир за то, что тот день был.

Лань Чжань и Лань Сичэнь должны были вернуться из Штатов: самолет уже приземлился, Лань Чжань отправил смс, что они сели в такси. Вэй Ин сжимал телефон в мокрых ладонях, стоя перед воротами особняка Ланей. Сердце рвалось в груди от отчаянного счастья — Вэй Ин собирался признаться. Он три года жил со своей любовью и, наконец, решил поделиться ею с Лань Чжанем. Без особой надежды на ответное чувство, но больше терпеть не доставало сил. О своей любви хотелось петь, кричать, танцевать, и Вэй Ин, устроившись на бордюре, мурлыкал себе под нос недавний попсовый хит. Но время шло, а такси все не приезжало, Лань Чжань не отвечал на смс и звонки. И Лань Сичэнь тоже! Вэй Ин до сих пор ощущает, как счастье перегорало в беспокойство. Он крутился на бордюре, вглядываясь в пустую дорогу загородного района, а внутри пустело. В конце-концов, пришлось отправиться домой. Ничего страшного, да ведь? Он может признаться и завтра. Еще столько времени впереди! Посреди ночи провибрировал телефон, контакт с именем «Лань Цижэнь» прислал смс: «Авария. Ванцзи больше нет». И Вэй Ин разбился.

— Конечно Ванцзи не мертв, — хмурится Лань Сичэнь. — Он проживет долгую жизнь! И ты вместе с ним. Я подарю тебе бессмертие рядом со своим братом.

— Что?..

Лань Сичэнь перестает обращать на него внимание, неуклюже поднимается и хромает до стола. И Вэй Ин понимает, что это не Лань Сичэнь из воспоминаний тринадцатилетней давности, это существо с его лицом и помутившимся разумом.

Вэй Ин познакомился с братьями Лань на выставке по медицинской робототехнике шестнадцать лет назад. В двадцать его страсть как привлекали «разумные» машины. И стенд Гусу Лань — независимой лаборатории Лань Сичэня — привлек его внимание сразу. Конечно, красивое лицо Лань Сичэня сыграло не последнюю роль, на его улыбку вообще тянуло весь зал, а проекты новых или усовершенствованных роботов-манипуляторов были этаким приложением к красавчику-ученому. Но Вэй Ину понравилось еще и то, с каким жаром Лань Сичэнь говорил о роботах, как горели его глаза: Цзян Чэн, сводный брат Вэй Ина, так же рассказывал о своих дорогих собаках — отдавая всю душу. Вэй Ин слушал, открыв рот. И у самого стенда, после того, как речь Лань Сичэня окончилась, завис надолго. «Хотите узнать подробнее?» — Лань Сичэнь, заметив его интерес, подошел сам. Вэй Ин согласился, а потом как-то незаметно познакомился с братом Лань Сичэня — Лань Ванцзи. Тот был ровесником Вэй Ина и не особо увлекался робототехникой, просто пришел поддержать Лань Сичэня на мероприятии. В общем, вечер закончился для Вэй Ина двумя приятными знакомствами, начавшей завязываться дружбой и зарождающейся в сердце любовью.

Лань Сичэнь в прошлом умел расположить к себе людей одной улыбкой, а нынешний пугает до дрожи ею же. Вэй Ина колотит с такой силой, что стучат зубы. Он смыкает челюсти — аж в ушах щелкает от напряжения, — глазами неотрывно следит за Лань Сичэнем. Тот беззаботно мычит себе под нос мелодию, слышанную Вэй Ином ранее, и обливает спиртом иголки. Обычные, мать его, швейные иглы! В крупные ушки продеты нейлоновые струны, Вэй Ин закрывает кажущиеся слишком твердыми и холодными глаза и впервые в жизни молится, чтобы его не стали этим шить.

— Не плачь, господин Вэй, — говорит Лань Сичэнь. Его мозолистые пальцы проходятся по вискам Вэй Ина, утирая невольные слезы. Вэй Ин еле сдерживается, чтобы не дернуться прочь пахнущего спиртом прикосновения. — Ванцзи не нравится, когда ты плачешь. Не расстраивай Ванцзи. — Ватой, смоченной в холодной жидкости, он проводит по внутренней стороне руки Вэй Ина от запястья до локтя. — И меня не расстраивай! — игла грубо входит под кожу: Вэй Ин стонет в закушенную губу. — Я хочу, чтобы мой брат был счастлив, а не печален.

Игла вторая, третья, четвертая. Лань Сичэнь не останавливается, пока обе руки Вэй Ина не оказываются утыканы ими. Струны тяжело тянут иглы вниз, выворачивая кожу. Даже не глядя, Вэй Ин может сказать, что он весь в синяках. Затем Лань Сичэнь прилепляет на каждую иглу кусочек скотча, и становится понятно, что в его искаженном мозгу это капельница.

— Лань Сичэнь, — предпринимает еще одну попытку Вэй Ин. — Лань Чжань…

По лицу прилетает пощечина, Вэй Ин скулит — вся правая сторона лица взрывается болью. Лань Сичэнь дьявольски силен, и Вэй Ину даже не стыдно за это клишированное определение. Потому что Лань Сичэнь гребанный Сатана, чтоб ему провалиться ко всем чертям в ту дыру, из которой он вылез.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, господин Вэй, — ебанная безмятежная улыбка не сходит с красивого лица Лань Сичэня, — Что Ванцзи мертв. Но, — он наклоняется к Вэй Ину и доверительно шепчет, — он жив. Я его спас!

Внутри Вэй Ин смеется. Громко, возможно слишком громко. Какая до ужаса веселая ситуация. «Спас? — думает он. — Твоего брата кремировали. Урна с его прахом стоит в нише в вашем семейном мавзолее!» Какая же ебаная срань!

А Лань Сичэнь продолжает:

— Я сделал его киборгом. Бум-бум! Ну знаешь, как этот ваш Адам Дженсен, но все по-настоящему!

Какой еще, мать его, Адам Дженсен, Вэй Ин в душе не ебет. Но кивает. Ему очень холодно и больно. Он хочет, чтобы этот блядский цирк с клоунами-гномиками свернул уже свой шатер-шапито и укатил нахуй, оставив Вэй Ина в покое. Он готов простить своему разуму такой сон. Только бы проснуться. Пожалуйста.

— Я знаю, никто не верил в меня тогда. Кроме Ванцзи, — рассказывает Лань Сичэнь, и возбуждение в его глазах такое же искреннее, как и когда он много лет рассказывал о новом роботе, ставшем еще умнее и точнее. — Поэтому только он получил мой дар. И еще ты. Чтобы Ванцзи смог быть счастлив. Он ведь так тебя любил, господин Вэй…

— Любил?

Внезапно вся боль мира становится неважной. Весь страх обращается в пыль от одного слова.

— Любил? — повторяет Вэй Ин. — Любил. Любил…

— Любил, — подхватывает Лань Сичэнь. — Влюбился сразу, но все тянул. Надеюсь, ты любишь моего брата тоже?

Даже если бы нет, Вэй Ин, под колючим давящим взглядом, не смог бы ответить ничего, кроме «Да».

— Мне нравится Лань Чжань, — признается Вэй Ин, и Лань Сичэнь смотрит на него с нежностью.

— Солнышко, — воркует он.

Вэй Ин выдыхает. В памяти мелькают картинки-встречи с Лань Чжанем: его необычно светлые карие глаза, едва заметная улыбка на тонких губах, глубокий голос.

«Сичэню нравится робототехника, — говорит Лань Чжань из воспоминаний, — но он грезит о симбиозе человека и машины».

«Твой брат фантазер», — смеется Вэй Ин.

«Пусть. Пока он фантазирует — он творит».

«Смотри, что сотворил твой повернутый брат! Все еще считаешь эту ебанину, в которой я оказался, безобидной фантазией?»

— А можно увидеть Лань Чжаня? — робко просит Вэй Ин.

Лань Сичэнь довольно сияет, услышав просьбу.

— Не терпиться увидиться с будущим мужем? Понимаю!

Он суетливо поднимается и чуть не падает, правая нога подгибается. Чтобы удержать равновесие, Лань Сичэнь цепляется за струны, продетые в иглы. Вэй Ин кричит, чувствуя, как из него выдираются куски.

— Молчать! — рявкает Лань Сичэнь. — Подумаешь, немного боли. Иногда надо потерпеть, чтобы прийти к результату. Скоро у тебя будет новое и абсолютно совершенное тело.

Вэй Ин хрипит; горячая кровь стекает на кушетку под ним. Ему кажется, что ее там целые озера уже, что она стекает на пол тягучими каплями — все больше и больше. Она будет покидать его тело вечно.

— Вы такой плакса, господин Вэй, — неодобрительно бросает Лань Сичэнь. — Ванцзи может вас разлюбить, если увидит таким некрасивым.

Если честно, то Вэй Ину похуй. Лань Сичэнь потерял в той аварии не только брата, ногу и возможность работать с любимыми машинами, но еще и чердак. Ну или начал терять, а срок в тринадцать лет окончательно все похерил.

Лань Сичэнь дохрамывает до самого дальнего угла комнаты: стоящий там стеллаж укрыт занавесью. Лань Сичэнь без колебаний сдергивает штору. Вэй Ин снова давится вонючим воздухом. Потому что не стеллаж, а стеклянная коробка для красивой куклы в человеческий рост. При должном воображении можно представить, что это Лань Чжань: янтарное стекло глаз, тонкие дуги бровей, ровный нос, длинные волосы, перехваченные в хвост голубой лентой. Но это все еще кукла.

— Воды, — сипит Вэй Ин. Боже блядь, его желудок словно взбесился. Вэй Ин не уверен, что не выблюет его в ближайшие несколько секунд.

— Питательные вещества поступают через капельницу, господин Вэй, — сообщает Лань Сичэнь и не делает и шагу в его сторону.

Значит и правда капельницы. Гребанный безумный ублюдок.

Кое-как Вэй Ин успокаивает бунтующие внутренности, проглатывает противную желчь и язвительно давит:

— Старший брат Лань так заботлив. А почему Лань Чжань не двигается?

Лицо Лань Сичэня приобретает озабоченное выражение.

— О, это? Он спит. Ждет тебя.

Вэй Ин больше не может выносить творящийся вокруг бред. Сознание расплывается, глаза, наконец, теплеют и закрываются. Больше всего на свете Вэй Ин желает проснуться в своей кровати.

***

Лань Сичэнь стаскивает с трясущихся рук перчатки и выбрасывает их в мусорное ведро. Получилось как-то грязно, с Ванцзи вышло легче. Но результат вполне приемлем. Господин Вэй, конечно, не такой красивый, как Ванцзи… А еще опять расплакался! Лань Сичэнь хватает со стола кусок проспиртованной марли и трет лицо Вэй Ина, по щекам которого расползаются кровавые пятна. Нет, даже близко не такой красивый, как Ванцзи! Но желание любимого младшего братишки для Лань Сичэня закон.

И ведь Лань Сичэнь постарался: выбрал самый дорогой материал для кожи, собрал крепкий каркас костей, нашел именно такое стекло, как глаза господина Вэя.

Все для твоего счастья, Ванцзи.

Только, ах, жаль Лань Сичэнь не увидит их вечность вместе…

Он вытаскивает из стола аккуратный позолоченный револьвер. А-Яо, хитро сверкая глазами, давным-давно подарил Лань Сичэню «пресс-папье». Лань Сичэнь улыбается.

Висящее на стене ружье обязано выстрелить.