Вспорото небо и врезаны волны драконьею пастью,

Светом и ветром ныне пронзает звенящие снасти

Луна — я ее ждал и любил как невесту

Нам не до сна, мы дети богов — наша участь известна

В наших зрачках — острые грани вечного льда,

А на клыках — свежею кровью пахнет вода

Видишь мерцание лезвий средь стонов разодранной Ночи,

Слово прощания с жизнью, что стала мгновенья короче

Вечна погоня, вечно над морем лететь нашей вере

Бледные норны шепчут: на север, вы в сером, вы — звери.

© Мельница — На север

По узкой притаившейся улочке, вдоль невысокой колкой оградки, шёл человек в дорожном плаще цвета моли. Улочка приготовилась уснуть, погрузиться в вечернюю дрёму, ведь мрак накрывал её рано, а по утрам до самого полудня не выпускал из липких объятий туман. Лишь неспешная хозяйская походка цокающих по брусчатке каблуков ещё будила улицу Ивы. Шаг, хоть и не торопился, был преисполнен силы и упругости походки хищника. Разумеется, вдоль изгибов улочки Ивы шёл не человек.

Привлечённая стуком каблуков, за ним увязалась юркая тень. Выскользнув из подворотни, на оградку запрыгнула и побежала, быстро переставляя лапки, чёрная кошка. Янтарные глаза обратились в тень под полами шляпы, прищурились, заметив знакомый блеск.

— Добро пожаловать в Гартхем, — промурлыкала кошка. — Вас давно не было, милорд. Где вы пропадали?

— Разбирался с семейными делами на севере, — бледные губы разомкнулись, сложились в ласковую улыбку. — Я тоже рад тебя видеть, милая. Шестьдесят лет — не маленький срок для кошки.

Та перемахнула через кирпичный столбик, позволяя закатному солнцу позолотить шкурку.

— Время в Гартхеме течёт неспешно, — протянула она. — Тем ощутимее тоска по прежним временам. Сейчас этот город почти полностью отошёл людям.

Улочка Ивы сделала последний поворот на маленькой площади со старым заколоченным колодцем. Жавшиеся друг к другу дома серого кирпича с двускатными крышами и глазастыми люкарнами, глядящие сквозь оконные решётки, здесь расступались клином. Высокий кованый забор, вредная заботливая клетка, изгибал прутья вовнутрь города, но старые ворота были распахнуты, натуго вросшие в бурьян и ржавые петли. Хоть на них и ждала своего часа толстая цепь.

Улочка открывалась навстречу пологому склону холма: его вихлястым колеям тележных колёс в высокой траве, ведущих к затерянной за ивами речушке. Носившая имя старой нимфы, речка брала начало в заболоченных ныне прудах за мрачной громадой леса. Его нечёсаный ковёр тянулся за дымку горизонта, за холмы и пологие скалы. А здесь, в долине, болото медленно отравляло воздух объятием туманной гнили, вплотную подступая к стене замка. Положивший начало городу у своего подножия, замок взбирался нагромождением чернокаменных башенных пиков на скалу, не уступая ей ни в высоте, ни в остроте оскала, обращённого к низкому небу. Кужкор. Древний, зловещий, нависающий тяжёлой тенью над мирной долиной.

Местные давно привыкли к его виду, смирились с существованием в его тени, ведь, если солнцу и случалось любоваться городом сквозь завесу туманов, замок всегда оставался в сумраке, точно поглощая солнечный свет. Тем более странным казалось то, что люди всё ещё приходили в Гартхем.

— Откуда взялись эти халупы? — приподнял брови спутник кошки, смотря на бедняцкие глинобитные домики, усеявшие склон, ещё по его уходу утопающий в цвете луга.

— Это рыбаки, — мяукнула та. — Ловят русалок, отрубают им хвосты и продают как рыбу, а остатки тел берут в жёны.

Её легонько пристукнули по ушам.

От конца Ивы до замковых ворот было рукой подать: даже дорога, огибавшая холм с юга, отсыпала часть камней для этой неприметной улочки. Точно замок вполоборота следил за ней, любезно протягивал старый каменный мост, чтобы удобнее было пересекать заросший бурьяном овраг. Сама улочка приластилась к нему своей завороткой.

У её последнего дома остановились двое зевак с граблями и вилами. Неаккуратная куча багряных и бурых листьев возвышалась перед ними в ожидании телеги. Они ещё не видели приближающуюся парочку и переговаривались, передавая тлеющую сигарку.

— И кто тот безумец, что купил его снова? — вздохнул один.

— Кто тот идиот, что не считается с легендой проклятого дома, — прошипел второй, затягиваясь. — Ведь свет снова горит в чёртовом окне.

— Приезжим невдомёк, — сплюнул первый. — Дом стоит который век, и ни один хозяин ещё не прожил в нём дольше пяти лет, такие ходят слухи. Чертовщина, не иначе.

— А вы только и горазды, что сплетни собирать, — усмехнулся подошедший мужчина, положив руку в белой кожаной перчатке на загривок сопровождавшей его по оградке кошки.

Дворники уставились на него как на музейную реликвию, благо тут было, на что смотреть. Он был выше них, отнюдь не низкорослых мужчин, на полголовы. Бледный как мел, с красивым лицом двадцатилетнего юноши: мягкие черты и тонкие губы, аккуратный короткий нос, раскосые лисьи глаза. И два завитых локона платиновых волос, что спускались из-под широких полей серой шляпы. Глухой воротник скрывал сильную шею, в которой было чуть больше мышц, чем того требует человеческое тело. Под плащом он держал что-то продолговатое, напоминавшее шпагу, и дворники занервничали.

— Господин… э… — приподнял козырёк шерстяной кепки один.

— Альберт.

— Милорд… — смекнул другой, благо, что мужчина подошёл к последнему на улице Ивы дому. Близкая к замковым стенам, улочка полнилась богатыми особняками. — Просим прощения.

Кошка под рукой Альберта взглянула на босяков сверху вниз, сузив янтарные глаза. Те, видимо, не выдержали и поспешили перейти улицу, ведь город накрывала шаль темноты, закоулки наполняла смолистая ночь. В такое время слоняться по Гартхему было верхом безрассудства. Мало осталось тех, кто отважился бы вглядеться в ночной мрак сквозь тонкое оконное стекло, немногим больше тех, кто считал зарубки на оконных решётках.

Остановившись напротив дома, Альберт улыбнулся силуэту в окне, обнажая узкие клыки. Кошка потянулась и спрыгнула во двор, засеменила к крыльцу. Из почтового ящика — из зубов большеголовой горгульи, — торчал уголок конверта. Он стянул перчатку, лёгким движением заострившегося когтя вскрыл письмо, и прочёл:

— Добро пожаловать домой.

Перед поднявшимся на крыльцо Альбертом дверь мягко приоткрылась. В прихожей стоял, сияя белозубой улыбкой, демон в притягательном человеческом облике, выдавали которого лишь обрубки рогов в золотых обручах. Кожу демона, серую как пепел, усеивали чёрные блестящие чешуйки. У него были африканские черты лица, а зрачки в тёмных глазах полыхали болотными огоньками.

— С возвращением, хозяин, — поклонился демон, скрипя узкой для широких плеч атласной тканью фисташковой рубашки. По-змеиному перетёк в подобострастную позу, принимая из его рук плащ и саблю в резных ножнах слоновьего бивня.

— Здравствуй, Бахáл, — кивнул Альберт, отирая каблуки о циновку и проходя в гостиную. — Надеюсь, что всех этих душ было достаточно, чтобы расплатиться с тобой.

— Вы обеспечили мне прекрасное времяпрепровождение, хозяин, — блеснул тот раздвоенным чёрным языком. — Удивительно, как велика безответственность людская перед простой бумажкой.

Кошка юркнула в гостиную и вскочила на спинку кресла, растянулась, с наслаждением запуская когти в дорогой велюр и втягивая их с треском нитей.

— Уверена, что любой демон желал бы получить такой договор, — замурчала она, когда рука Альберта прошлась по её спине. — Подумать только, Бахал, тебе несказанно повезло! Ты мог поглотить душу любого, нарушившего хоть строчку, хоть пунктик!

— Они сами подписали сей документ, — пожал плечами демон, с важным видом оправляя жилетку оливкового оттенка, вышитым рисунком придающую ему ещё большее сходство с рептилией. — Но, сказать по правде, я ещё не потерял веру в человечество. Среди всех постояльцев были двое, кто оказался достаточно умён, чтобы слово в слово следовать правилам.

— Вот как, — отозвался Альберт наигранно удивлённым тоном.

— Один, ваша милость, старик. Его родственники купили ему этот дом, зная его дурную славу, надеясь, что «проклятие» в скором времени сведёт в могилу и нового владельца. На их беду, старик был предельно педантичен и не смел открывать запретные двери, не подходил после полуночи к окнам, не выметал сор из камина… Ему удалось растопить моё сердце. Я помогал ему, когда болезнь начала пить его силы, и проводил его душу до ангела, что ждал в своей повозке на дворе. Вторым был юноша, ученик аптекаря. Несмотря на разгульный образ жизни, он серьёзно отнёсся к контракту. К сожалению, его убили на дуэли, тут я был бессилен. Душа его отправилась в ад не по моей вине.

— А остальных нерадивых постояльцев ты извёл и сожрал, — Альберт закончил оглядывать гостиную и опустился на диван с высокой спинкой, утонув в подушках с шёлковыми кисточками. — Так типично для демонов восхищаться людьми и ненавидеть их настолько, что в составленном тобою контракте есть запрет за что-либо браться левой рукой. Но всё-таки я не жалею, что положил твой камень в основание дома. Ты оказался полезным. По крайней мере, это бренная хижина выглядит так, будто я и не уезжал.

— Вы сегодня слишком любезны, хозяин, — оскалился Бахал, показал загнутые полулуниями в стороны верхние и нижние клыки. — Есть тому причина?

Альберт критически оглядел себя в зеркале, одном из немногих, что не добавляли бы в свой состав частиц серебра. В них он хотя бы отражался. Дорога сказалась на его облике: волосы, уложенные в длинный хвост, перехваченный лентой, завились и распушились от влаги. На лице проступил блеск, сапоги вымараны в грязи, из подошвы вылетела пара гвоздей, а рубашка пропахла чёрт знает чем, и это уже не говоря о вышивке на брюках, изодранной седлом.

— Бах, готовь ванну, — Альберт поставил подбородок на кулак, играя в гляделки со своим отражением, что в дороге случалось редко: на большинстве дворов ещё были старые зеркала. — У меня сегодня важная встреча.

— Альберт едет на важную встр-речу! — кошка закончила терзать спинку кресла и была изгнана демоном на диван. Её завлекли кисточки, вскоре оказавшиеся в кошачьей пасти и когтях. — И я даже знаю, с кем у него эта встр-реча.

— Похвастай тайными знаниями, кошка, — усмехнулся хозяин дома, вставая с дивана и направляясь на кухню. Его спутница выплюнула распотрошённую кисточку и засеменила следом.

— Некто Ви́ллиам, — пропела она. — Желает лицезреть ваши успехи за эти шестьдесят лет. Он пригласил милорда Альберта в замок, в свой огромный, как Чистилище, замок, ловушку жадных до бессмертия душ.

— Ты как всегда права, — вздохнул Альберт, наливая себе кофе. — Никак Бах притащил сюда все запасы кофейных зёрен Гартхема, раз он ещё не закончился. Я еду к Виллиаму, своему… А, Дьявол знает, кто он мне!

— Учитель? — кошка вилась у ног Альберта, скользя хвостом по брюкам. — Друг? Или… нечто большее?

Тот неспешно отпил, глядя за окно, где вечер уже брал своё, заливая улицы Гартхема дёгтем темноты. Скоро просочится сквозь канализационные люки пар нечистот, погружая город в сон на грани кошмара. Скоро взойдёт луна, сядет на коньки крыш, заглядывая в дома огромным глазом небес. И только когда она скроется за стеной замка, жители смогут вздохнуть спокойно и вернуться в явь, самую обычную явь простых людей.

— Мы не виделись так давно. Я уже ни в чём не уверен. Шестьдесят лет — это всё же срок, даже для вампира.

— Даже для кошки…

— Уговорила, — Альберт поставил чашку на столешницу, взял блюдце и столовый нож.

Сталь коснулась его кожи чуть выше запястья, и просочилась тонкая струйка крови, упала на блюдце. Он зализал ранку, и та обратилась белой ниточкой, начиная исчезать. Опустился на корточки, протягивая кошке лакомство. Та ринулась слизывать драгоценные капли, нетерпеливо крутя хвостом и исторгая волны урчания. Тотчас блюдце было зачищено и отправилось в раковину.

— Не увлекайся, — предупредил Альберт. — Очень легко перейти грань. Пока что ты просто черпаешь силы, но даже в таких количествах кровь подобных мне… сродни наркотику.

Чёрная кошка распушила загривок, запрыгнула на стол, села совсем по-человечески, вытянув задние ноги. В следующий миг облик её начал изменяться, шерсть отступила, являя взгляду хрупкую фигурку, облачённую в чёрный шёлковый купальный костюм и чулки на подвязках. Миловидное треугольное личико под пышной копной мягких, угольно-чёрных кучерявых волос, смотрело с игривым интересом. Шёлк обрисовал её острые груди, выпирающие косточки ниже тонкой талии, заманчиво округлые бёдра. Альберт оттянул уголок рта, любуясь оборотницей.

— Ваша кровь, милорд, — лишь средство для достижения мелочных кошачьих целей, — улыбнулась девушка, поправляя причёску. — Я не впишу своё имя в число ваших слуг и не обяжу вас своей скромной персоной.

— Такая участь была бы для тебя смертельной, — хмыкнул тот. — Наверняка сегодня ночью Виллиам вышлет меня прочь из своих владений.

— Вы нагуляли жену и детишек в своих странствиях? — нахмурилась кошка, принявшись мерять шагами просторную кухню. Она едва пританцовывала, наслаждаясь своим обликом. — Весь Гартхем захлебнулся в ревности к этой иноземной обольстительнице!

Альберт улыбался, следя за ней из-под полуприкрытых век. Дорога измотала, а этой ночью ему потребуются все силы.

— Какие есть новости, Чёрная кошка?

— Я надеялась, что это подождёт до рассвета, — наигранно обиделась она. — Не хотела сгущать эту прекрасную ночь дурными вестями. Может, ваша милость, будет чуть более беззаботна под сегодняшней луной?

— Моя милость никогда не будет беззаботна, и ты это знаешь, кошка. Не заставляй меня играть в свои игры, они ещё шестьдесят лет назад казались утомительными.

— В городе объявился охотник, — вполголоса проговорила девушка, понурив голову.

Наверху с шумом упала вода, Альберт приподнял светлые брови, когда с потолка сорвалась капля и упала в его кружку.

— Орден? — искоса взглянул он на кошку.

Появление в их землях специалистов по Охоте значило лишь одно: кто-то из принадлежащих Тёмной стороне нарушил Закон. Был ли это Виллиам, или кто-то из его слуг, была ли это кошка… Визит Ордена никогда не сулил ничего хорошего. Приехав в Гартхем, охотник мог начать распутывать клубок событий, приводящий к возложению вины на всех без исключения. Закон был очень лабильным документом, попасть под обвинение было проще простого. А возложение вины всегда означало лишь одно наказание — серебряную пулю. Одну — не смертельно, но две, три… Вечная боль, сопровождающая преступников, изнуряла их, сводила с ума, заставляла отринуть последние крупицы человечности. Все они кончали одинаково. Ведь смерть — самый милосердный конец для обезумевшей твари.

— Не знаю, — простонала кошка, садясь на корточки и обнимая себя за коленки. — Он действует безрассудно. Он убил двоих несчастных, больных порфирией.

— Фанатик, — хмыкнул Альберт, кривя кислую улыбку. — Орден таким заниматься не будет.

— Он обмотал их гробы цепями и сказал людям, что среди них ходят кровопийцы, — продолжала кошка, от злости приподнимая верхнюю губу над маленькими зубками. — Заставил кладбищенского сторожа поверить в эту чепуху. И теперь тот на его стороне. В церкви читают проповеди от упырей.

— Давненько я не был в церкви.

Кошка подняла голову, в два прыжка пересекла комнату и запрыгнула на столешницу, выгибая дугой спину. Шёлк купального костюма обнажил бледную кожу на бёдрах, волосы распушились, она опасливо приблизилась к Альберту, прошептала с придыханием:

— Это не все новости, милорд. От других кошек мне известно, что призраки вернулись на болота. Дикую Охоту видели со стен замка.

— Призраки никогда особо не угрожали спокойствию горожан, — пожал плечами тот. — Осенние ночи из года в год озаряются их зелёными огнями. В остальном ведь всё спокойно? Культисты не достигли успеха, вурдалаки не перегрызли всех монахов, ведьмы не берут заказов на жизни?

Кошка помотала головой, надув губы и глядя исподлобья. Её короткую чёлочку взъерошила рука, вопреки слухам, тёплая и мягкая, пусть и немного когтистая, и она подалась на ласки, кладя щёку в ладонь вампира.

— Вот видишь, Гартхем ничем не отличается от сотен таких же провинциальных городков. Ну, тебе пора, кошка. Добудь мне ещё новостей. Можешь притащить на порог какую-нибудь дичь, но не оставляй подарков во владениях Бахала, — он легко улыбнулся. — Думаю, за эти годы он отъелся на века вперёд.

Девушка легко спрыгнула на пол, обратилась прежней юркой тенью, махнула на прощание хвостом и побежала прочь, в первое открытое окно. Альберт проследил за ней, вспоминая их игры в те далёкие годы, когда Гартхем ещё казался ему всем миром. Когда кошка была котёнком — нелепым клубком коготочков и взъерошенной шерсти, неуловимой воровкой с разбитыми коленками. Он сбегал тогда из замка на крыльях ветра, чтобы испортить очередной костюм, смеялся на коньках крыш и смотрел за горизонт, болтая ногами в аккуратных туфельках над узкими улочками. А льдистая полуночная луна следила с небес, подмигивая веками-тучками. От мыслей его отвлёк оклик демона.

Альберт опустился в горячую ванну, наполненную до краёв и выдыхающую пар. Облокотился на керамический бортик, спуская волосы в отдельный тазик, стоящий на коленях у демона. Бахал принялся за массаж головы. Демон урчал про себя какую-то песенку, разбирая спутавшиеся платиновые пряди.

Комнату на втором этаже, служившую Альберту спальней в те редкие дни, когда он ночевал дома, освещало пламя десятков свечей. Никому из жителей дома на улочке Ивы не был нужен свет в таком количестве, но дым свечей ажурными струйками поднимался под потолок, щекотал ноздри далёкими, живыми, сгорающими нотками. Дым был так похож на людей. Те ютились в своих клеточках-квартирках, дрожали, глядя в ночь за окнами. Дом на улочке Ивы единственный не носил решёток. Но что за безумец или культист решился бы проникнуть за деревянные рамы без ведома хозяев… Гартхем не знал таких.

Руки демона творили магию успокоения роящихся тревожных мыслей, распутывали пряди без намёка на боль, проходились вдоль смятенных нервов, выпрямляя их до мягкой пряжи. В его груди трещало пламя, пожирало всю усталость и тоску с утробным гулом. Толстые губы напевали затейливую мелодию пёстрых птиц. Альберт поднял глаза к потолку, оплетённому струйками дыма, и увидел сухую степь, дышащую палящим солнцем. Он был там, поднимался в Драконовы Горы к спящим исполинам, искал в южных землях тех, кого считали богами. Но нашёл нечто большее.

— Когда я поднял камень с тобой у жерла того вулкана, — начал Альберт, — то и подумать не мог, что положу его в основание своего дома. Может, ты подсказал это мне? Ты никогда не говорил, о какой жизни мечтал. Быть может, я разрушил твою мечту, привязав тебя к дому? Демоны — свободные существа.

Бахал смазал локоны шампунем, пахнущим утренним свежескошенным лугом и мёдом. Запахи Альберта, настоящие, а не те, которыми он пытался наполнить свой образ на севере, где надо быть осколком льда, крепким трескучим морозом, а не деревенским братом утреннего тумана. И не важно, что тебя новорожденного принесли пчёлы, нашли русалки в венке из ромашек. Не важно, что твоя луна — не холодная далёкая льдинка, а предрассветная бледно-розовая иллюзия, которая вот-вот растает в облаках.

Демоны тонко чувствуют эти грани. Но мало кто не пользуется явной слабостью исчезающей луны, а пытается сохранить её свет. Спящий вулкан видел достаточно гаснущих, снедаемых солнцем лун, чтобы преисполниться их красотой.

— Будучи заточённым в камне, я и представить не мог, как хороша тихая жизнь в вашем доме, хозяин, — улыбнулся демон. — Теперь я не желаю ничего, кроме возможности услужить вам.

— Ты можешь быть честен со мной, — выдохнул, почти с грустью.

— Я не лгу. Ни один демон ещё не служил такому прекрасному хозяину, и я искренне благодарен за все предоставленные мне души.

— Ни один хозяин ещё не откупался чужими душами, — Альберт задрал голову, смотря в горящие искры зрачков в двух безднах глаз. — Ты, должно быть, грезишь поглотить и мою душу, Бах.

Тот расплылся в улыбке, наклоняясь ниже и касаясь дыханием высокого лба. Серный запах, присущий всем огненным демонам, сейчас обратился запахами иссушенной степи, луговых пожаров и раскалённого песка. Альберт завороженно следил за плавными движениями без сомнения одного из самых сильных, сытых и выхоленных демонов. С таким бы не совладала ни одна армия, ни одна невинная душа. Бахал был соткан из греховных желаний, тугой клубок мышц под обугленной кожей. Настоящий демон, о каких слагают легенды, запертый в четырёх стенах обычного дома.

— Если вы и появлялись в моих грёзах, хозяин, то я желал обладать чем угодно, но не вашей душой.

— Так, — Альберт поднял руку, закрывая демону растянутую в широкой улыбке пасть. — Я сам виноват, что просил тебя о честности. Заканчивай со своей работой и подбирай мне костюм.

Тот слегка потушил угольки в глазах, и Альберт убрал руку подальше от загнутых клыков.

— Как вы хотите выглядеть, хозяин? — склонил голову набок демон.

— Как королева Британии, Бах. Конечно же, как сегодня одеваются на приятные встречи со старыми знакомыми. И будь добр, не забудь подвязки.

— Всегда готов сжать ваши рёбра в корсет, хозяин.

— Нет, — по спине пробежала едва ощутимая дрожь. — Это был странный опыт, мне бы не хотелось повторять его вновь. Что-нибудь… не настолько вульгарное.

— Как угодно, — демон испарил воду из тазика, разгладил пушистые волосы, и те послушно опустились на плечи.

Альберт выждал, пока шаги демона скроются за дверью, и вылез из ванны. В спальне стояло второе зеркало. В ажурной раме, высокое настолько, чтобы захватить его фигуру с ног до головы с вуалью платиновых локонов, спускающихся до узкой талии. Он коснулся своего отражения ниже рёбер, чертя по краю зашитой раны. Серебро чудом оставило ему жизнь.

Тот охотник, что настраивал народ против больных, провозглашая их кровопийцами, тоже был фанатиком. Орден не нёс ответственность за своих выкидышей, прикоснувшихся к тайным знаниям и бежавших с позором от посвящения, унёсших с собой крупицы истины. Порой эти безумцы были чересчур сильны. Борцы со стороны незабвенного Света, они так верили в свою правоту, верша расправу огнём и серебром, нарушая зыбкое равновесие, что иногда это им даже удавалось.

Альберт поморщился, прикасаясь к незаживающей плоти, стянутой крепкими нитями. Он не был уверен, что существует магия, способная залечить эту рану. Там, на севере, он был непростительно опрометчив и поплатился. Смешно теперь даже допускать мысль, что учитель простит ему эту глупость. Бессмертный, в чьих глазах свет самой слабой из лун, ещё и раненный серебром… жалкое зрелище. Раньше его сила годилась хотя бы на простые заклинания, теперь… привкус жженой плоти навсегда в его крови.

Альберт вперил взгляд в своё отражение, вспоминая страх, с едким запахом которого умирал охотник. Оскалил клыки, рывком оборачиваясь к вошедшему демону. Болотные огни в его глазах вспыхнули, бросили отсветы на золотые браслеты.

— Неси корсет, Бах. Под этой луной не место разочарованию.